– Пожалуй, так и сделаю, – согласился Майкл. – Но сперва ответь: с моей матерью все в порядке?
– Все хорошо, – сказал Клеменца. – Ждет не дождется, когда ты вернешься домой. Мы не можем ее подвести – после Санни это будет уже слишком.
– А отец, он точно поправился? – снова спросил Майкл.
Клеменца рассмеялся; смех был неприятный.
– Точно. Пять Семейств это скоро поймут. Отец тоже ждет твоего возвращения. У него на тебя большие планы. И мы не можем его подвести. Поэтому не тревожься насчет Гильяно – если тот объявится, поедет с нами. А будет привередничать – останется здесь.
– Так распорядился отец? – спросил Майкл.
– Каждый день в Тунис прилетает курьер, а я приплываю на яхте с ним поговорить. Таковы были распоряжения вчера. Сначала ожидалось, что дон Кроче нам поможет – по крайней мере, твой отец так сказал мне перед отъездом из Штатов. Но ты в курсе, что произошло в Палермо вчера, когда ты уехал? Кто-то напал на Кроче. Они перебрались через стену в саду и перестреляли четверых его охранников. Однако Кроче сбежал. Не понимаю, что за чертовщина тут творится.
– Господи Иисусе! – воскликнул Майкл. Он помнил, какие предосторожности дон Кроче предпринял в отеле. – Думаю, это наш приятель Гильяно. Надеюсь, вы с моим отцом знаете, что делаете. Я так устал, что не могу здраво размышлять.
Клеменца поднялся и хлопнул его по плечу:
– Давай, Майки, поспи. Когда проснешься, я познакомлю тебя с братом. Он прекрасный человек, в точности как твой отец – такой же умный, такой же суровый, и он истинный босс в этой части страны, что бы там ни думал Кроче.
Майкл разделся и улегся в постель. Он не спал больше тридцати часов, и все равно разум его не мог успокоиться, а тело – отдохнуть. Жар утреннего солнца проникал сквозь закрытые деревянные ставни. В комнате витали ароматы цветов и лимонных деревьев. События последних дней прокручивались у Майкла в голове. Как могли Пишотта и Андолини свободно перемещаться по острову? Почему Гильяно решил, что дон Кроче его враг, да еще в такой неподходящий момент? Ошибка, нехарактерная для сицилийца. В конце концов, этот парень семь лет прожил в горах в статусе преступника. Наверняка ему хочется вернуться к нормальной жизни – пусть не здесь, так в Америке. В этом и заключается его план, иначе он не стал бы посылать свою невесту, тем более беременную, вперед себя. И тут Майкла посетило озарение: ответ на загадку заключается в том, что Гильяно хочет дать последнюю битву. Он не боится погибнуть здесь, на родной земле. Наверняка есть еще какие-то планы, какие-то заговоры относительно его отъезда, в которые Майкл не посвящен, поэтому ему лучше быть настороже. Он, Майкл Корлеоне, не собирается умирать тут. Он не станет частью чей-то чужой легенды.
Майкл проснулся в огромной спальне и распахнул ставни, выходившие на белый каменный балкон, за которым сияло утреннее солнце. Под балконом, словно темно-синий ковер, до самого горизонта простиралось Средиземное море. По воде бежали малиновые полосы, рыбацкие лодки таяли вдали, скрываясь из виду. Несколько минут Майкл наблюдал за ними, потрясенный красотой моря и величественных утесов Эриче дальше к северу.
Мебель в спальне была по-деревенски массивной. На туалетном столе стояли синий эмалированный таз и кувшин с водой. На стуле висело жесткое коричневое полотенце. Стены украшали картины со святыми и Девой Марией, держащей на руках Младенца Христа. Майкл умылся и вышел из комнаты. У подножия лестницы его уже дожидался Питер Клеменца.
– Ну вот, теперь ты выглядишь куда лучше, Майки, – воскликнул он. – Сытная трапеза вернет тебе силы, и мы сможем поговорить о делах.
Он проводил Майкла в кухню и усадил за длинным деревянным столом. Словно из воздуха, у плиты материализовалась старуха в черном и налила им две чашки кофе. Потом, таким же волшебным образом, у нее в руках возникло блюдо с яичницей и колбасой, которое она водрузила на стол. Из духовки появился круглый каравай хлеба с хрустящей коричневой коркой. Старуха скрылась в другой комнате, никак не реагируя на слова благодарности от Майкла. Тут в кухню вступил мужчина. Он был старше Клеменцы, но походил на него до такой степени, что Майкл сразу понял – это дон Доменик Клеменца, брат Питера. Дон Доменик был одет совсем по-другому: в черные бархатные бриджи, облегающие коричневые сапоги, белую шелковую блузу со сборчатыми рукавами и длинный черный сюртук. На голове у него красовалась жокейская шапочка. В правой руке он держал хлыст, который сразу бросил в угол. Майкл поднялся, чтобы приветствовать его, и дон Доменик Клеменца распахнул дружеские объятия.
Все вместе они сели за стол. Дон Доменик держался с врожденным достоинством и чувством превосходства, напомнившими Майклу его отца. Говорил он в той же старомодной возвышенной манере. Питер Клеменца сразу потерялся в лучах его величия; старший брат обращался с ним снисходительно, как с несмышленышем. Майкла это одновременно позабавило и удивило. В Америке Питер Клеменца был самым преданным и самым жестоким капореджиме[6] у его отца.
