– Я их освобожу, – негромко сказал Гильяно.
Он видел изумление на лице крестного. Тури нуждался в его поддержке, его помощи, его одобрении. Он понимал, что Адонис все еще видит в нем всего лишь добродушного крестьянского парня.
– Вы должны понять, что я теперь другой человек.
Он тоже сделал паузу. Как бы поточнее выразить свои мысли? Вдруг крестный сочтет его заносчивым гордецом? Однако Тури продолжил:
– Я не боюсь смерти.
Он улыбнулся Гектору Адонису мальчишеской улыбкой, которую его крестный так любил.
– Честно говоря, меня самого это удивляет. Но я не боюсь, что меня убьют. Это кажется мне невозможным. – Рассмеялся. – Их военная полиция, их бронированные «Джипы», их автоматы, весь Рим – они меня не страшат. Я смогу с ними справиться. В горах Сицилии полно бандитов. Пассатемпо с его отрядом. Терранова. Они бросили Риму вызов. Раз они смогли, смогу и я.
Гектор Адонис смотрел на него со смесью недоумения и тревоги. Может, ранение сказалось на мозгах Гильяно? А может, с этого начиналась история всех героев – Александров, Цезарей, Роландов? Где еще могли зародиться их мечты, если не в тайных убежищах, в беседах с ближайшими друзьями? Однако вслух он небрежно ответил:
– Забудь про Терранову и Пассатемпо. Их поймали, и сейчас они в тюрьме в казармах Беллампо. Через пару дней их увезут в Палермо.
Гильяно сказал:
– Я освобожу их и потребую благодарности.
Мрачность, с которой он произнес эти слова, потрясла Гектора Адониса и порадовала Пишотту. Они никак не могли поверить в перемену в их Гильяно. Они всегда любили и уважали его. Тури всегда держался с большим достоинством для такого молодого парня. Однако впервые они заметили в нем стремление к власти.
Гектор Адонис усмехнулся:
– Благодарность? Да Пассатемпо убил собственного дядьку, который подарил ему его первого осла!
– Тогда я объясню ему смысл этого слова, – произнес Гильяно. Он ненадолго замолчал. – А теперь я должен просить вас об услуге. Подумайте как следует, и если вы откажетесь, я все равно останусь вашим почтительным крестником. Забудьте, что вы – друг моих родителей, забудьте о своей привязанности ко мне. Я прошу об услуге ради Сицилии, которую вы научили меня любить. Будьте моими глазами и ушами в Палермо.
Гектор Адонис отвечал:
– То есть ты просишь, чтобы я, профессор Университета Палермо, стал членом банды?
Пишотта нетерпеливо заметил:
– И что тут странного, когда мы на Сицилии, где все так или иначе связаны с «Друзьями друзей»? И где еще, кроме как на Сицилии, профессор истории и литературы расхаживает с пистолетом?
Гектор Адонис скользил взглядом по обоим юношам, взвешивая свой ответ. Он легко мог пообещать помощь и забыть о своем обещании. Мог с той же легкостью отказаться и пообещать помогать просто как друг, время от времени – как сегодня. В конце концов, вряд ли это продлится долго. Гильяно могут убить в перестрелке или выдать властям. Он может эмигрировать в Америку. И проблема будет решена, думал Адонис с грустью.
Ему вспомнился далекий летний день, очень похожий на этот, когда Тури с Аспану было лет по восемь. Они сидели на лугу, между домом Гильяно и горами, в ожидании ужина. Гектор Адонис привез для Тури пакет с книгами – в том числе «Песнь о Роланде», которую взялся им читать.
Адонис знал поэму практически наизусть. Она была дорога сердцу каждого сицилийца, как образованного, так и совсем безграмотного. Этот сюжет разыгрывали все кукольные театры, разъезжавшие по городкам и деревенькам, а изображения главных персонажей красовались едва ли не на всех телегах, что колесили по сицилийским горам. Два великих рыцаря Карла Великого, Роланд и Оливер, сражались с сарацинами, прикрывая возвращение своего императора во Францию. Адонис рассказывал, как они погибли вместе в великой битве при Ронсевале. Оливер трижды просил, чтобы Роланд протрубил в рог, призывая армию Карла Великого вернуться, но гордый Роланд отказывался. Когда сарацины обступили их, Роланд все-таки протрубил в рог, но было уже поздно. Когда Карл Великий вернулся, чтобы спасти своих рыцарей, то нашел их мертвые тела среди тысяч убитых сарацин. Адонис вспоминал, как глаза Тури Гильяно наполнились слезами; на лице Аспану Пишотты, наоборот, читалось презрение. Для одного то был величайший момент, какой может пережить мужчина, для другого – унизительная смерть от рук неверных.
Двое мальчишек поднялись с травы и побежали домой ужинать. Тури обнял Аспану за плечи, и Гектор улыбнулся при виде этого жеста. Ему показалось, что это Роланд удерживает Оливера на ногах, чтобы оба они умерли, стоя перед наступающими сарацинами. Роланд, умирая, протянул руку в рукавице к лазурному небу, и ангел снял эту рукавицу. По крайней мере, так говорилось в легенде и в поэме.
Это случилось тысячу лет назад, но Сицилия осталась той же бесприютной землей с клочками оливковых рощ и пересохшими равнинами, с придорожными часовнями, построенными первыми христианами, и бесчисленными крестами, воздвигнутыми для казни мятежных рабов под предводительством Спартака. И его крестник собирался стать еще одним из их числа, не понимая, что Сицилии, чтобы измениться, нужно пережить настоящее извержение вулкана, которое испепелит ее землю.
