Глава 12
Война была закончена, но другая, самого Сальваторе Гильяно, только началась. За два года Тури стал самым знаменитым человеком на Сицилии. Он единолично властвовал над северо-западной частью острова. Сердцем его империи стал город Монтелепре. Также он контролировал города Пьяни-деи-Гречи, Боргетто и Партинико. И даже город убийц, Корлеоне, жители которого славились своими зверствами даже среди сицилийцев. Влияние Гильяно простиралось вплоть до Трапани, Монреале и самой столицы, Палермо. Когда новое демократическое правительство в Риме назначило за его голову награду в десять миллионов лир, Гильяно лишь посмеялся и продолжил спокойно перемещаться по подконтрольным ему городкам. Временами он даже обедал в ресторанах Палермо. А в конце трапезы оставлял под тарелкой записку: «Чтобы все знали: Тури Гильяно может ходить, куда пожелает».
Горы Каммарата, их туннели и пещеры, стали его неприступной крепостью. Он знал там все тропинки, все тайные ходы. В горах Тури был непобедим. Ему нравилось любоваться видом Монтелепре внизу, равниной Партинико, раскинувшейся до самого Трапани и Средиземного моря. В синеве сумерек, напоминавших морские воды, он разглядывал развалины греческих храмов, апельсиновые сады, оливковые рощи, пшеничные поля Западной Сицилии. В бинокль Тури мог рассмотреть придорожные часовни с запыленными статуями святых за стеклом.
С этих гор он сходил со своими людьми на проселки, чтобы грабить правительственные конвои, останавливать железнодорожные составы, отбирать у богачек их драгоценности. Крестьяне на расписных телегах, съезжаясь на деревенские праздники, приветствовали Гильяно и его бойцов сначала со страхом, потом с уважением и признательностью. Не было среди них ни одного работника, ни одного пастуха, с которым Тури не поделился добычей.
Все местные жители теперь были его шпионами. По ночам, читая молитву, дети просили Деву Марию «оградить Гильяно от карабинери».
Эти же края кормили Тури и его людей. Там росли оливки и апельсины, в садах зрел виноград. Паслись стада овец – и пастухи отводили глаза, когда кто-нибудь из членов отряда приходил за парочкой ягнят. По своей вотчине Гильяно носился, словно призрак, растворяясь в голубом тумане между небом и морем.
Зимние месяцы в горах были долгими и холодными. Однако банда Гильяно росла. По ночам на склонах гор и в долинах Кастелламмаре горели костры. Возле них его люди чистили оружие, чинили одежду, стирали в водах горного ручья. Готовка общего ужина порой вызывала споры. В каждой деревне на Сицилии имелись свои рецепты приготовления кальмаров и морских ежей, свои секретные травы, которые следовало добавлять в томатный соус. А колбаса – жарить ее или тушить? Убийцы, привыкшие орудовать ножами, предпочитали стирать белье; похитители людей склонялись к готовке и штопке; грабители банков и поездов выбирали чистку оружия.
Гильяно заставлял их рыть траншеи и устраивать караульные посты, чтобы правительственные войска не застали банду врасплох. Однажды, копая землю, они наткнулись на скелет гигантского животного – больше, чем можно себе представить. Гектор Адонис приехал к Тури в тот день, чтобы привезти ему книги, поскольку Гильяно теперь интересовался всем на свете. Он изучал естественные науки, медицину, политику, философию и военное дело. Каждую неделю Адонис доставлял ему новую стопку книг. Тури отвел его туда, где члены банды нашли скелет. Адонис улыбнулся их растерянности.
– Я разве не давал тебе книги по археологии? – спросил он Гильяно. – Тот, кто не знает истории человечества за две последние тысячи лет, живет в полной тьме.
Адонис сделал паузу. И продолжил наставительным профессорским тоном:
– Это скелет боевой машины из числа тех, которые Ганнибал Карфагенский две тысячи лет назад использовал, чтобы перебраться через горы и разрушить имперский Рим. Скелет его боевого слона, обученного сражаться, – таких никогда до того не видели на нашем континенте. Представьте, как перепугались римские солдаты! Однако Ганнибал проиграл – Рим одержал победу и разрушил Карфаген. Эти горы полны призраков, и вам попался один из них. Подумай, Тури, однажды и ты станешь таким призраком.
Гильяно размышлял об этом всю ночь. Идея ему понравилась – здорово, что когда-нибудь он превратится в призрак истории. Тури надеялся, что если его убьют, то здесь, в горах. В своих фантазиях он, смертельно раненный, забирался в одну из тысяч пещер, где его не найдут, пока случайно какой-нибудь человек не наткнется на останки, как они – на скелет Ганнибалова слона.
За зиму бандиты сменили несколько стоянок. Бывали недели, когда вся банда расходилась ночевать по домам родственников, к знакомым пастухам или в пустые зерновые амбары, принадлежавшие знати. Гильяно большую часть зимы посвятил учебе – он читал книги и строил планы. А еще вел долгие беседы с Гектором Адонисом.