Дон Доменик сказал с напускной важностью, хитро блеснув глазом:
– Майкл, я безгранично счастлив и польщен, что твой отец, дон Корлеоне, поручил тебя моим заботам. Прошу, удовлетвори мое любопытство. Мой никчемный братец действительно добился в Америке такого успеха, как он говорит? Вскарабкался на самый верх – этот недотепа, которому я не поручил бы и свинью забить? Дон Кроче вправду сделал его своей правой рукой? Он утверждает, что командует доброй сотней человек. Как мне в это поверить?
Однако, говоря это, он ласково похлопал брата по плечу.
– Чистая правда, – заверил его Майкл. – Мой отец всегда говорил, что так и торговал бы оливковым маслом, если б не ваш брат.
Все они рассмеялись. Питер Клеменца сказал:
– А я полжизни просидел бы в тюрьме. Он научил меня думать, прежде чем хвататься за оружие.
Дон Доменик вздохнул:
– Я лишь бедный сельский фермер. Да, соседи порой приходят ко мне за советом, и тут, в Трапани, меня считают большой шишкой. Называют Неверным – все потому, что я не подчиняюсь дону Кроче. Возможно, это не очень разумно и Крестный отец нашел бы способ договориться с ним получше. У меня не получилось. Пускай я буду Неверным, но только для тех, кто лишился чести. Дон Кроче продает информацию правительству, а для меня это инфамита[7]. Не важно, по каким причинам. Старые обычаи лучше всего, Майкл, и ты убедишься в этом в следующие несколько дней.
– Наверняка, – вежливо ответил Майкл. – И позвольте поблагодарить вас за помощь, которую вы мне оказываете.
– У меня еще есть дела, – сказал дон Доменик. – Если тебе что-нибудь понадобится, пошли за мной.
Он подобрал свой хлыст и вышел за дверь.
Питер Клеменца сказал:
– Майкл, твой отец согласился помочь Тури Гильяно покинуть страну из уважения к его отцу. Но твоя безопасность превыше всего. У твоего отца до сих пор имеются здесь враги. У Гильяно есть неделя, чтобы явиться на встречу с тобой. Но если он не покажется, ты уедешь в Америку один. Так мне приказано. В Африке ждет специальный самолет, мы можем отправляться в любое время. Достаточно твоего слова.
– Пишотта сказал, что доставит мне Гильяно очень скоро, – ответил Майкл.
Клеменца присвистнул:
– Ты видел Пишотту? Надо же, его ведь разыскивают наравне с Гильяно… Как он умудрился выбраться с гор?
Майкл пожал плечами:
– У него был тот пропуск в красной рамке. За подписью министра юстиции. И это тоже меня беспокоит.
Питер Клеменца покачал головой.
Майкл продолжал:
– Человек, который привез меня сюда, Андолини; ты его знаешь, Пит?
– Ага, – ответил Клеменца. – Он работал на нас в Нью-Йорке, так, по мелочам. Вот отец Гильяно – тот другое дело, как каменщику ему не было равных. Глупо они сделали, что вернулись, оба. Но все сицилийцы такие. Ни за что им не забыть их крошечных домишек на Сицилии. Я в этот раз взял с собой двоих, чтобы помогали. Они тут не были двадцать лет. И вот идем мы по полю близ Эриче – красивый, кстати, городок, Майки, – вокруг овечки пасутся, а мы все выпили вина, и захотелось нам отлить. Справили, значит, мы нужду, и тут эти двое подпрыгивают в воздух на добрых полметра и орут во все горло: «Да здравствует Сицилия!» Что с ними поделаешь? Таковы уж сицилийцы, никто их не изменит.
Майкл повторил:
– Так что насчет Андолини?
Клеменца пожал плечами:
– Он – кузен твоего отца. Был правой рукой Гильяно последние пять лет. Но до того работал на дона Кроче. Кто знает… Он опасен.
– Андолини привезет сюда невесту Гильяно. Она беременна. Мы должны переправить ее в Штаты, а она пошлет Гильяно кодовое слово – подтвердит, что путь свободен, – и тогда тот явится к нам. Я обещал, что мы все устроим. Это возможно?
Клеменца снова присвистнул:
– Никогда не слышал, что у Гильяно есть невеста… Конечно, я все сделаю.
Они вышли наружу, в просторный сад. Майкл заметил охранников у ворот и на пляже – шестеро вооруженных мужчин ходили туда-сюда. К пирсу была пришвартована большая моторка. В саду столпилась группа людей, явно дожидавшихся аудиенции у Питера Клеменцы. Их было около двадцати – все типичные сицилийцы в пыльной одежде и шляпах с полями, этакие обтрепанные подобия дона Доменика.
В углу сада под лимонным деревом стоял овальный деревянный стол в окружении простых деревенских стульев. Клеменца и Майкл заняли два, и Питер окликнул посетителей. Один из них подошел и тоже сел. Клеменца стал задавать вопросы о его жизни. Женат ли он? Есть ли дети? Как давно работает на дона Доменика? Кто его родственники в Трапани? Не подумывал ли он о том, чтобы поехать в Америку и сколотить состояние? Ответом на последний вопрос было безоговорочное «да».
Старуха в черном принесла кувшин с вином, в котором плавали дольки лимона, и поднос с чистыми стаканами. Мужчины по очереди подходили поговорить, и Клеменца угощал каждого вином и сигаретой. Когда с последним было покончено и вся группа покинула сад, Клеменца спросил Майкла: