Они шли под звездным небом. Вооруженный, чтобы дать отпор смерти и другим людям, наслаждаясь ароматами далеких лимонных садов и диких цветов, Тури Гильяно ощущал безмятежность, какой не знал ранее. Он больше не будет беспомощен перед лицом случайно встреченного врага. Не будет бороться и с внутренним врагом – тем, что сомневался в его храбрости. Силой воли он заставил себя выжить, заставил свое тело зарастить раны – и теперь считал, что сможет делать это снова и снова. Он больше не сомневался, что его ждет великая судьба. На него распространяется та же магия, что и на средневековых героев, которые не могли погибнуть, не достигнув конца своей длинной истории, не одержав своих славных побед.
Он никогда не расстанется с этими горами, с этими оливами, со своей Сицилией. Тури лишь смутно представлял, какой будет его грядущая слава, но знал, что она его ждет. Нет, он больше не бедный крестьянский юноша, боящийся карабинери, судей, коррумпированные власти.
Они уже спустились с гор на одну из дорог, что вели к Монтелепре. Прошли запертую на висячий замок придорожную часовенку Девы Марии с младенцем; выкрашенное в голубой цвет гипсовое одеяние святой сияло в лунном свете, словно море. От сладкого духа цветущих садов у Гильяно кружилась голова. Он видел, как Пишотта остановился понюхать ветвь дикой груши, источавшей в ночном воздухе одуряющий аромат, и ощутил прилив любви к другу, который спас ему жизнь, – любви, коренившейся в их детстве, проведенном вместе. Тури хотел разделить с ним свое бессмертие. Нет, они не умрут двумя безвестными крестьянами в сицилийских горах. В приступе воодушевления Гильяно воскликнул: «Аспану, Аспану, я верю, я верю», – и бегом помчался вниз по склону, удаляясь от призрачных белых скал, мимо статуй Христа и святых мучеников, поставленных сверху запертых на засов деревянных часовен. Пишотта бежал следом, хохоча, а месяц освещал им путь к Монтелепре.
Предгорья перешли в зеленое пастбище, через сотню метров заканчивавшееся черной стеной домов на виа Белла. За этой стеной у каждого домика имелся огород с помидорами, а кое-где с одинокой оливой или лимонным деревцем. Калитка в огород Гильяно была не заперта, и двое юношей тихонько нырнули внутрь. Мать Гильяно уже ждала их там. Она бросилась к сыну в объятия; по щекам у нее лились слезы. Женщина целовала его, шепча: «Сынок мой любимый, мой сынок», – и Тури Гильяно вдруг понял, что сейчас, стоя под луной, впервые в жизни не может со всей полнотой чувства откликнуться на ее любовь.
Приближалась полночь, луна светила ярко, и они поспешили в дом, чтобы не попасться на глаза шпионам. Окна были закрыты ставнями, родственники со стороны обеих семей, Гильяно и Пишотта, караулили на улицах, чтобы предупредить о приближении патруля. В доме друзья и семья Гильяно собрались, чтобы отметить его возвращение. На столе дожидался ужин, достойный праздника Святой Пасхи. У них была всего одна, последняя ночь, прежде чем Тури уйдет жить в горы.
Отец Гильяно обнял его и похлопал по спине в знак одобрения. Две сестры Тури тоже были там, как и Гектор Адонис. А еще мать пригласила соседку по имени Ла Венера – вдову лет тридцати пяти. Ее муж был знаменитым бандитом – его звали Канделерия, – которого выдали полиции и схватили год назад. Они с матерью Гильяно крепко сдружились, но Тури был удивлен, что ее пригласили на эту встречу. На мгновение он задумался, как это вышло.
Они ели и пили, обращаясь к Тури Гильяно так, будто тот вернулся из путешествия в дальние страны. Потом отец захотел посмотреть на его рану. Гильяно задрал рубашку и показал большой багровый шрам от винтовочного выстрела, окруженный черно-сизым синяком. Мать запричитала. Гильяно сказал ей с улыбкой:
– Ты предпочла бы видеть меня в тюрьме, с побоями после бастинадо?
Хотя нынешняя сцена повторяла счастливые дни его детства, он не ощущал прежней близости с этими людьми. На столе стояли любимые блюда Тури: соус из чернил каракатицы, макароны с томатом и пряными травами, жареная баранина, большая миска оливок, зеленые и красные листья салата, политые свежеотжатым оливковым маслом, и бутылки местного вина в бамбуковой оплетке – благословенные дары Сицилии. Мать с отцом рассказывали об их жизни в Америке. Гектор Адонис, вторя им, напоминал о славной сицилийской истории. Гарибальди и его знаменитые краснорубашечники. Сицилийская Вечерня – когда народ Сицилии поднялся против французских оккупантов сотни лет назад. Обо всех, кто пытался подмять Сицилию под себя, – начиная с Рима, потом о маврах и норманнах, вплоть до французов, немцев и испанцев. Печальна судьба Сицилии! Никогда она не была свободна, народ ее голодал, труд его продавался задешево, а кровь проливалась без всякого повода.
Вот почему сицилийцы не верят в правительство, в законы, в общественный порядок – ведь с ними всегда обращались как со скотом. Гильяно, годами слушавший эти истории, помнил их все наизусть. Но только сейчас вдруг понял, что может это изменить.
