Сицилиец — страница 33 из 69

Следует заметить, что князь Оллорто, хоть и придерживался крайне реакционных взглядов в политике и, как большая часть сицилийской знати, не представлял себе, что такое экономическая справедливость, был чужд пренебрежения к низшим классам. Он считал, что это такие же люди, как он сам, и потому все, кто работал на него и вел себя почтительно, получали достойное вознаграждение. Прислуга в замке его обожала. Он относился к слугам, как к членам семьи, дарил подарки на праздники и дни рождения. За семейными трапезами, если в доме не было гостей, слугам предоставлялось слово в общих дискуссиях, и те свободно высказывались насчет хозяйских дел. Так было принято повсюду в Италии. Жесткие меры применялись к низшему классу только в случаях, когда тот пытался бороться за свои экономические права.

Точно так же князь отнесся и к Гильяно. Словно его похититель – просто слуга, которому хочется разделить с ним завидную жизнь человека богатого и влиятельного. Князь внезапно осознал, что может превратить свой плен в удовольствие, за которое не жаль будет заплатить и выкуп. Однако он понимал, что должен быть осторожен. Пускать в ход все свое обаяние. Быть искренним, говорить честно и правдиво, насколько возможно. И не усердствовать с торгами. Потому что Гильяно легко может перейти от добродушия к силе.

Вот почему князь ответил на вопрос Тури серьезно и с максимальной искренностью. Усмехнувшись, он сказал:

– А зачем ты носишь это изумрудное кольцо, эту золотую пряжку?

Подождал ответа, но Гильяно лишь улыбался. Князь продолжил:

– Я женился на женщине еще богаче меня. У меня есть власть и политические обязательства. Мне принадлежат поместья здесь, на Сицилии, и еще большие – в Бразилии. Люди на Сицилии целуют мне руки, стоит вытащить их из карманов, и даже в Риме я пользуюсь огромным уважением. Потому что в этом городе все решают деньги. Все взгляды сосредоточены на мне. Смешно – я же ничем этого не заслужил. Однако таково мое положение, и я должен его сохранять, ибо не могу подвести всеобщие ожидания. Даже когда еду на охоту, переодевшись в крестьянский костюм, я должен выглядеть безупречно – как богатый и влиятельный человек, собравшийся поохотиться. Иногда я завидую таким людям, как ты или дон Кроче, – которые пришли к власти благодаря своему уму и своему сердцу. Вы добились ее своим мужеством и хитростью. А я – курам на смех! – посещая лучших лондонских портных.

Он выразил мысль так забавно, что Гильяно вслух расхохотался. Разговор понравился ему настолько, что они поужинали вместе и потом долго рассуждали о злоключениях Сицилии и махинациях Рима.

Князь был в курсе надежд дона Кроче привлечь Гильяно на свою сторону и попытался подтолкнуть юношу к этому.

– Дорогой Гильяно, – сказал он, – почему бы вам с доном Кроче не объединить усилия, чтобы править Сицилией? У него есть мудрость старости, у тебя – идеализм юности. Вне всякого сомнения, вы оба любите Сицилию. Почему же не сомкнете ряды, ведь нам грозят тяжелые времена? Война закончена, ситуация меняется. Коммунисты и социалисты рассчитывают развалить церковь, разрушить кровные узы. Они осмеливаются утверждать, что долг перед политической партией важнее, чем любовь к матери, преданность братьям и сестрам. Что будет, если они победят на выборах и начнут проводить свои принципы в жизнь?

– Им никогда не победить, – ответил Гильяно. – Сицилийцы никогда не проголосуют за коммуниста.

– Напрасно ты так уверен, – заметил князь. – Вспомнить хотя бы Сильвио Ферра, с которым вы дружили в детстве. Хорошие мальчики вроде Сильвио пошли на войну и заразились там радикализмом. Агитаторы обещают им бесплатный хлеб, бесплатную землю. Наивный крестьянин, словно осел, следует за подвешенной перед ним морковкой. Такие люди вполне могут проголосовать за социалистов.

– Я не поддерживаю христианских демократов, но точно сделаю все, чтобы не допустить прихода социалистов к власти, – сказал Гильяно.

– Только тебе и дону Кроче под силу обеспечить свободу Сицилии, – продолжал князь. – Вы должны объединиться. Дон Кроче говорит о тебе так, будто ты его сын; определенно он питает к тебе симпатию. Только он может предотвратить большую войну между тобой и «Друзьями друзей». Он понимает – ты делаешь то, что должен делать, и я понимаю это тоже. Но даже сейчас мы – все втроем – можем сотрудничать ради сохранения своего положения. Ведь в противном случае мы можем уничтожить друг друга.

Тури Гильяно не стал сдерживать гнев. До чего самонадеян этот богач! С ледяным спокойствием он произнес:

– Ваш выкуп еще не выплачен, а вы уже предлагаете альянс. Может, вам предстоит умереть…

В ту ночь князь спал гораздо хуже. Однако Гильяно больше не показывал норов, и следующие две недели князь провел с немалой для себя пользой. Его здоровье поправилось, тело окрепло благодаря ежедневным упражнениям и свежему воздуху. Хотя он всегда был стройным, на талии в последнее время скопился жирок, который теперь бесследно исчез. Физически князь никогда не чувствовал себя лучше.

