Но он изменит жизнь своей семьи, думал Тури Гильяно. Он будет много трудиться, выучится и станет таким же великим человеком, как его крестный.
Они вступили в рощицу, одну из немногих в этой части Сицилии, где остались, казалось, только белые валуны и мраморные карьеры. За перевалом начинался спуск к Монтелепре; тут следовало остерегаться рыскающих в окрестностях патрулей национальной полиции, карабинери. К тому же они приближались к Куатро Молине, перекрестку четырех дорог, где приходилось быть особенно осторожными. Гильяно натянул поводья осла и махнул Аспану рукой, приказывая остановиться. Они постояли в молчании несколько секунд. Ни одного постороннего звука – лишь мерный гул бесчисленных насекомых, напоминавший визг пилы где-то вдалеке. Они миновали перекресток, а потом снова оказались в лесу. Тури Гильяно вернулся к своим мечтам.
Тут деревья расступились, словно их раздвинула чья-то рука, и они вышли на прогалину, усыпанную мелкими камешками, из которой прорастали молодые стебли бамбука и редкая травка. Вечернее солнце уже садилось; оно казалось бледным и холодным над гранитом гор. За прогалиной тропинка убегала по спирали вниз, в сторону Монтелепре. Внезапно Гильяно вынырнул из своих грез. Левым глазом он уловил вспышку яркого света – словно огонек спички. Рывком остановил осла и дернул за руку Аспану.
В тридцати шагах от них из зарослей вышли незнакомые мужчины. Их было трое; Тури Гильяно смог разглядеть их жесткие военные фуражки и черную форму с белым кантом. Его затошнило от отвратительного чувства разочарования и стыда – их все-таки поймали. Трое мужчин веером разошлись в стороны, приближаясь к ним, держа оружие наготове. Двое были молодые, с наивными румяными лицами, в фуражках, нелепо сдвинутых на затылок. В излишнем рвении они тыкали в воздух своими автоматами.
Карабинери в центре был старше, с винтовкой в руках. Фуражка закрывала его изборожденное оспинами и шрамами лицо до самых глаз. На рукаве у него красовались сержантские нашивки. Вспышка, которую заметил Гильяно, была солнечным зайчиком, отскочившим от стального дула винтовки. Мужчина мрачно улыбался, уверенно целясь Тури в грудь. При виде этой улыбки отчаяние Гильяно сменилось гневом.
Сержант с винтовкой шагнул вперед; двое остальных держались у него с боков. Тури Гильяно насторожился. Молоденьких карабинери с автоматами он не боялся; они без опаски подходили к ослу, не воспринимая ситуацию всерьез. Жестами они показали Гильяно и Пишотте не шевелиться. Один из них выпустил автомат, и тот повис на ремне у него через плечо. Освободившимися руками он стряхнул ворох травы с поклажи на спине у осла и, увидев продукты, присвистнул с жадным изумлением. Он не заметил, как Аспану шагнул к нему, зато заметил сержант с винтовкой. Он закричал:
– Ты, с усами, а ну назад! – И Аспану отступил к Тури.
Сержант подошел ближе. Гильяно внимательно следил за ним. Лицо в оспинах казалось усталым, но глаза угрожающе сверкали.
– Ха, неплохой сыр! – сказал сержант. – Пойдет у нас в казарме к макаронам. А теперь назовите имя фермера, который вам его дал, и можете двигать со своим ослом обратно домой.
Они не отвечали. Сержант ждал. Они по-прежнему молчали.
Наконец Гильяно спокойно сказал:
– Я могу дать вам тысячу лир, если вы отпустите нас.
– Подотрись своими лирами, – ответил сержант. – Ну-ка, давайте сюда документы. И если они не в порядке, я заставлю вас обделаться и подтереться ими.
Наглость его слов, наглость этих черно-белых униформ пробудили в Гильяно ледяной гнев. В тот момент ему стало ясно, что он не позволит себя арестовать, не даст этим мужчинам ограбить себя и свою семью.
Тури вытащил удостоверение и двинулся к сержанту. Он надеялся выйти из-под прицела винтовки, понимая, что координация у него лучше, чем у патрульных, и делал на это основную ставку. Однако сержант взмахом винтовки показал, чтобы он остановился. И скомандовал:
– Бросай на землю.
Тури повиновался.
Пишотта, в пяти шагах слева от Гильяно, понял, что у товарища на уме; он знал, что под рубашкой у того спрятан пистолет, и попытался отвлечь внимание сержанта. С напускной беззаботностью он сказал, склоняясь вперед и протягивая руку за ножом, спрятанным в ножнах на спине:
– Если мы выдадим вам имя фермера, зачем тогда наши документы? Уговор так уговор. – Потом сделал паузу и с сарказмом добавил: – Карабинери всегда держат свое слово, не так ли?
Это «карабинери» он даже не произнес, а с ненавистью выплюнул изо рта.
Сержант сделал несколько шагов к Пишотте. И остановился. Потом улыбнулся, поднял винтовку. Скомандовал:
– И твои документы, красавчик, тоже. Или у тебя их нет, как и у твоего осла, у которого усы покрасивей твоих?
Двое молодых полицейских расхохотались. Глаза Пишотты блеснули. Он шагнул к сержанту:
– Документов у меня нет. И фермера я не знаю. А продукты мы нашли на дороге – валялись без присмотра.
