– Я польщен, – ответил Гильяно.
Следующие слова он тщательно взвесил, сознавая, что хочет услышать дон.
– Я всегда надеялся, что мы будем друзьями.
Дон Кроче, кивнув, перешел к изложению сути их соглашения с министром Треццей. Если Гильяно поможет «наставить» народ Сицилии на правильный путь в грядущих выборах, ему может быть даровано помилование. Гильяно сможет вернуться к семье и зажить как обычный человек, не считаясь больше бандитом. В подтверждение этого договора министр Трецца отдал планы военной кампании против Гильяно дону. Кроче Мало поднял в воздух руку, чтобы подчеркнуть следующий пункт:
– Если ты согласишься, министр наложит на планы свое вето. Никакой военной экспедиции и никакой дополнительной тысячи карабинери на Сицилии.
Дон Кроче видел, что Гильяно внимательно слушает – но, похоже, вовсе не удивлен. Он продолжил:
– Все на Сицилии знают, что ты заботишься о бедняках. Разумно предположить, что ты поддерживаешь левые партии. Но мне известно, что ты веришь в Бога – ведь ты, в конце концов, сицилиец. И кто не знает о твоей любви к матери? Ты действительно хочешь, чтобы Италией правили коммунисты? Что станется тогда с церковью? Что станется с семьей? Молодые итальянцы, побывавшие на войне, заразились иностранными идеями, политическими доктринами, которым на Сицилии нет места. Сицилийцы сами найдут путь к лучшей жизни. И действительно ли ты хочешь мощного государства, которое станет подавлять любые бунтарские настроения у своих граждан? Левое правительство сразу же откроет грандиозную кампанию против нас обоих, ведь мы – настоящие правители Сицилии. Если левые победят на следующих выборах, наступит день, когда русские в сицилийских деревнях будут решать, кому ходить в церковь. Наших детей погонят в такие школы, где учат, что государство превыше матери и отца. Стоит оно того? Нет. Настал момент каждому истинному сицилийцу встать на защиту своей семьи и своей чести.
Неожиданно наступила пауза. Пишотта так и стоял в арке, прислонившись к стене. Он язвительно заметил:
– Так, может, русские обеспечат нам помилование?
Дона словно окатили ледяной водой. Но он не собирался показывать гнев, который вызвал у него дерзкий маленький щеголь с усиками. Пристально вгляделся в него. Почему Пишотта решил отвлечь на себя внимание в такой момент? Почему захотел, чтобы дон его заметил? Кроче прикинул, не может ли этот человек быть ему полезен. Своим безошибочным чутьем он уловил испорченность в этом самом доверенном приспешнике Гильяно. Может, то была болезнь легких или циничность рассудка… Пишотта был человеком, который никому полностью не доверяет, а значит, и ему по определению нельзя было полностью доверять. Дон Кроче успел подумать обо всем этом, прежде чем снова заговорил:
– Бывало ли такое, чтобы иностранцы когда-нибудь помогли Сицилии? Бывало ли, чтобы они отнеслись к сицилийцам справедливо? Юноши вроде вас, – сказал он, прямо обращаясь к Пишотте, – наша единственная надежда. Ловкие, храбрые, с собственным понятием о чести. В течение многих лет такие люди присоединялись к «Друзьям друзей», чтобы бороться против притеснений, добиваться справедливости, за которую ныне сражается Тури Гильяно. Мы должны сомкнуть ряды и защитить Сицилию.
На Гильяно голос дона не оказал желаемого эффекта. С намеренной резкостью он сказал:
– Но мы всегда боролись против Рима и людей, присланных править нами. Они всегда были нашими врагами. А теперь вы просите помочь им, довериться им?
Дон Кроче ответил сурово:
– Бывают времена, когда с врагом приходится объединиться. Христианские демократы менее опасны для нас, если победят в Италии. Поэтому в наших интересах, чтобы они сохранили власть. Что может быть проще?
Он сделал паузу.
– Левые никогда не дадут тебе помилования. Можешь быть уверен. Они слишком лицемерны, слишком непримиримы, им не понять сицилийских нравов. Да, бедняки получат землю, но оставят ли им то, что вырастет на ней? Ты представляешь себе наших людей, работающих в кооперативе? Господи боже, да они убивают друг друга в спорах из-за того, в какое платье, белое или красное, нарядить статую Девы Марии для церковной процессии!
Все это было сказано с едким красноречием оратора, желающего, чтобы слушатели понимали, что он преувеличивает, но в то же время сознавали – в его словах есть немалая доля правды.
Гильяно едва заметно улыбнулся. Он знал, что однажды может наступить момент, когда ему придется убить этого человека, но само присутствие дона Кроче, мощь его личности заставляли Гильяно ежиться при этой мысли. Как будто, допуская такое, он восставал против собственного отца, против глубинных семейных связей. Ему предстояло принять решение – самое серьезное с тех пор, как он оказался вне закона.
Тури мягко сказал:
– По поводу коммунистов я с вами согласен. Они не для сицилийцев. – Сделал паузу, чувствуя, что настал момент подчинить дона Кроче своей воле. – Но если я сделаю за Рим грязную работу, мои люди будут вправе ожидать награды. Что Рим может нам предложить?
