В то утро Гильяно привел с собой в город пятьдесят человек. В том числе — Аспану Пишотту, капрала и Терранову; Пассатемпо и Стефан Андолини остались в лагере. Гильяно и Пишотта вошли в собор в сопровождении сорока человек, а десять человек во главе с капралом и Террановой остались у машин позади собора.
Кардинал служил мессу, его белые с золотом одежды, большое распятие на груди и красивый голос создавали ощущение благоговейного трепета перед этой неприкосновенной святостью. Собор украшали великолепные статуи Христа и божьей матери. Гильяно смочил пальцы в чаше со святой водой, на которой были изображены страсти Христовы. Опустившись на колени, он увидел огромный свод купола над головой и море розовых свечей, горевших у статуй святых.
Друзья Гильяно разместились вдоль стен возле алтаря. Все скамьи были заняты прихожанами — крестьянами в черном и горожанами в нарядной пасхальной одежде. Гильяно заметил, что стоит у знаменитой статуи божьей матери с апостолами — на мгновение он был захвачен ее красотой.
Слова молитв, нараспев произносимые священниками, приглушенные ответы прихожан, благоухающие экзотические цветы на алтаре и истовость молящихся возымели свое действие на Гильяно. В последний раз он был в церкви на Пасху пять лет назад, когда его предал парикмахер Фризелла… Теперь предателем и лжецом оказался этот кардинал, который, нарушив свое обещание, стал врагом Гильяно. И как бы чудесно он ни пел сейчас в этом огромном соборе, ничто уже не изменится. Хватит ли у Гильяно дерзости заставить его покаяться перед Господом? Неужели бог всегда будет прощать кардинала? Сумеет ли Гильяно заставить его признаться в предательстве? Служба близилась к концу, прихожане подходили к алтарю получить святое причастие. Кое-кто из людей Гильяно опустился на колени.
Радуясь Воскресению Христову и избавлению от грехов, прихожане весело покидали собор и с соборной площади растекались по улицам Палермо. Кардинал зашел за престол, и служка водрузил ему на голову высокую митру. В этом уборе кардинал казался значительно выше, но расшитая золотая митра при грубом лице создавала впечатление скорее силы, чем святости. В сопровождении священников он начал традиционный обход четырех часовен собора.
В первой часовне лежал прах Рожера I, во второй — императора Фридриха II, в третьей — Генриха VI, в последней часовне были погребены останки Констанции, жены Фридриха II. Их надгробия из белого мрамора украшала мозаика редкой красоты. Была тут еще одна часовня — вся из серебра, где стояла тысячефунтовая статуя святой Розалии, покровительницы Палермо; в день святой Розалии эту статую носили по улицам города. Здесь были похоронены все архиепископы Палермо; здесь же будет покоиться и кардинал после своей смерти. Отсюда он и начал, и когда он опустился на колени, чтобы вознести молитву, Гильяно со своими людьми окружил его и всю его свиту плотным кольцом. Несколько человек перекрыли выходы из часовни, чтобы кардинал не мог позвать на помощь.
Кардинал поднялся с колен, чтобы выяснить, в чем дело. И тут увидел Пишотту. Он запомнил это лицо. Правда, тогда оно было другим. Сейчас перед ним стоял Сатана, явившийся по его душу.
— Ваше высокопреосвященство, — обратился к нему Гильяно, — вы мой пленник. Делайте, как я говорю, и никто вас не тронет. Вы проведете Пасху у меня в горах, и я обещаю, еда будет не хуже, чем у вас во дворце.
— И ты посмел привести вооруженных людей в храм Господень! — в гневе воскликнул кардинал.
Гильяно рассмеялся — от его благоговейного трепета не осталось и следа, им уже овладело радостное предвкушение того, что сейчас произойдет.
— Более того, — сказал он, — я смею упрекнуть вас в том, что вы не сдержали своего святого слова. Вы обещали прощение мне и моим друзьям и нарушили свое слово. Теперь и вы и церковь поплатитесь за это.
Кардинал покачал головой.
— Я и шагу не сделаю из этого святого места. Убей меня, если посмеешь, — и тебя проклянет весь мир.
— Я уже удостоился такой чести, — ответил Гильяно. — Если не поступите так, как я требую, мне придется применить силу. Сначала я перестреляю всех священников, потом свяжу вас и заткну вам рот. Если же вы покорно пойдете со мной, я никому не причиню вреда, и через неделю вы сможете вернуться в свой собор.
Кардинал перекрестился и пошел к двери, на которую указал ему Гильяно. Дверь выходила в задний дворик, куда остальные члены отряда уже подогнали лимузин кардинала с его шофером. Большая черная машина была украшена пасхальными букетами цветов, а по обеим сторонам радиатора висели флажки князя церкви. Люди Гильяно захватили и машины других сановных священнослужителей. Гильяно подвел кардинала к лимузину и сел рядом с ним. Еще двое сели вместе с ними в салон, а Пишотта сел впереди, рядом с шофером. Кортеж помчался по городу, беспрепятственно минуя патрули карабинеров, которые отдавали им честь. Гильяно велел кардиналу в ответ приветственно поднимать благословляющую руку. На пустынном участке дороги кардиналу приказали вылезти из машины. Здесь их поджидала другая группа людей Гильяно с носилками для кардинала. Бросив машины и шоферов, они исчезли в горах, растворившись в океане цветов.