Да и эмоционально он пребывал на седьмом небе. Иногда, когда они переходили из лагеря в лагерь, Гильяно не сопровождал отряд, и князю приходилось беседовать с людьми безграмотными, чуждыми общей культуре. Однако его поражал их характер. Большинство бандитов были от природы обходительны, держались с большим достоинством, и назвать их глупцами он точно не мог бы. Они обращались с ним в соответствии с его положением и старались удовлетворять любые пожелания. Никогда князь настолько не сближался с простыми сицилийцами и теперь с удивлением ощущал в себе возрожденную любовь к своей земле и своему народу. Выкуп, сведшийся в конце концов к шести миллионам лир золотом, был выплачен при посредничестве дона Кроче и аббата Манфреди. В ночь перед освобождением Гильяно закатил в честь князя Оллорто пир, пригласив своих ближайших подручных и еще двадцать важных членов банды. Из самого Палермо доставили шампанское, и все поднимали тосты за освобождение князя, к которому успели привязаться. Последний тост произнес сам князь.

– Мне случалось гостить в самых прославленных семействах Сицилии, – сказал он. – Но никогда я не видел такого радушия, гостеприимства или людей со столь изысканными манерами, как тут, в этих горах. Никогда я не спал так сладко и не ел так сытно. – Он сделал паузу и с улыбкой добавил: – Счет, конечно, великоват, но за все хорошее приходится платить.

Это вызвало взрыв хохота; Гильяно смеялся громче всех. Однако князь заметил, что Пишотта даже не улыбнулся.

Все они выпили за его здоровье. Этот вечер князь будет с удовольствием вспоминать всю оставшуюся жизнь.

Следующим утром, в воскресенье, Оллорто доставили к кафедральному собору Палермо. Он вошел внутрь, отстоял утреннюю мессу и вознес благодарственную молитву. Одет князь был точно так же, как в день похищения. Гильяно – сюрприза ради и в знак почтения – отправил его английский костюм для чистки и починки лучшему портному в Риме.

Глава 13

Главари сицилийской мафии потребовали аудиенции у дона Кроче. Хотя тот считался капо ди капи, он не управлял ими напрямую; у каждого была собственная империя. Мафия походила в этом на средневековые королевства, в которых наиболее влиятельные бароны объединялись вокруг самого главного, признавая его своим номинальным правителем. И, как тех древних баронов, которые воевали за короля, их следовало награждать – то есть делиться трофеями. Власть дона Кроче основывалась не на страхе, а на его уме, обаянии, «уважении», заслуженном за долгую жизнь. Он умел примирять интересы своих «подданных», направляя их в единое русло, отчего все они получали выгоду.

Дону Кроче приходилось проявлять с ними осторожность. У каждого имелись собственная армия, собственные тайные убийцы, душители, отравители, палачи, готовые в любой момент схватиться за свое грозное оружие – лупару. Тут они не уступали дону Кроче, и именно поэтому он так стремился привлечь Гильяно на свою сторону как предводителя его личных войск. Эти люди были умны, они были в своем праве, многим из них по хитрости не было равных на Сицилии. Они не возражали против того, чтобы дон властвовал над ними, они доверяли ему. Однако даже самый умный человек может иногда ошибаться. Сейчас им казалось, что одержимость дона этим парнем Гильяно – та самая ошибка, допущенная великим умом.

Дон Кроче организовал роскошный обед для шести главарей в саду отеля «Умберто» в Палермо, где безопасность и секретность были им гарантированы.

Самым опасным – и самым прямолинейным – из главарей считался дон Сиано, правивший городом Бизаквино. Он согласился выступить от лица остальных – и сделал это в грубоватой манере, свойственной представителям верхушки «Друзей друзей».

– Дорогой мой дон Кроче, – начал он, – вы знаете, как мы вас уважаем. Вы возродили нас, возродили наши семьи. Мы многим вам обязаны. Поэтому решили высказаться исключительно ради вашего блага. Этот бандит, Тури Гильяно, становится слишком силен. Мы чересчур ему потакали. Он просто мальчишка, однако смеет отрицать ваш авторитет, и наш тоже. Он крадет драгоценности у наших основных клиентов. Отбирает оливки, виноград, кукурузу у наших самых богатых землевладельцев. А теперь продемонстрировал нам такое неуважение, какого мы не можем ему спустить. Похитил князя Оллорто, хоть и знал, что тот находится под нашей протекцией. Однако вы продолжаете носиться с ним, протягивать ему руку дружбы. Я знаю, что он силен: но разве мы не сильнее? И если позволить ему продолжать, то не станет ли он еще сильней? Все мы сходимся в том, что настало время решить этот вопрос. Надо принять меры, чтобы лишить его этой силы. Если мы закроем глаза на похищение князя Оллорто, то станем посмешищем для всей Сицилии.

Дон Кроче кивнул, словно соглашаясь со всем, что было сказано. Но продолжал молчать. Гвидо Кинтана, занимавший среди собравшихся самую низкую ступень в иерархии, сказал чуть ли не жалобно:

– Я – мэр Монтелепре, и все знают, что я один из «Друзей». Но никто не приходит ко мне за справедливостью и не делится со мной барышами. Гильяно правит городом, а мне просто позволяет жить там, чтобы не ссориться с вами, господа. Но я лишен денег и лишен власти. Я – номинальная фигура. Пока Гильяно жив, «Друзьям» нет места в Монтелепре. Я не боюсь этого парня. Мы сталкивались с ним дважды, еще до того, как он подался в бандиты. Я уверен, что бояться его не стоит. Если совет даст согласие, я его устраню. У меня есть план, и я жду только вашего одобрения.