Кроче допил свою чашку кофе. Гектор Адонис подхватился, чтобы заново ее наполнить, но дон сделал ему знак не спешить. А потом сказал Гильяно:
– Мы и так обращались с тобой снисходительно. Андолини поставляет тебе информацию о перемещениях карабинери, чтобы ты присматривал за ними. Они не принимали никаких экстраординарных мер, чтобы выкурить тебя с гор. Но я понимаю, что этого недостаточно. Позволь мне оказать тебе услугу, которая порадует мое сердце и дарует счастье твоим матери и отцу. За этим столом, в присутствии твоего крестного и твоего истинного друга, Аспану Пишотты, я отвечаю тебе так: я переверну небо и землю, чтобы добиться помилования для тебя и, конечно, для твоих людей.
Гильяно уже принял решение, но хотел получить максимум гарантий. Он сказал:
– Я согласен практически со всем, что вы говорите. Я люблю Сицилию и ее народ и, хотя живу бандитом, верю в справедливость. Я на все готов, чтобы вернуться к родителям домой. Но как вы заставите Рим сдержать данные обещания? Вот в чем суть. Услуга, о которой вы просите, опасная. Я должен быть уверен, что получу награду.
Дон задумался. Потом ответил, медленно и взвешенно:
– Ты имеешь право быть осторожным. Но у тебя есть планы, которые я передал профессору Адонису. Сохрани их как подтверждение договоренности с министром Треццей. Я постараюсь раздобыть другие документы, которые ты сможешь использовать таким же образом и которые Рим не захочет видеть обнародованными в газетах. И, наконец, я лично гарантирую тебе помилование в случае, если ты справишься с задачей и христианские демократы победят на выборах. Министр Трецца питает ко мне величайшее уважение и никогда не нарушит своих обещаний.
Лицо Гектора Адониса вспыхнуло от радостного возбуждения. Профессор уже представлял себе счастье Марии Ломбардо при возвращении сына домой. Он понимал, что Гильяно действует из необходимости, но думал, что альянс дона Кроче с Гильяно против коммунистов может стать первым звеном в цепи, которая свяжет двоих мужчин настоящей дружбой.
То, что великий дон Кроче гарантирует помилование от правительства, впечатлило даже Пишотту. Однако Гильяно видел подвох в предложении дона. Откуда ему знать, что не сам дон все это придумал? Что планы не украдены? Что министр уже не наложил на них вето? Ему требовалось лично повидаться с Треццей.
– Это меня успокаивает, – сказал Гильяно. – Ваша гарантия доказывает доброту вашего сердца. Не зря на Сицилии вас зовут Добрая Душа. Однако Рим славится предательствами, а политики – все мы знаем, что они за люди. Я хотел бы, чтобы кто-то, кому я доверяю, выслушал обещание Треццы из его собственных уст и получил от него подтверждающий документ.
Дон остолбенел. На всем протяжении встречи он испытывал к Тури Гильяно подлинную теплоту. Думал, как бы ему хотелось, чтобы этот юноша был его сыном. О, если б они могли править Сицилией вместе! И как уместно он сказал: «Целую руку». Редкий случай, когда дон был искренне очарован. Однако теперь он понял, что Гильяно не доверяет его гарантиям, и теплота в нем угасла. Он заметил, что эти странные полуприкрытые глаза всматриваются в него настороженно, ожидая еще доказательств, еще подтверждений. Слова дона Кроче Мало ему недостаточно.
Наступило долгое молчание. Дон решал, что ему сказать, остальные ждали. Гектор Адонис пытался скрыть свое разочарование настойчивостью Гильяно и страх перед реакцией дона. Белое рыхлое лицо отца Беньямино приобрело сходство с мордой оскорбленного бульдога. Наконец дон заговорил, успокоив их всех. Он догадался, что у Гильяно на уме и чего тот ждет.
– В моих интересах, чтобы ты согласился, – сказал он Гильяно, – и поэтому я, наверное, немного переусердствовал с уговорами. Давай сделаем так. Ты должен понимать, что министр Трецца никогда не даст тебе никаких документов – это слишком опасно. Но он поговорит с тобой и подтвердит данные мне обещания. Я же предоставлю письма от князя Оллорто и других влиятельных представителей знати, поддерживающих наше дело. Кроме того, у меня есть друг, который убедит тебя еще лучше, – католическая церковь будет просить о твоем помиловании. Я обещаю это от имени кардинала Палермо. После вашей встречи с министром Треццей я договорюсь об аудиенции у кардинала. Он тоже даст свое слово тебе лично. Таким образом, у тебя будет слово министра юстиции Италии, священное слово кардинала католической церкви, который может однажды стать нашим Папой, и мое собственное.
Невозможно описать, с какой интонацией были произнесены два последних слова. Голос дона упал, словно он не сразу решился поставить себя в ряд с остальными, а мощь, которую он вдохнул в слова «мое собственное», не оставляла сомнений в их значительности.
Гильяно засмеялся:
– Я не могу ехать в Рим.
– Пусть едет тот, кому ты полностью доверяешь, – сказал дон Кроче. – Я лично отведу его к министру Трецце. А потом к кардиналу. Думаю, ты согласишься положиться на обещание князя Священной Церкви?