Дон Пидду из Кальтаниссеты и дон Арцана из Пьяни-деи-Гречи покивали. Дон Пидду сказал:
– В чем тут может быть трудность? С нашими возможностями мы доставим его труп в собор Палермо и пойдем на похороны, как ходим на свадьбы.
Остальные главари, дон Маркуцци из Вилламуры, дон Буччилла из Партинико и дон Арцана вслух высказали одобрение. Теперь все ждали.
Дон Кроче поднял свою массивную голову. Говоря, он по очереди направлял на каждого свой нос, похожий на клюв.
– Дорогие друзья, я понимаю ваши чувства, – произнес он. – Но, думаю, вы недооцениваете этого юношу. Он умен не по годам и, возможно, храбрее нас всех вместе взятых. Убить его будет не так-то легко. И я знаю, как мог бы использовать его в будущем, не только в своих целях, но и в наших общих. Коммунистические агитаторы подстегивают народ Сицилии, подталкивают к безумствам, предсказывая приход нового Гарибальди, и мы должны помешать им возвести Гильяно в статус спасителя родины. Мне не надо говорить вам, каковы будут последствия, если эти дикари придут к власти на Сицилии. Мы должны уговорить его встать на нашу сторону. Наше положение еще не настолько безопасно, чтобы пренебречь его возможностями и просто убить.
Дон вздохнул, запил кусочек хлеба глотком вина и тщательно промокнул рот салфеткой.
– Окажите мне услугу. Позвольте сделать последнюю попытку его переубедить. Если он откажется, поступайте так, как сочтете нужным. Я сообщу вам его ответ в течение трех дней. Просто дайте мне в последний раз попробовать договориться с ним миром.
Дон Сиано первым кивнул в знак согласия. В конце концов, стоит ли пороть горячку – три дня убийство вполне подождет.
Когда они разошлись, дон Кроче вызвал Гектора Адониса к себе в Виллабу. С ним он говорил без обиняков:
– Мое терпение в отношении вашего крестника истощилось. Пусть решает, с нами он или против нас. Похищение князя Оллорто – прямое оскорбление в мой адрес, но я смогу простить и забыть это. В конце концов, он еще молод; я помню, как сам был в его возрасте и тоже творил безумства. Я всегда говорил, что восхищаюсь им. Поверьте, я высоко ценю его способности. Я буду счастлив, если он согласится стать моей правой рукой. Но он должен признать свое место в общем положении вещей. У меня есть другие главари, отнюдь не столь восхищенные и понимающие. Я не смогу и впредь сдерживать их. Поэтому езжайте к крестнику и повторите ему то, что я сейчас сказал. Ответ мне нужен самое позднее к завтрашнему дню. Дольше ждать я не стану.
Гектор Адонис испугался:
– Дон Кроче, я сознаю всю щедрость вашего предложения. Но Тури властен и, как все юноши, чересчур уверен в себе. И да, он не беспомощен. Если он вступит с «Друзьями» в войну, то, конечно, не победит, но ущерб нанесет страшный. Есть ли награда, которую я могу ему предложить?
– Предложите ему вот что. У него будет высокое положение среди «Друзей», моя личная поддержка и моя любовь. В конце концов, он не может жить в горах вечно. Наступит время, когда он захочет занять достойное место в обществе, вернуться в лоно семьи. Когда этот день придет, я единственный на Сицилии смогу добиться для него помилования. И сделаю это с радостью. Тут я совершенно искренен.
Действительно, когда дон говорил так, ему невозможно было не поверить, а тем более возразить.
Отправляясь в горы на встречу с Гильяно, Гектор Адонис был расстроен, напуган за своего крестника и полон решимости побеседовать с ним начистоту. Он хотел, чтобы Гильяно понял – любовь к Тури для него превыше всего, даже лояльности к дону Кроче. Прибыв на место, он обнаружил расставленные на краю скалы стулья и складные столы. Тури и Аспану сидели вдвоем.
Он обратился к Гильяно:
– Нам надо поговорить наедине.
Пишотта бросил со злостью:
– Коротышка, у Тури нет от меня секретов.
Адонис, проигнорировав оскорбление, спокойным тоном сказал:
– Тури может повторить тебе то, что я ему сообщу, если захочет. Это его дело. Но сам я тебе не скажу. Не хочу брать на себя такую ответственность.
Гильяно похлопал Пишотту по плечу:
– Аспану, оставь нас. Если это что-то, что тебе надо знать, я расскажу.
Пишотта резко поднялся, пронзил Адониса взглядом и удалился. Тот выждал некоторое время, потом заговорил:
– Тури, ты мой крестник. Я любил тебя с детских лет. Наставлял тебя, давал книги, помогал, когда ты оказался вне закона. Ты – один из немногих людей на свете, ради которых я живу. Однако твой кузен Аспану оскорбляет меня без единого упрека с твоей стороны.
Гильяно печально ответил:
– Я доверяю вам больше, чем кому бы то ни было, за исключением моей матери и отца.
– А Аспану? – сказал Гектор Адонис с упреком. – Не слишком ли он кровожаден, чтобы ему доверять?
Гильяно посмотрел ему в глаза, и Адонис залюбовался безмятежным выражением его лица.
