Гильяно задумчиво посмотрел на дона Кроче. Его мозг подавал сигналы тревоги. С какой стати дону ему помогать? Дону заведомо известно, что он, Тури Гильяно, не поедет в Рим, не пойдет на такой риск, даже если тысяча кардиналов и министров гарантируют ему безопасность. Так кого же Кроче Мало рассчитывает увидеть в роли эмиссара?
– Нет никого, кому я доверял бы так же, как своему заместителю, – ответил он дону. – Берите Аспану Пишотту с собой в Рим и в Палермо. Он любит большие города. К тому же, если кардинал выслушает его исповедь, ему, может, простятся его грехи.
Дон Кроче откинулся на спинку кресла и сделал Гектору Адонису знак подлить кофе в чашку. Это был его старый трюк, помогающий скрыть удовлетворение и чувство триумфа. Словно предмет обсуждения настолько неинтересен, что лучше уделить внимание чему-нибудь самому обыденному. Однако Гильяно, проявивший себя прирожденным партизаном с тех пор, как он ушел в горы, обладал интуитивной способностью читать мысли других людей и тайные движения их душ. Он сразу ощутил это довольство. Дон Кроче добился важнейшей цели. Больше всего на свете тому хотелось остаться с Аспану Пишоттой один на один.
Два дня спустя Пишотта отправился с доном Кроче в Палермо и Рим. Дон Кроче обращался с ним, как с особой королевской крови. И правда, лицом Пишотта походил на одного из Борджиа – Чезаре. Острые скулы, тонкие усики, азиатская смуглота кожи, жестокие безжалостные глаза, излучающие шарм вместе с подозрительностью по отношению ко всему миру.
В Палермо они остановились в отеле «Умберто», принадлежащем дону Кроче, где Пишотте оказывали всяческий почет. Его повели купить новую одежду для встречи с министром юстиции в Риме. Он ужинал с доном Кроче в лучших ресторанах. А затем Пишотту и дона Кроче принял кардинал Палермо.
Удивительно, но Пишотта, юноша из крошечного городка на Сицилии, воспитанный в католической вере, нисколько не впечатлился ни этой аудиенцией, ни величественными залами кардинальского дворца, ни торжественностью, которой окружила себя церковная власть. Пока дон Кроче, склонившись, целовал кардинальский перстень, Пишотта глядел на кардинала с гордой самоуверенностью.
Кардинал оказался высоким. Он был в красном берете и алой мантии. Лицо с грубыми чертами изуродовали следы оспы. Такой человек ни за что не набрал бы голосов за папский престол, хотя дон Кроче и поговаривал об этом, – зато был опытным интриганом. Истинный сицилиец.
Последовали традиционные формулы вежливости. Кардинал поинтересовался духовным благополучием Пишотты. Напомнил, что, каковы бы ни были грехи человека, совершенные на земле, нельзя забывать, что на Небе его ждет прощение, если он проявил себя подлинным христианином.
Уверив таким образом Пишотту в его духовной амнистии, кардинал перешел к делу. Сказал, что Святая Церковь на Сицилии в смертельной опасности. Что будет, если коммунисты победят на выборах? Они снесут старинные соборы, сровняют их с землей, превратят в машиностроительные заводы. Статуи Девы Марии, кресты с Иисусом, иконы всех святых полетят в Средиземное море. Они будут убивать священников и насиловать монашек.
При последних словах Пишотта не смог сдержать улыбки. Да какой сицилиец, пусть даже оголтелый коммунист, когда-нибудь помыслил об изнасиловании монашки? Кардинал заметил его улыбку. Если Гильяно поможет подавить коммунистическую пропаганду до следующих выборов, кардинал лично, на Пасхальной мессе, произнесет проповедь во славу Гильяно и потребует для него помилования у правительства в Риме. То же самое дон Кроче скажет министру, когда они встретятся в Риме.
На этом кардинал закончил аудиенцию и благословил Аспану Пишотту. Перед уходом тот попросил у кардинала записку, чтобы у Гильяно имелось подтверждение их беседы. Кардинал подчинился. Дона поразила такая глупость со стороны князя церкви, но он ничего не сказал.
Встреча в Риме прошла больше в стиле Пишотты. В отличие от кардинала министр не корчил из себя духовного наставника. В конце концов, он – министр юстиции, а этот Пишотта – всего лишь бандит. Он объяснил Аспану, что, если христианско-демократическая партия проиграет на выборах, коммунисты предпримут экстраординарные меры, чтобы перебить всех бандитов на Сицилии до последнего. Да, карабинери все еще совершают вылазки против Гильяно, но тут ничего не попишешь. Надо сохранять видимость борьбы, иначе радикальные газеты поднимут страшный крик.
Пишотта перебил его:
– То есть ваше высокопревосходительство говорит, что ваша партия никогда не даст Гильяно амнистию?
