Здесь, у воды, не слышалось гула насекомых – им требовалась густая растительность или дымный раскаленный воздух помещения. Словно машина перестала тарахтеть; Майкл стоял на пляже, наслаждаясь покоем и красотой сицилийской ночи и сочувствуя всем, кто бесстрашно странствовал сейчас в темноте: Гильяно у себя в горах, Пишотте, прорывавшемуся сквозь вражеские кордоны под ненадежным прикрытием пропуска с красной каймой, профессору Адонису и Стефану Андолини, разыскивающим друг друга на пыльных дорогах Сицилии, Питеру Клеменце, мчащемуся по черно-синему морю в Тунис. Кстати, а куда подевался дон Доменик Клеменца – он ведь так и не появился к ужину? Все они, словно тени, блуждали в сицилийской ночи, чтобы возникнуть из нее и решить, жизнь или смерть ждет Тури Гильяно.
Книга IVДон Кроче1947
Глава 18
Принадлежащий к Савойской династии король Умберто II был скромным добродушным человеком, и народ очень его любил; он одобрил референдум, на котором Италия должна была решить, сохранится ли в стране номинальная монархия. Он не собирался оставаться королем, если народ этого не захочет. И в этом походил на своих предшественников. Савойские короли не были амбициозны; их монархия в действительности являлась демократией под предводительством Парламента. Политики были уверены, что на референдуме народ проголосует за монарха.
Предполагалось, что Сицилия большинством голосов поддержит существующий статус-кво. На тот момент главенствующими силами на острове были Тури Гильяно, банда которого контролировала северо-западную часть Сицилии, и дон Кроче Мало с «Друзьями друзей», заправлявший на остальной территории. Гильяно не был связан ни с избирательными кампаниями, ни с какой-либо политической партией. Дон Кроче и мафия прилагали максимум усилий для переизбрания христианских демократов и сохранения монархии.
Однако, к всеобщему потрясению, избиратели проголосовали против монархии, и Италия стала республикой. Социалисты и коммунисты получили такое значительное количество голосов, что христианские демократы пошатнулись и едва не пали. Социалисты могли запросто победить на выборах правительства. Христианские демократы стянули все свои ресурсы, чтобы одержать победу.
Сицилия поразила всех: там проголосовали за депутатов в Парламент от социалистической и коммунистической партий. А ведь профсоюзы до сих пор считались там порождением дьявола, и большинство фабрикантов и землевладельцев отказывались сотрудничать с ними. Так что же произошло?
Дон Кроче был в ярости. Его люди сделали свою работу. Они грозили деревенским жителям, со всем усердием запугивали их, но угрозы, похоже, не достигли цели. Католические священники выступали с проповедями против коммунистов, монашки-благотворительницы одаривали корзинами со спагетти и оливковым маслом тех, кто обещал проголосовать за христианских демократов. Церковная верхушка на Сицилии возмущалась: они спустили на продукты миллионы лир, а коварный сицилийский крестьянин сожрал дармовой хлеб и плюнул в лицо христианско-демократической партии.
Министр юстиции Франко Трецца тоже злился на своих сограждан-сицилийцев: предательское племя, которое ловчит, даже когда это не сулит никакой выгоды, и задирает нос, не имея ни гроша за душой. Он пребывал в полнейшем отчаянии. Как они могли проголосовать за социалистов и коммунистов, которые восстают против семейных ценностей и собираются изгнать христианского бога из великолепных итальянских соборов? Был лишь один человек, способный ответить на этот вопрос и придумать решение для грядущих выборов, которые определят политическое будущее Италии. Он послал за доном Кроче Мало.
Крестьяне Сицилии, проголосовавшие за левое крыло и против своего любимого короля, сильно удивились бы, узнав, что прогневали столь высокопоставленных людей. Они были бы поражены тем, что такие мощные державы, как Соединенные Штаты, Франция и Великобритания, обеспокоены возможностью союза Италии с Россией. Большинство из них слыхом не слыхивало о России.
Сицилийские бедняки, у которых впервые за двадцать лет появилось право участвовать в демократических выборах, просто проголосовали за кандидатов и политические партии, обещавшие, что простые люди смогут купить собственный клочок земли за минимальную сумму.
Но они пришли бы в ужас, узнав, что голос за левое крыло означал одновременно голос против семейных ценностей, Девы Марии и Святой Католической Церкви, иконы которой в окружении красных свечек украшали на Сицилии каждую кухню и спальню; голос за превращение их католических храмов в музеи и изгнание их драгоценного Папы с территории Италии.
Нет. Сицилийцы голосовали за то, чтобы обеспечить себе и своей семье кусочек земли, а не за какую-то там партию. Наивысшей радостью они считали работать на своей земле и оставлять себе то, что вырастили в поте лица, чтобы прокормить детей. Вершиной их мечтаний были несколько акров пшеничного поля, террасный огородик на склоне горы, маленький виноградничек и два дерева – оливковое и лимонное.