Однако его дерзость не достигла цели. Пишотта надеялся, что сержант подойдет ближе, на расстояние удара, но тот, наоборот, отступил и снова улыбнулся, сказав:
– Бастинадо выбьет из вас вашу сицилийскую самоуверенность. – Сделав паузу, скомандовал: – А ну-ка, оба, лечь на землю!
Под бастинадо имелась в виду порка кнутами и палками. Гильяно знал нескольких человек в Монтелепре, которых подвергли ей в казармах Беллампо. Они возвращались домой с перебитыми коленями, головами, раздувшимися, как тыквы, и внутренностями, поврежденными настолько, что о работе больше не могло идти речи. Карабинери никогда не сделают этого с ним. Гильяно опустился на одно колено, словно собираясь лечь, оперся рукой о землю, а другой потянулся к поясу, чтобы вытащить пистолет из-под рубашки. Лужайку заливал призрачный закатный свет, солнце за деревьями уже опустилось за дальние горы. Он видел, что Пишотта стоит, отказываясь подчиниться. Уж точно их не застрелят из-за куска контрабандного сыра. Он заметил, что автоматы в руках молодых полицейских дрожат.
В этот момент послышалось ржание мулов и стук копыт, а следом на лужайку вышел караван, который Гильяно заметил раньше на тропе. У всадника на лошади через плечо висела лупара, он выглядел огромным в своей толстой кожаной куртке. Мужчина спешился и сказал сержанту с винтовкой:
– Так-так, отловил пару сардинок?
Они определенно были знакомы. Впервые сержант ослабил бдительность, чтобы взять деньги, которые протянул ему мужчина. Эти двое широко улыбнулись друг другу. Об арестованных ненадолго забыли.
Тури Гильяно медленно двинулся к ближайшему полицейскому. Пишотта отступил в сторону бамбуковых зарослей. Патрульные этого не заметили. Гильяно ударил полицейского кулаком, сбив с ног. А потом крикнул Пишотте:
– Беги!
Тот нырнул в кусты бамбука, Тури побежал к деревьям. Оставшийся патрульный остолбенел, не успев вовремя схватиться за оружие. Гильяно, уже ныряя под укрытие леса, возликовал; он в прыжке протиснулся между двух толстых деревьев, суливших надежную защиту. Одновременно выдернул из-под рубашки пистолет.
Однако он не ошибся, решив, что сержант – самый опасный из всего патруля. Тот отшвырнул скрутку денег на землю, подхватил свою винтовку и хладнокровно выстрелил. Выстрел попал в цель; Гильяно рухнул, как подбитая птица.
Он успел услышать выстрел, и в то же мгновение его пронзила боль – словно удар тяжелой дубины. Тури упал на землю меж двух деревьев и попытался встать, но не смог. Ног он не чувствовал и не мог пошевелить ими. Не выпуская из рук пистолет, перевернулся и увидел, как сержант триумфальным жестом потрясает в воздухе винтовкой. И тут Гильяно ощутил, как его штаны наполняются кровью, липкой и теплой.
Спуская курок, Тури чувствовал лишь изумление. Его подстрелили из-за куска сыра. Порвали ткань его семьи с жестокой беспечностью лишь потому, что он нарушил тот же закон, что нарушали сотни других, и попытался сбежать. Мать будет оплакивать сына до конца своих дней. Он лежит на земле, весь в крови, – человек, за всю жизнь не причинивший другим никакого вреда.
Тури нажал на спуск – и увидел, как винтовка упала, а черная фуражка с белым кантом взлетела в воздух. Мертвое тело осело и распласталось по каменистой земле. Попасть в цель из пистолета с такого расстояния было практически невозможно, но рука Гильяно словно проследовала за пулей и воткнула ее, как кинжал, сержанту в глаз.
Затарахтел автомат, но его очереди уходили вверх, чирикая, словно птички. А потом наступила тишина. Даже насекомые прервали свой неумолчный гул.
Гильяно откатился в кусты. Он видел, как лицо его врага превратилось в окровавленную маску, и это придало ему сил. Он не беспомощен. Снова попытался встать, и на этот раз ноги ему подчинились. Тури хотел бежать, но лишь одна нога шагала вперед, а вторая волочилась по земле, и это его удивило. В паху было тепло и липко, брюки намокли от крови, в глазах мутилось. Выбежав на прогалину, он испугался, что вернулся по кругу на то же самое место, и стал разворачиваться. Но тело его начало заваливаться – и не на землю, а в бесконечную багровую бездну, и он знал, что падает в нее навсегда.
На прогалине молодой патрульный снял палец со спускового крючка автомата, и чириканье прекратилось. Контрабандист поднялся с земли с толстой скруткой денег в руке и протянул их другому патрульному. Тот ткнул в него автоматом и сказал:
– Ты арестован.
Контрабандист ответил:
– Просто поделите это на двоих. А меня отпустите.
Полицейские переглянулись, потом посмотрели на сержанта. Он совершенно точно был мертв. Пуля размозжила глаз и глазницу; в ране пузырилась желтоватая жижа, в которую уже запустил свои усики геккон.
Контрабандист продолжал:
– Я проберусь через кусты и догоню его, он же ранен. Доставлю его вам, и вас объявят героями. Только отпустите.
Второй патрульный поднял удостоверение, которое Тури бросил на землю по приказу сержанта. Вслух прочитал: «Сальваторе Гильяно, город Монтелепре».