Он поглядел на Аспану, который курил, попивая кофе. Даже при этой радостной встрече с губ у него не сходила язвительная улыбка. Гильяно знал, что он думает и что скажет позже: надо было просто свалять дурака, подвернуться полицейскому под пулю, совершить убийство, заделаться преступником – и вот уже родные превозносят тебя и обращаются с тобой так, будто ты святой, сошедший с небес. Тем не менее Аспану был единственным, с которым Тури по-прежнему чувствовал связь.
А еще это женщина, Ла Венера… Зачем мать пригласила ее и зачем та пришла? Тури видел, что лицо ее до сих пор красиво – яркое, выразительное, с угольно-черными бровями и губами такой красноты, что они казались багровыми в приглушенном дымном свете. Он ничего не мог сказать про ее фигуру, поскольку женщина была одета в бесформенное черное одеяние сицилийской вдовы.
Тури Гильяно пришлось рассказать им весь ход перестрелки на перекрестке. Отец, слегка захмелевший от вина, одобрительно фыркнул, когда дошло до смерти полицейского. Мать хранила молчание. Отец рассказал, как фермер приходил за своим ослом и как он ответил ему: «Радуйтесь, что лишились только осла. Я лишился сына».
Аспану сказал:
– Осел пришел за ослом.
Все расхохотались. Отец Гильяно продолжал:
– Когда фермер узнал, что убили полицейского, то побоялся подавать жалобу – думал, что и его ждет бастинадо.
Тури ответил:
– Он получит оплату.
Наконец Гектор Адонис изложил свой план по спасению Тури. Семье погибшего выплатят отступные. Родителям Гильяно придется заложить свой клочок земли, чтобы выручить деньги. Адонис тоже кое-что добавит. Однако с этим придется подождать – надо, чтобы все улеглось. Придется привлечь великого дона Кроче, чтобы уладить дело с властями и семьей убитого. В конце концов, это был всего лишь несчастный случай; ни одна из сторон не ожидала, что так выйдет. Но придется разыгрывать спектакль, пока власти и семья жертвы не придут к согласию. Единственной уликой остается удостоверение Тури, брошенное на месте убийства. Однако через год дон Кроче договорится, чтобы оно исчезло из прокурорских архивов. Главное, чтобы за этот год Тури Гильяно не попал в какую-нибудь переделку. Ему надо раствориться в горах.
Тури Гильяно терпеливо слушал их, улыбался и кивал, ничем не выдавая свое раздражение. Они все еще видели в нем того парнишку, которым он был на Фесте больше двух месяцев назад. Тури снял куртку и положил оружие на пол у своих ног, под столом. Однако это не оказало на них никакого действия, как и его уродливый шрам. Они не понимали, что его разум взорвался от выстрела одновременно с его телом, что никогда он больше не станет юношей, которым когда-то был.
В своем доме Тури ненадолго оказался в безопасности. Надежные люди караулили на улице и у казарм карабинери, чтобы предупредить его о возможном нападении. Сам дом, построенный столетия назад, был каменным, с крепкими деревянными ставнями на окнах, со стенами в полметра толщиной. Надежные деревянные двери запирались на железный засов. Ни лучика света не проникало через ставни, никакая вражеская сила не могла застать их врасплох. И все-таки Тури Гильяно ощущал угрозу. Любящая родня затягивала его обратно, в ловушку прежней жизни, стремилась снова превратить в крестьянина, заставить не браться за оружие, покорно склониться перед законом. Тури понимал, что ему придется проявить твердость по отношению к тем, кого он любит больше всего. Он всегда хотел завоевать любовь – не власть. Но Тури изменился. Теперь он ясно понимал – власть превыше всего.
Гильяно мягко обратился к Гектору Адонису и остальным:
– Дорогой крестный, я знаю, что вы меня любите и беспокоитесь за меня. Но я не допущу, чтобы мать с отцом лишились своего участка земли, дабы вытащить меня из неприятностей. И все вы, сидящие здесь, не тревожьтесь за меня так. Я взрослый мужчина, который должен расплачиваться за свою беспечность. И не позволю никому платить отступные за карабинери, которого застрелил. Вспомните: он пытался убить меня только за то, что я потихоньку провозил кусок сыра. Я выстрелил в него потому лишь, что думал, будто умираю, и хотел свести счеты. Но все это в прошлом. В следующий раз меня не удастся так легко подстрелить.
Пишотта, ухмыляясь, добавил:
– Да и вообще, в горах куда веселей.
Однако мать Гильяно не дала сбить себя с толку. Все видели ее панику, страх в ее горящих глазах. В отчаянии она воззвала к сыну:
– Не становись бандитом, не грабь бедняков, которым и так тяжело приходится в жизни! Не становись преступником. Пусть Ла Венера расскажет тебе, как жил ее муж.
Ла Венера подняла голову и посмотрела прямо на Гильяно. Чувственность ее черт потрясла его, пробудила в нем страсть. Ее глаза глядели дерзко, чуть ли не призывно. Раньше он видел в ней лишь взрослую женщину, теперь же ощутил к вдове настоящую тягу.
Она заговорила; от переживаний голос ее звучал хрипло. Вдова сказала:
– В горах, куда ты собрался, мой муж влачил жизнь животного. В вечном страхе. Он не мог есть. Не мог спать. Когда мы вместе лежали в постели, он подскакивал от малейшего шума. Рядом с кроватью он клал оружие. Но и это ему не помогло. Когда наша дочь заболела, он захотел проведать ее, и его выследили. Они знали, что он – человек добрый. Его застрелили на улице, как собаку. Они стояли над его трупом и хохотали мне в лицо.