– Признаю, я доверяю Аспану больше, чем вам. Но вас я тоже люблю с самого детства. Своими книгами и своей мудростью вы освободили мой разум. Вы помогали деньгами моим матери и отцу. И были мне настоящим другом в пору нужды. Но я знаю, что вы связаны с «Друзьями друзей», и, похоже, именно это привело вас ко мне сегодня.
И снова Адонис восхитился интуицией своего крестника. Он изложил Тури суть дела.
– Ты должен прийти к соглашению с доном Кроче, – сказал он. – Ни королю Франции, ни королю обеих Сицилий, ни Гарибальди, ни даже самому Муссолини не удалось полностью уничтожить «Друзей друзей». Ты не можешь рассчитывать на победу в войне с ними. Умоляю тебя, заключи сделку. Поначалу тебе придется склонить колени перед доном Кроче, но кто знает, каких высот ты достигнешь в будущем… Клянусь собственной честью и головой твоей матери, которую мы оба обожаем: дон Кроче верит в тебя и носит в душе зерно подлинной любви к твоему гению. Ты станешь его наследником, возлюбленным сыном. Но сейчас ты должен подчиниться его главенству.
Он видел, что Тури тронут и слушает его очень серьезно. Гектор Адонис воскликнул со страстью:
– Подумай о своей матери! Ты не можешь вечно скитаться в горах, рискуя жизнью, и видеться с ней лишь пару дней в год. А с доном Кроче у тебя появится надежда на помилование.
Юноша помолчал, собираясь с мыслями, а потом медленно, веско заговорил, обращаясь к крестному:
– Во-первых, я хочу вас от всей души поблагодарить. Предложение очень соблазнительное. Но я решил бороться за свободу бедняков на Сицилии, а «Друзья», насколько мне известно, преследуют другие цели. Они служат богачам, политикам в Риме – то есть моим заклятым врагам. Давайте-ка подождем, там будет видно. Да, похитив князя Оллорто, я наступил им на пятки, но зато я позволяю Кинтане жить спокойно, хоть и ненавижу его. Я не трогаю Кинтану из уважения к дону Кроче. Сообщите ему это. И скажите, что я молюсь, чтобы наступил тот день, когда мы станем равными партнерами, когда наши интересы совпадут. Что до его главарей, пусть поступают, как им вздумается. Я их не боюсь.
С тяжелым сердцем Гектор Адонис пересказал этот ответ дону Кроче, который лишь кивнул своей львиной головой, словно ничего другого и не ожидал.
В следующем месяце на жизнь Гильяно покушались трижды. Первую попытку предпринял Гвидо Кинтана. Он спланировал ее с хитроумием, достойным самих Борджиа. Гильяно часто проходил по одной и той же дороге, когда спускался с гор; вдоль дороги лежали луга, на которые Кинтана нагнал стада овец. Этих овец охраняли трое безобидных с виду пастухов – уроженцы Корлеоне и старые приятели Кинтаны.
Почти неделю они, завидев Гильяно на дороге, уважительно здоровались с ним и по старой традиции прикладывались к его руке. Гильяно заводил с ними дружескую беседу; время от времени пастухи вступали в его банду, и он всегда искал новых рекрутов. Он ничего не опасался, поскольку его всегда сопровождали телохранители, а также, в большинстве случаев, Пишотта, который один стоил двоих. Пастухи не были вооружены, а под их легкой одеждой невозможно было спрятать оружие.
Однако у них имелись лупары и патронташи, закрепленные на животах у овец в стаде. Они ждали, когда Гильяно пойдет мимо один или не с такой мощной охраной. Однако Пишотта сомневался в дружественных намерениях пастухов – слишком уж внезапно их стада появились на лугу – и потому прибегнул к услугам своих информаторов. Выяснилось, что пастухи – убийцы, вызванные Кинтаной.
Пишотта не стал терять времени. С десятью членами собственной банды он окружил пастухов и подверг допросу: чьи это овцы, как давно они пасут скот, где родились, как зовут их матерей и отцов, их жен и детей. Пастухи отвечали вроде бы честно, но у Пишотты имелись доказательства, что они лгут.
При обыске в шерсти животных было найдено оружие. Пишотта казнил бы предателей на месте, но Гильяно ему запретил. В конце концов, ему не причинили вреда, а заказчиком убийства был Кинтана. Поэтому пастухов отправили со всем стадом в Монтелепре. Там, на главной площади, они должны были кричать: «Подходите за подарками от Тури Гильяно. По овце на каждый дом, с благословения Тури Гильяно». Дальше пастухам было приказано забить и освежевать овцу для каждого, кто попросит о такой услуге.
– Помните, – внушал им Пишотта, – вы должны быть так же услужливы и очаровательны, как продавщицы из дорогих магазинов в Палермо, когда выполняете их заказы. И не забудьте передать привет и спасибо Гвидо Кинтане.
Дон Сиано не проявил подобной изощренности. Он послал двоих своих людей подкупить Пассатемпо и Терранову, чтобы те разделались с Гильяно. Однако дон Сиано не представлял, какую преданность питали к Гильяно члены банды – даже такие головорезы, как Пассатемпо. И снова Гильяно велел никого не убивать, но сам Пассатемпо отправил гонцов назад в побоях от бастинадо.
Третью попытку снова предпринял Кинтана. И тут уж Гильяно вышел из себя.
В Монтелепре прибыл новый священник – странствующий член религиозного братства, у которого некогда появились стигматы. Он отслужил мессу в церкви на площади воскресным утром и показал стигматы всем присутствующим.