Его звали отец Додана; он был высокий и крепкий, а ходил с такой скоростью, что черная ряса летела по воздуху над растоптанными кожаными ботинками. Волосы у него были светлые, почти белые, а лицо коричневое и сморщенное, как орех, несмотря на относительную молодость. За какой-то месяц он стал настоящей легендой в Монтелепре, потому что не боялся тяжелой работы; помогал фермерам собирать урожай, утихомиривал на улицах расшалившихся ребятишек, навещал по домам больных старух, чтобы те могли исповедаться. Поэтому Мария Ломбардо Гильяно не особенно удивилась, когда в воскресенье, сразу после мессы, он подошел к ней и спросил, не может ли как-то помочь ее сыну.
– Наверняка вы тревожитесь за его бессмертную душу, – сказал отец Додана. – В следующий раз, когда он придет вас навестить, пошлите за мной, и я его исповедую.
Мария Ломбардо не любила священников, хоть и была религиозна. Но этот человек произвел на нее впечатление. Она знала, что исповедоваться Тури не станет, но, возможно, ему пригодится священник, разделяющий его идеи. Она ответила, что непременно уведомит сына об этом предложении.
Отец Додана сказал:
– Я готов даже пойти в горы, чтобы ему помочь. Сообщите ему это. Мое дело – спасать души от адского пламени. Каждый сам решает, чем ему заниматься.
Тури Гильяно явился проведать мать неделю спустя. Она предложила ему повидаться со священником и исповедаться. Может, отец Додана допустит его к Святому Причастию. Ей станет легче на душе, если сын очистится от грехов.
Тури Гильяно очень заинтересовался, что удивило его мать. Он согласился встретиться со священником и отправил Аспану Пишотту в церковь, чтобы тот его привел к Гильяно в дом. Как и подозревал Тури, отец Додана двигался быстро, как настоящий человек действия, выглядел чересчур вдохновленным и чересчур сочувствующим делу Гильяно.
– Сын мой, – сказал он, – я выслушаю твою исповедь в уединении твоей спальни. А потом причащу тебя. Все необходимое у меня с собой. – Он похлопал по деревянному ящичку, зажатому под локтем. – Душа твоя будет чиста, как у твоей матери, и если с тобой случится беда, ты отправишься прямиком на небо.
Мария Ломбардо сказала:
– Я приготовлю кофе и что-нибудь перекусить для вас и для святого отца.
С этими словами она отправилась на кухню.
– Можете исповедовать меня здесь, – произнес Тури Гильяно с улыбкой.
Отец Додана глянул на Аспану Пишотту.
– Вашему другу придется выйти из комнаты, – ответил он.
Тури рассмеялся:
– Мои грехи все на виду. О них написано в каждой газете. В остальном моя душа чиста, за единственным исключением. Должен признаться в своей подозрительности. Так что мне хотелось бы посмотреть, что в этом ящичке, который вы держите при себе.
– Облатки для Святого Причастия, – сказал отец Додана. – Я вам покажу.
Он начал открывать ящичек, но в этот момент Пишотта приставил к его затылку пистолет. Гильяно взял ящичек из рук священника. Они поглядели друг другу в глаза. Потом Тури откинул крышку. На подушечке из церковного голубого бархата блестел сизой сталью револьвер.
Пишотта увидел, как лицо Гильяно побледнело, а глаза с серебряными ободками вокруг радужки стали черными от сдерживаемого гнева.
Тури захлопнул крышку и посмотрел на священника.
– Думаю, нам следует пойти в церковь и помолиться вместе, – сказал он. – Помолиться за вашу душу и душу Кинтаны. Мы попросим доброго Боженьку изгнать дьявола из сердца Кинтаны и алчность – из вашего. Сколько он обещал вам заплатить?
Отец Додана нисколько не обеспокоился. Остальных, кто покушался на убийство Гильяно, тот отпустил с миром. Он пожал плечами и улыбнулся:
– Награду от правительства и пять миллионов лир сверху.
– Хорошая цена, – ответил Гильяно. – Я не виню вас за попытку получить деньги. Но вы разочаровали мою мать, и этого я простить не могу. Вы правда священник?
– Я? – воскликнул отец Додана оскорбленно. – Да ни в жизнь! Но я думал, никто не заподозрит…
Втроем они прошли по улице; Гильяно нес деревянный ящичек, Пишотта шагал следом. В церкви Тури заставил отца Додану преклонить колени перед алтарем, а потом достал из ящичка револьвер.
– У вас есть минута, чтобы помолиться, – сказал он.
На следующее утро Гвидо Кинтана, едва проснувшись, собрался, как обычно, в кафе, чтобы выпить кофе. Открыв дверь, он застыл на месте – огромная тень закрывала от него утренний свет. В следующее мгновение на него рухнул громадный, наспех сколоченный деревянный крест. К кресту было прибито гвоздями изрешеченное пулями тело отца Доданы.
Дон Кроче как следует обдумал случившееся. Кинтана получил предупреждение. Ему следует сосредоточиться на обязанностях мэра Монтелепре, иначе город перейдет на самоуправление. Гильяно явно утратил терпение и готов пойти войной на «Друзей». Дон Кроче признал в действиях Гильяно руку мастера. Остался один, последний удар – и он просто обязан попасть в цель. Дон Кроче понимал, что должен нанести его сам. И, вопреки собственным желаниям и устремлениям, призвал своего самого надежного убийцу, некоего Стефана Андолини, известного также как Фра Дьяволо.