И вот, пока Адонис глядел на них – как Пишотта лежит на траве, а Гильяно смотрит на крестного своими карими глазами и улыбается так, словно точно знает, о чем тот думает, – вся эта сцена в его глазах пережила странную трансформацию. Адонис увидел в них две статуи, выточенные из мрамора, выхваченные из обычной жизни. Пишотта превратился в рельеф на амфоре, а геккон у него на руке – в змею. Их контуры были тонко выгравированы на фоне утренних гор. Пишотта выглядел опасным – такие мужчины приходят в мир с ядом и кинжалом.
Сальваторе Гильяно, его крестник Тури, оказался на другой стороне амфоры. Прекрасный, как греческий бог Аполлон, со скульптурной лепкой черт, с глазами столь чистыми, что они могли показаться слепыми. Лицо его было открытым и честным – невинным, как у легендарного героя. Или скорее, подумал Адонис, отринув сентиментальность, решительным, как у юноши, избравшего путь героя. Его тело выглядело мускулистым, объемным, как средиземноморские статуи, с мощными бедрами и крепкой спиной. Оно было американским – крупнее и выше, чем у мужчин на Сицилии.
Даже когда оба были мальчишками, Пишотта всегда выказывал практическую сметку; Гильяно же верил в человеческую доброту и гордился своей верой. В те дни Гектору Адонису казалось, что именно Пишотта станет у них предводителем, когда мальчики подрастут, а Гильяно будет следовать за ним. Однако он ошибся. Вера в чужую добродетель оказалась куда опаснее, чем вера в чужую хитрость.
Размышления Гектора Адониса прервал насмешливый голос Пишотты:
– Прошу, профессор, скажите «да»! Я – заместитель Гильяно в банде, и мне пока некому отдавать приказы. – Он осклабился. – Придется начинать с малого.
Хотя Адонис не поддался на провокацию, глаза Гильяно блеснули гневом. Однако он спокойно спросил:
– И каков будет ваш ответ?
– Да, – ответил Гектор Адонис.
А что еще мог сказать крестный отец?
Тогда Гильяно поведал, что ему нужно будет сделать по возвращении в Монтелепре, и изложил свои планы на следующий день. Адонис снова был потрясен дерзостью и жестокостью замысла этого юноши. Однако когда Гильяно подсадил его на осла, он склонился и поцеловал своего крестника.
Пишотта и Гильяно смотрели, как Адонис едет с горы вниз, к городку.
– Такой маленький, – заметил Пишотта. – Он гораздо лучше вписался бы в нашу компанию, когда мы детьми играли в бандитов.
Гильяно повернулся к нему и мягко сказал:
– И шутки твои больше подошли бы к тем временам. Будь серьезен, когда мы говорим о серьезных вещах.
Но вечером, перед тем как лечь спать, они еще раз крепко обнялись.
– Ты – мой брат, – сказал Тури. – Помни об этом.
Потом они завернулись в одеяло и проспали всю ночь – последнюю ночь их безвестности.
Глава 9
Тури Гильяно и Аспану Пишотта проснулись до рассвета, пока солнце еще не встало, опасаясь, как бы карабинери – хоть это и было маловероятно – не вышли из казарм затемно, чтобы застать их врасплох. Вчера поздно вечером они видели, как из Палермо в казармы Беллампо приехал броневик, а за ним – два армейских «Джипа» с подкреплением. Ночью Гильяно несколько раз совершал вылазки вниз по склону горы и прислушивался, не карабкается ли кто к ним на утес, – предосторожность, над которой Пишотта только посмеялся.
– Мы же были такими сорвиголовами в детстве! – сказал он. – Неужели ты веришь, что эти лентяи карабинери станут рисковать жизнью в потемках или упустят хоть час сна в мягкой постели?
– Нам пора усваивать полезные привычки, – ответил Гильяно. Он понимал, что вскоре у них появятся более серьезные противники.
Тури с Аспану потрудились на славу – разложили оружие на одеяле и проверили каждую деталь. Потом подкрепились пирогом от Ла Венеры и запили его вином из фляги, которую оставил им Гектор Адонис. Пирог, острый и ароматный, прекрасно насытил их желудки. Воспользовавшись приливом сил, юноши занялись сооружением загородки из молодых сосенок и камней на краю утеса. Из-за этой загородки они следили за Монтелепре и горными тропинками в бинокль. Гильяно зарядил оружие и рассовал запасные патроны по карманам своей овчинной куртки, пока Пишотта нес вахту. Гильяно все делал тщательно и неспешно. Он даже закопал их припасы и привалил валуном. Нельзя, чтобы кто-то обнаружил схрон. И вот Пишотта заметил броневик, выехавший из казарм Беллампо.
– Ты был прав, – сказал он. – Машина удаляется от нас по долине Кастелламмаре.
Они обменялись улыбками. Гильяно ощутил некоторое облегчение. Похоже, противостоять полиции не будет особенно сложно. Сейчас броневик скроется за изгибом дороги, а потом вернется назад и двинется вверх по противоположному склону горы. Власти наверняка знают про туннель и ожидают, что они попытаются сбежать через него – выскочив прямо на броневик с его пулеметами.