Интерлюдия 3
Москва, СССР, 27 апреля 1941 года
– Добрый вечер, товарищ Меркулов. Проходите, присаживайтесь.
За столом в кабинете Сталина, кроме самого хозяина, находились глава МИДа Молотов, глава НКВД Берия и маршал Тимошенко как министр обороны.
– Мы ознакомились с вашей запиской о состоянии вооруженных сил Турецкой республики. Хотелось бы выслушать ваше мнение лично. Насколько османы могут угрожать южным рубежам нашей страны?
Об истории советско-турецких взаимоотношений написана не одна диссертация. Являясь во многом продолжением отношений двух империй – Российской и Османской – они переживали как взлеты, так и падения.
В 1938 году в швейцарском городе Монтре была подписана конвенция о статусе Черноморских проливов. Она возвращала Турции суверенитет над проливами в том числе и в плане закрытия этой важнейшей артерии во время войны.
Советский Союз претендовал на особый статус и даже выдвигал требования о передачи ему участка земли под строительство военно-морской базы в районе мраморного моря. Проливы «пеплом Клааса» стучали в сердцах правителей России вот уже три сотни лет, и то, что Россия стала называться Советским Союзом в этом отношении ничего не поменяло.
Никакой военной базы первому в мире государству рабочих и крестьян, конечно же, не досталось. Но и то, что большинство стран отвергли предложение Англии о предоставлении Черному морю статуса «открытого» – в таком случае военные корабли любой (читай Английские) страны могли бы беспрепятственно шастать через Босфор и Дарданеллы туда и обратно – уже можно было назвать дипломатической победой.
После смерти Ататюрка в конце 1938 года к власти в Турецкой республике пришел Исмет Иненю, ориентированный на сотрудничество с западными странами. Отношения с Советской Россией постепенно стали охлаждаться. Особенно это стало заметно годом позже с началом Большой Войны. Отдельные лица в правящей верхушке Турции считали СССР агрессором по отношению в Польше, позволяя себе отнюдь не дружелюбные высказывания в адрес северного соседа. В проправительственной газете «Тан» СССР прямо назвали главным ответственным за начало войны. Ведь не подпиши русские пакта, немцы бы не решились напасть на Польшу.
Более того 10 октября 1939 года Турция подписала оборонительный пакт с Францией и Англией, документально закрепив свой поворот во внешней политике. В Германии, против которой этот документ был направлен, отреагировали весьма нервно, едва не доведя градус истерики до разрыва дипломатических отношений. Особой пикантности добавляет тот факт, что с Советским Союзом Англия и Франция аналогичное соглашение так и не подписали, не смотря на переговоры, продлившиеся всю весну и лето 1939 года.
После начала Советской агрессии против Финляндии и исключения его из Лиги Наций отношения с Турций испортились окончательно. Наследники Османской империи и тревогой смотрели на то, как Россия буквально за два года вернула большую часть потерянного в следствии Мировой войны, гражданской и иностранной интервенции. Сначала Польша, потом Финляндия, прибалтийские страны, Румыния. Есть из-за чего почувствовать себя неуютно, учитывая, что в 1921 году небольшой кусок российского Закавказья достался туркам. Ну и про проливы никогда не стоит забывать. Когда же стало ясно, что война в Европе затягивается, а значит ни Франция, ни Великобритания помочь туркам иначе как политически не смогут, просто по причине отсутствия валентных войск, жаренным запахло совсем отчетливо.
На советско-турецкой границе с осени 1940 года участились различного рода инциденты, случаи нарушения границы и то, что на языке военной агитации называют недружественными провокациями. Несколько раз советские самолёты «сбивались с курса», залетая вглубь территории Турецкой республики. Ну и конечно то, что они совершенно случайно пролетали именно над расположениями войск, аэродромами, узлами дорог, прочими стратегически важными объектами ничем другим кроме как совпадением объяснить было решительно невозможно.
Впрочем, пришла зима, перевалы Кавказа засыпало снегом, на черном море, начались зимние шторма. Кавказ, конечно, это не Карелия, но и здесь воевать зимой отнюдь не сахар. Хотя бы с точки зрения логистики. А потому на холодные четыре, а скорее пять месяцев турецкое руководство могло чувствовать себя спокойно.
В апреле 1941 года конфликт получил новый толчок. Средневосточный отдел 1-ого управления НКГБ подготовил доклад о вооруженных силах Турецкой республики, которые, по сути, проводили скрытую мобилизацию.
– Турки разворачивают свою армию до штата военного времени. Сейчас это примерно 60 дивизий. Больше полумиллиона человек уже в строю. И видимо это не конец. Они продолжают осторожно призывать резервистов, якобы на сборы, после чего оставляют призванных в войсках. Так же идет скрытая мобилизация конского состава и техники. Однозначных сведений против кого направлены эти действия у разведки нет. Но антисоветские настроения в верхах этой страны не являются секретом. Как я уже докладывал раньше секретное дополнение к англо-франко-турецкому пакту, разрешает при необходимости союзникам проход войск по территории Турции и даже создание военных баз.
– Семен Константинович, как вы оцениваете боеспособность турецкой армии.