Глава 14
Гарнизон Монтелепре пришлось увеличить до сотни карабинери, и в тех редких случаях, когда Гильяно прокрадывался в городок, чтобы провести вечер с семьей, он постоянно тревожился, что те вот-вот нанесут удар.
В один такой вечер, когда отец рассказывал свои истории об Америке, Гильяно посетила идея. Сальваторе-старший пил вино и обменивался воспоминаниями с давним закадычным другом, который тоже побывал в Америке и вернулся на Сицилию; они добродушно упрекали друг друга за эту глупость. Другой мужчина, плотник по имени Альфио Дорио, напомнил отцу Гильяно об их первых годах в Америке, когда их еще не взял на работу Крестный отец, дон Корлеоне. Тогда они строили громадный туннель под рекой, то ли до Нью-Джерси, то ли до Лонг-Айленда – тут у них возникли разногласия. Они вспоминали, как странно было представлять, что у них над головами течет река, и как они боялись, что трубы, по которым пустили воду, прорвутся, река хлынет в туннель и утопит их, как крыс. И тут Гильяно осенило. Эти двое, с помощью доверенных помощников, могли бы построить туннель от дома его родителей к предгорью, до которого какая-то сотня метров. Выход можно спрятать гранитными скалами, а люк в доме разместить где-нибудь в кладовой или под плитой на кухне. Тогда Тури сможет приходить и уходить, когда ему вздумается.
Двое старших сказали ему, что это невозможно, но мать так и загорелась идеей, что ее сын сможет приходить домой в холодные зимние ночи и спать в своей постели. Альфио Дорио сказал, что, с учетом секретности, удастся привлечь совсем немного людей, а поскольку работать они смогут лишь по ночам, строительство займет долгое время. Будут и другие проблемы. Куда девать землю, которую они извлекут, чтобы их не раскрыли? Почва тут каменистая. Что, если они наткнутся на гранитную жилу? А если, когда туннель будет готов, кто-нибудь из сторонних помощников выдаст их? Но главным аргументом двух спорщиков было то, что на рытье туннеля уйдет не меньше года. И Гильяно понял: они упираются, потому что не верят, что он проживет так долго. То же самое поняла и его мать.
Она сказала двоим старшим мужчинам:
– Мой сын просит вас сделать то, что может спасти ему жизнь. Если вы для этого слишком ленивы, я сделаю это сама. Мы можем хотя бы попытаться. Что мы теряем, кроме своего труда? И что сделают власти, даже если обнаружат туннель? Мы имеем полное право копать на своей земле. Скажем, что роем погреб под овощи и вино. Только подумайте, однажды туннель может спасти Тури! Разве это не стоит того, чтобы сейчас попотеть?
Гектор Адонис тоже присутствовал при разговоре. Он сказал, что раздобудет книги о строительстве туннелей и кое-какое оборудование. Он же предложил план, который остальные сразу одобрили: соорудить небольшой боковой рукав, ведущий в какой-нибудь дом на виа Белла, как путь отхода, в случае если главный туннель будет раскрыт или доносчик их выдаст. Этот отводок надо прорыть первым, силами только двоих мужчин и Марии Ломбардо. Никто больше не будет знать о нем. И копать придется совсем недолго.
Они долго рассуждали о том, до какого дома тянуть туннель. Отец Гильяно предложил дом родителей Аспану Пишотты, но Гильяно возразил: те и так под подозрением, за ними будут следить. Там живет слишком много родственников. Слишком много людей будет знать о тайне. К тому же Аспану не очень-то ладит с семьей. Его родной отец умер, а когда мать вышла замуж повторно, он так ее и не простил.
Гектор Адонис предложил свой дом, но тот находился далековато, да и Гильяно не хотел ставить крестного под удар. Если туннель обнаружат, владелец дома точно будет арестован. Рассматривались кандидатуры других родственников и друзей, но все были отвергнуты. Наконец мать Гильяно сказала:
– Остался лишь один человек. Она живет одна, в четырех домах от нас дальше по улице. Ее мужа убили карабинери, и она их ненавидит. Она – моя лучшая подруга, привязана к Тури и была свидетельницей того, как он вырос из мальчика в мужчину. Разве не отправляла она ему зимой в горы еду? Она – наш настоящий друг, и я полностью ей доверяю. – Замолчала на секунду и добавила: – Ла Венера.
Естественно, с самого начала этого разговора все ждали, когда мать назовет ее имя. Ла Венера была единственным логичным выбором, который они и имели в виду. Однако они были мужчинами, сицилийцами, и не могли выдвинуть такое предложение. Если Ла Венера согласится, а история вдруг выйдет наружу, ее репутации конец. Она – молодая вдова и согласилась доверить свою добродетель и себя самое постороннему юноше. Кто усомнится, что добродетель была при этом утрачена? Ни один мужчина на Сицилии не женится на ней, да что там – не станет уважать. Конечно, Ла Венера по меньшей мере лет на пятнадцать старше Тури Гильяно, но ей еще нет и сорока. И хотя лицо ее некрасиво, она достаточно привлекательна, а в глазах горит огонь. Так или иначе, она – женщина, а он – мужчина, а туннель дает им возможность оставаться наедине. Соответственно, нет никаких сомнений, что они станут любовниками, ведь ни один сицилиец не поверит, что мужчина и женщина, сколько бы лет их ни разделяло, оставшись вдвоем, не стакнутся между собой. Поэтому туннель к ее дому, способный однажды спасти Тури Гильяно жизнь, также сделает ее женщиной с плохой репутацией.