Министр юстиции Франко Трецца был уроженцем Сицилии и ярым антифашистом; при Муссолини он сидел в тюрьме, а потом бежал в Англию. Высокий, аристократического вида мужчина с черными волосами и первой проседью в кокетливой бородке, он сочетал в себе бюрократическую дотошность с политической изворотливостью – идеальная комбинация.
В Риме Трецца занимал роскошный кабинет с массивной старинной мебелью. Стены кабинета украшали портреты президента Рузвельта и Уинстона Черчилля. Витражные окна выходили на маленький балкончик. Министр налил своему почетному гостю, дону Кроче Мало, бокал вина.
За вином они обсудили политическую ситуацию на Сицилии и приближающиеся местные выборы. Министр Трецца озвучил свои опасения. Если левые настроения на Сицилии отразятся на голосовании, христианско-демократическая партия может лишиться большинства в правительстве. А католическая церковь утратит законный статус официальной религии в Италии.
Дон Кроче не отвечал. Он яростно жевал, признаваясь в душе, что еда в Риме лучше, чем на его родной Сицилии. Царственная голова дона склонялась над тарелкой спагетти с трюфелями; мощные челюсти равномерно ходили туда-сюда. Время от времени он промокал усики салфеткой. Нос, похожий на клюв, тянулся к каждому блюду, поданному прислугой, словно его владелец вынюхивал в пище яд. Глаза рыскали по уставленному яствами столу. Он не произнес ни слова за все время, что министр излагал ему текущее состояние дел.
Под конец на столе появилась гигантская тарелка с фруктами и сыром. И вот, над ритуальной чашкой кофе и пузатым бокалом бренди, дон приготовился заговорить. Он повозился на непропорционально маленьком стуле, и министр немедленно предложил перейти в салон с мягкими креслами. Слугам было приказано перенести туда кофе и бренди, после чего их сразу выгнали вон. Министр самолично налил дону эспрессо, предложил сигару, от которой тот отказался, и замер, готовый выслушать мудрые слова дона, которые – он был уверен – попадут точно в цель.
Дон Кроче внимательно наблюдал за министром. Его не впечатляли ни аристократический профиль, ни резкие лепные черты, ни властные повадки. А еще он терпеть не мог бородку министра – что за манерность! В Риме тот еще мог произвести впечатление, но на Сицилии точно нет. Однако этот человек способен укрепить власть мафии на острове. Напрасно мафия в начале века смотрела на Рим свысока – в результате к власти пришли Муссолини и его фашисты. Дон Кроче не повторит их ошибки. Левое правительство может провести реформы и свергнуть подпольное правительство «Друзей друзей». А христианские демократы будут поддерживать нынешнее положение, при котором дон Кроче неуязвим. Именно поэтому он согласился явиться в Рим – как духовный целитель, вызванный к толпе страждущих, терзаемых всего лишь истерией. Он знал, что способен излечить их.
– Я могу обеспечить вам победу в выборах на Сицилии, – сказал дон министру Трецце. – Но нам понадобятся войска. И вы должны обещать мне, что не тронете Тури Гильяно.
– Такого обещания я дать не могу, – ответил министр Трецца.
– И все же вам придется, – сказал дон Кроче.
Министр огладил бородку.
– Что за человек этот Гильяно? – ворчливо спросил он. – Он слишком молод, чтобы быть опасным. Даже для сицилийца.
– О нет, он добрейший человек, – воскликнул дон Кроче, игнорируя сардоническую усмешку министра и избежав упомянуть, что никогда не встречался с Гильяно лично.
Министр Трецца покачал головой.
– Не думаю, что это возможно, – сказал он. – Человек, убивший столько карабинери, не может быть «добрейшим».
Это была правда. Дон Кроче считал, что в последний год Гильяно зверствовал особенно. После расправы над «отцом» Доданой Гильяно перестал сдерживать свой гнев, изливая его и на мафию, и на Рим – его заклятых врагов. Он начал рассылать в газеты письма, где провозглашал себя правителем Западной Сицилии – что бы Рим ни думал по этому поводу. Также в этих письмах он запрещал карабинери патрулировать по ночам города Монтелепре, Корлеоне и Монреале. Мол, его людям надо свободно перемещаться, навещать своих родственников и друзей и он не хочет, чтобы их арестовали в собственных постелях или застрелили на пороге собственного дома, как и его самого, когда он гостит у родителей в Монтелепре.
Газеты публиковали эти письма с язвительными комментариями. Сальваторе Гильяно запрещает кассетту? Бандит запрещает полиции исполнять свои законные функции и патрулировать сицилийские города? Какая наглость! Какое удивительное бесстыдство! Парнишка возомнил себя королем Италии? Появлялись комиксы, где карабинери прячутся в переулках Монтелепре, а гигантская фигура Гильяно царственно ступает на главную площадь.
Конечно, реакция старшины Монтелепре была однозначной. По ночам он отправлял на улицы патрули. Его гарнизон, увеличившийся до сотни человек, пребывал в состоянии боевой готовности и охранял подступы к городу с гор, откуда мог напасть Гильяно.