– Министерство обороны оценивает турецкую боеспособность как низкую. Увеличение армии в 3–4 раза за полгода никогда не приводит к росту качества. Согласно тем данным, которые предоставляет нам разведка, – Тимошенко кивнул главе советской разведки, – а также сведениям, собранным самостоятельно, все боевые наставления и уставы основаны на опыте Великой войны. Кроме того, большие вопросы вызывает техническая часть. В войсках практически отсутствует авто-бронетехника, а та, что есть не закрывал потребности и армии мирного времени, не говоря уже о мобилизации. Об авиации и говорить не приходится. Из примерно 300 самолетов хоть сколько-нибудь современными можно назвать едва половину, а пилоты имеют квалификацию в лучшем случае среднюю.
– То есть вы не расцениваете угрозу для нашего Закавказья как значительную? – Сталин внимательно посмотрел на своего министра обороны. Хозяин любил, когда подчиненные брали на себя ответственность за свои слова и поступки.
Тимошенко уловил посыл руководителя страны.
– Наступательный потенциал оцениваю как низкий.
– А оборонительный?
Тимошенко бросил быстрый взгляд на присутствующих. Ни у кого вопрос про оборонительный потенциал удивления не вызвал.
– Оборонительный – выше. Во многом из-за сложного рельефа на этом театре. Горы, отсутствие качественных дорог, слабо развитая инфраструктура. Нам будет тяжело реализовать преимущество в маневренных соединениях.
– Благодарю вас, товарищ маршал, этот вопрос прояснили. Далее я бы хотел обсудить…
Глава 17
Окрестности г. Шарлеруа, Бельгия, 17 апреля 1941 г.
С громким хлюпом правый сапог угодил в лужу.
– Шайсе! Только почистил перед выходом.
Курт со злостью пару раз притопнул «пострадавшей» ногой стряхивая капли и грязь с обуви.
– Как же эта сырость надоела. Когда уже лето. Хочу тепла.
– Да, лето, жара, пляж, холодное пиво, девушки в сарафанах, – Вилли мечтательно закатил глаза. – Боюсь только, что лето для нас с тобой будет жаркое по-другому. Да так, что зиму еще с ностальгией вспомним.
Курт закончил отряхивать сапог и толкнул дверь пивной. Собственно, именно она и была конечной целью двух офицеров танкистов, выбравшихся в город что бы немного расслабиться. И именно на пороге увеселительного заведения Курт Мейер вступил в лужу.
Внутри царил полумрак – хозяин экономил на освещении, большинство столиков пустовали, лишь у дальней стены сидела пара пехотных лейтенантов, увлечена разговором и собственно пивом.
С грохотом отодвинув массивный стул, Курт плюхнулся сверху – стул заскрипел, но выдержал. Вся мебель в кабаке была сколочена из расчёта на разные житейские ситуации, сломать ее было не так-то просто.
– Два эля и орешков, – верхняя часть хозяина заведения, торчащая из-за стойки, кивнула и принялась звенеть посудой.
– Слушай, я что хотел спросить, ты же из Штутгарта, я правильно помню? Как там твои? Что вообще пишут? А то из того, что передают по радио непонятно ничего – то ли там британцы все с землей перемешали, то ли посбивали их всех.
– Не знаю, на самом деле. – Курт замолчал: хозяин принес две кружки с тарелку с орешками. Отдав должное напитку – в Бельгии конечно же правильно пить красный фламандский эль, который тут был выше всяких похвал, танкист в полголоса продолжил. – Мама старается в письмах этой темы не касаться. Наверное боится, что военная цензура не пропусти.
– А и не пропустит, – кивнул товарищ.
– По косвенным оговоркам я понял, что бомбят часто. По ночам в основном, сбрасывают на жилые кварталы и вообще – куда Бог пошлет.
– Понятно. Ну да все-таки шестьдесят километров от фронта это не Брюссель и не Антверпен. Сто пятьдесят миллиметров там не добросишь.
– Это да.
Линия фронта, установившаяся в Бельгии в конце 1940 года, прошла по предместьям сразу двух главных городов этой страны. Идея штурма их в лоб никого не привлекала, а попытка проскочить между ними, учитывая ширину эго «бутылочного горлышка» в каких-то тридцать километров сорвалась из-за угрозы получить удар во фланг как раз из этих самых городов. Поэтому всю зиму вермахт, вернее пехотная его часть, в лице первой армии – 24-ого и 30-ого армейских корпусов штурмовали бельгийские города. Вернее, штурмом это назвать было сложно. Городские кварталы с немецкой педантичностью сравнивали с землей, предпочитая тратить снаряды, а не солдат. Такая тактика, если это можно назвать тактикой, работала хоть и медленно, зато надежно. К началу весны бельгийцы оставили восточную половину Антверпена, отступив на другой берег Шельды. В Брюсселе союзники попытались зацепиться за берег Центрального канала, но не получилось. Немцы в итоге смогли переправиться и закрепиться в нескольких местах, создав весьма перспективные для будущего наступления плацдармы. А в том, что наступление будет, не сомневался никто.