Ранней весной они вдвоем с Пишоттой шли по дороге, ведущей в Трапани. Там им попалась телега с героями легенд, нарисованными по бортам. Среди героев они впервые увидели изображение Гильяно. На рисунке в красных тонах тот снимал изумрудное кольцо с пальца герцогини, склоняясь перед ней в поклоне. На заднем плане Пишотта грозил автоматом перетрусившей вооруженной охране.
В тот же день они впервые надели ременные пряжки со львом и орлом, выгравированными на прямоугольных золотых пластинах. Пряжки изготовил Сильвестро, служивший у них теперь оружейником. Он подарил их Гильяно и Пишотте как символ их главенства в банде. Свою Гильяно носил всегда, Пишотта же надевал пряжку, только когда выходил вместе с ним, – потому что он часто отправлялся переодетым по деревням и городкам, даже в Палермо.
По ночам в горах Гильяно, сняв ремень, любовался золотым прямоугольником пряжки. Орел слева напоминал человека, покрытого перьями. Справа на задних лапах стоял лев – передние он протягивал вперед, навстречу орлиным крыльям, и вместе они поддерживали круг из филиграни. Выглядело это так, будто они вращают земной шар. Лев особенно очаровал Тури: у него было человеческое тело и звериная голова. Царь воздуха и царь земли, выгравированные на мягком желтом золоте. Гильяно считал себя орлом, Пишотту – львом, а круг – Сицилией.
Столетиями похищения богачей были на Сицилии расхожим промыслом. Обычно похитителями становились самые опасные из мафиози – им хватало просто отправить жертве письмо с предупреждением. Письмо составлялось в вежливой форме, во избежание неприятностей на случай, если выкуп будет уплачен авансом. Как при выплате всей суммы наличными торговец снижает цену, так и выкуп уменьшался, если удавалось обойтись без досадной возни с собственно похищением. Ведь, честно говоря, похитить какую-нибудь знаменитость отнюдь не так легко, как кажется. Это не под силу всяким любителям, зарящимся на легкие деньги, и пустоголовым лентяям, неспособным заработать себе на хлеб. Сицилийское похищение разительно отличалось от американского, снискавшего печальную славу из-за того, что им занимались в Америке сплошь безрассудные самоубийцы. На Сицилии и слово-то такое не использовали. И похищали только взрослых, не детей. Поскольку, что бы ни говорили про сицилийцев – что они прирожденные убийцы, что режут глотки с той же легкостью, с какой женщина рвет цветы, что предательство у них в крови, как у турок, а от современности они отстали на добрых триста лет, – никто не оспорил бы того факта, что сицилийцы любят… нет, даже боготворят своих детей. Поэтому тут крали только их родителей – точнее, «приглашали» какого-нибудь богача к себе в гости и не отпускали, пока тот не оплатит стол и кров по цене самого дорогого отеля.
За сотни лет у этого ремесла сложились свои правила. Цену всегда можно было обсуждать – при посредничестве мафии. К «гостю» ни в коем случае не применялось насилие, если он шел на сотрудничество. С «гостем» обращались предельно вежливо, называя по чину принцем, герцогом, доном или даже архиепископом, если вдруг какой бандит, с риском для своей бессмертной души, решался на похищение служителя церкви. Даже членов Парламента именовали «ваша честь», хотя всем было известно, что это проходимцы и ворюги почище любого бандита.
Делалось это ради предосторожности. История показывала, что такая политика окупается. После освобождения пленник не изъявлял никакого стремления к отмщению, если не была задета его честь. Вспомнить хотя бы классический случай с одним графом: когда его отпустили, карабинери удалось выследить похитителей, так он заплатил за их защиту в суде. А когда их, несмотря на усилия адвокатов, отправили в тюрьму, граф договорился, чтобы срок скостили вдвое. Все потому, что бандиты проявили в его отношении такой такт и предупредительность, что граф объявил: подобные манеры не сыщешь даже в высших кругах Палермо.
И наоборот, пленник, с которым обошлись плохо, после освобождения готов был потратить целое состояние на поимку и наказание преступников, зачастую предлагая награду, превышающую сумму выкупа.
Однако при традиционном ходе дела, когда обе стороны вели себя цивилизованно, выкуп выплачивался и похищенного отпускали. Богатеи на Сицилии привыкли считать это неофициальным налогом за проживание на родной земле, и поскольку официальных налогов они практически не платили, то с христианским смирением несли свой крест.
Упрямство и скаредность карались легким физическим воздействием. Кому-то могли отрезать ухо или палец. Обычно этих мер хватало, чтобы призвать жертву к благоразумию. За исключением, конечно, тех крайне печальных, редких случаев, когда домой доставляли труп – обычно изуродованный или изрешеченный пулями, а в прежние дни, бывало, со множественными ножевыми ранами, образующими крест.
Однако «приглашение гостя» считалось весьма обременительным. За жертвой приходилось подолгу следить, чтобы похитить без применения насилия. Следовало загодя подготовить пять-шесть укрытий, с запасами пищи и охраной, поскольку переговоры могли затянуться, а власти – взяться за поиски. В общем, бизнес непростой; тут нужны профессионалы, не любители.