Гильяно оказался верен своему слову: в пещерах гор Каммараты кардиналу подали великолепный обед, ничуть не хуже, чем в его дворце…
Итальянские газеты точно взбесились от возмущения, в то время как сицилийцами владели два противоречивых чувства: ужас при мысли о содеянном кощунстве и греховное ликование от того, что карабинеры остались в дураках. Но была еще и огромная гордость за Гильяно, сицилийца, перехитрившего Рим, — теперь он стал самым главным из «уважаемых людей».
Чего же, думали все, хочет Гильяно от кардинала — какой выкуп? Ответ напрашивался сам собой: огромный.
Миссия святой церкви — заботиться о душе, и духовенство никогда не опускалось до заключения мелочных торговых сделок: пусть этим занимаются помещики и богатые купцы. И церковь немедленно заплатила выкуп в сто миллионов лир. Однако Гильяно преследовал еще одну цель.
— Я простой крестьянин, — сказал он кардиналу, — и не знаю божественной премудрости. Но я ни разу в жизни не нарушил своего слова. А вы, кардинал католической церкви, при всех ваших крестах обманули меня так, что язычник-мавр в подметки вам не годится. И не надейтесь, что ваш священный сан спасет вам жизнь.
Кардинал почувствовал дрожь в коленях.
Гильяно продолжал:
— Но вам повезло. Вы нужны мне еще для одного дела. — И он дал кардиналу прочесть свое Завещание.
Поняв, что его жизнь вне опасности, кардинал стал с интересом просматривать документы, содержавшиеся в Завещании. Увидев записку, которую он в свое время дал Пишотте, кардинал перекрестился.
— Мой дорогой кардинал, — сказал Гильяно. — Расскажите духовенству и министру Трецце про этот документ. Вы видите, что в моих силах уничтожить правительство христианских демократов.
Если же я умру, вам не поздоровится. Завещание будет припрятано в надежном месте, до которого вам не добраться. А если кто-то сомневается в моих словах, пусть спросит у дона Кроче, как я поступаю со своими врагами.
Венера оставила Гильяно через неделю после того, как был похищен кардинал.
Три года приходил он через туннель к ней в дом. В ее постели ему было тепло и спокойно. Она никогда не жаловалась, никогда ни о чем не просила — только бы ему было хорошо.
Но в тот вечер все разворачивалось иначе, чем всегда. Они по обыкновению предались любви, а потом она вдруг сказала, что уезжает во Флоренцию к родственникам.
— У меня слабое сердце, — сказала она. — И нет у меня больше сил сходить с ума от страха за твою жизнь. Мне все снится, что тебя убивают у меня на глазах. Карабинеры ведь убили моего мужа перед его собственным домом — пристрелили, как зверя. Они все стреляли и стреляли, пока его тело не превратилось в кровавое месиво. Мне снится, будто то же самое происходит с тобой. — Она притянула к своей груди его голову. — Послушай, послушай, как бьется у меня сердце.
И он услышал. Любовь и жалость захлестнули его, когда он услышал беспорядочные удары… Она плакала, а он молча гладил ее густые черные волосы.
— Ты никогда раньше не боялась, — сказал он. — Ничего ведь не изменилось.
Венера усиленно замотала головой.
— Тури, слишком ты стал беспечный. Ты наделал себе врагов, опасных врагов. Твои друзья боятся за тебя. Твоя мать бледнеет, стоит кому-нибудь постучать к ней в дверь. Рано или поздно с тобой что-нибудь случится.
— Но сам-то я ведь не изменился, — возразил Гильяно. Венера снова заплакала.
— Нет, Тури, ты изменился. Теперь ты так легко убиваешь. Я не говорю, что ты стал жестоким, ты просто потерял уважение к смерти.
Гильяно вздохнул. Он видел, как она боится за него, и, сам не понимая почему, вдруг почувствовал великую грусть.
— Что ж, в таком случае поезжай, — сказал он. — Я дам тебе с собой денег, чтобы ты могла спокойно жить во Флоренции. Когда-нибудь все это кончится. И не надо будет убивать. У меня есть свои планы. Я не вечно буду в горах. Мама станет спать спокойно по ночам, и мы снова будем все вместе.
Он увидел, что она ему не верит.
Утром, перед тем как ему уходить, они снова со всем пылом страсти предались любви — в последний раз.
Глава 22
Гильяно удалось сделать то, чего до сих пор не удавалось достичь ни одному политическому или государственному деятелю. Он сумел объединить все политические партии Италии во имя общей цели — уничтожения Гильяно и его отряда.
В июле 1949 года министр Трецца сообщил журналистам о создании особого пятитысячного отряда карабинеров, который будет именоваться отрядом специального назначения по борьбе с бандитизмом; имя Гильяно при этом не упоминалось. Правительство не желало афишировать, что весь сыр-бор из-за него одного, однако газеты очень скоро назвали вещи своими именами. Они одобряли христианско-демократическую партию и приветствовали такой решительный шаг с ее стороны.