– Это будет трудно, – отвечал министр Трецца, – но не невозможно. Если Гильяно поможет с выборами. Если потом он притихнет на некоторое время и не будет никого грабить и похищать. Если его имя перестанет быть притчей во языцех. Возможно, ему придется временно эмигрировать в Америку и вернуться, когда его простят. Одно я могу гарантировать – в случае победы на выборах мы не будем прилагать усилий к его поимке. А если он решит эмигрировать в Америку, не будем препятствовать этому или требовать у американских властей его депортации. – Он сделал паузу. – Лично я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить президента Италии помиловать его.
Пишотта, опять с улыбкой, сказал:
– Но если мы станем образцовыми гражданами, то что мы будем есть? Все мы – Гильяно, его люди, их семьи? Может, правительство изыщет способ нам заплатить? В конце концов, мы сделаем за него грязную работу.
Дон Кроче, слушавший до этого с полуприкрытыми глазами, словно дремлющая рептилия, немедленно вмешался, чтобы предотвратить резкий ответ министра юстиции, готового взорваться от гнева – этот бандит осмеливается требовать у правительства денег!
– Парень шутит, ваше высокопревосходительство, – сказал дон. – Он еще молод и впервые выехал за пределы Сицилии. Он не понимает строгих правил внешнего мира. Вопрос оплаты ни в коей мере вас не касается. О ней я договорюсь с Гильяно сам.
Он устремил на Пишотту многозначительный взгляд, приказывая молчать.
Однако министр внезапно улыбнулся и обратился к Аспану:
– Рад видеть, что молодежь на Сицилии не изменилась. Я сам когда-то был таким. Мы не боимся требовать того, что нам причитается. Пожалуй, я могу дать вам нечто более существенное, чем обещания.
Он потянулся к ящику стола и вытащил оттуда закатанный в пленку кусок картона с красной каймой. Передавая его Пишотте, сказал:
– Это специальный пропуск с моей личной подписью. С ним вы можете свободно перемещаться по всей Италии, включая Сицилию, и полиция вас не потревожит. Он дороже любого золота.
Пишотта кивнул в знак благодарности и сунул картонку во внутренний карман пиджака, ближе к груди. Во время их поездки до Рима он видел, как дон Кроче использовал такой же пропуск, и сознавал его ценность. Однако тут же его пронзила мысль: что, если он с ним попадется? Скандал прогремит на всю страну. Заместитель Гильяно разгуливает с пропуском, подписанным министром юстиции! Как такое возможно? Его разум метался в попытке разгадать загадку, но ответа не находил.
Столь ценный подарок свидетельствовал о благосклонности и доброй воле министра. Роскошный прием, оказанный Пишотте доном Кроче, превзошел любые ожидания. Однако все это его не убедило. Перед уходом Пишотта попросил, чтобы Трецца написал записку Гильяно, подтверждающую, что встреча состоялась. Трецца ответил отказом.
Когда Пишотта вернулся в горы, Гильяно подробно расспросил его, заставив дословно повторить все, что тот запомнил. Когда Аспану показал пропуск в красной рамке и озвучил свои сомнения насчет причин, по которым тот был выдан, и об опасности для министра, Гильяно лишь похлопал его по плечу.
– Ты настоящий брат, – сказал он. – Ты еще подозрительней меня, просто преданность мне помешала тебе заметить очевидное. Это дон Кроче велел ему выдать пропуск. Они надеются, что ты станешь потихоньку ездить в Рим в качестве их информатора.
– Вот же мерзкие твари! – воскликнул Пишотта в ярости. – Да я с этим пропуском вернусь и перережу ему глотку!
– Нет, – сказал Гильяно. – Сохрани пропуск. Он нам пригодится. И еще одно. Может, это и похоже на подпись Треццы, но она не настоящая. Пропуск – подделка. Если им будет надо, они заявят, что пропуск незаконный. И точно так же могут заявить, что пропуск настоящий и подпись Треццы тоже. Чтобы объявить его подделкой, достаточно уничтожить соответствующую запись.
Пишотта признал, что это возможно. С каждым днем в нем росло восхищение Гильяно – тот мог быть таким открытым и честным в проявлении чувств и одновременно раскрывать самые изощренные замыслы своих противников. Пишотта понимал, что романтическая беззаботность Тури основывается на блестящей прозорливости параноика.
– Ну и как нам тогда убедиться, что они сдержат обещание? – спросил Пишотта. – Зачем нам им помогать? Политика – не наше дело.
Гильяно взвесил его слова. Аспану всегда отличался цинизмом – и алчностью. Несколько раз они спорили насчет распределения добычи: Пишотта настаивал на том, чтобы члены банды получали больше.
– У нас нет выбора, – сказал Гильяно. – Коммунисты никогда не дадут мне амнистии, если в правительстве у них будет большинство. На текущий момент христианские демократы, министр Трецца, кардинал Палермо и, конечно, дон Кроче являются нашими союзниками и товарищами по оружию. Нейтрализовать коммунистов – наша первоочередная задача. Я встречусь с доном Кроче и обо всем договорюсь.
На секунду он замолчал и хлопнул Пишотту по плечу:
– Ты правильно сделал, что потребовал записку от кардинала. И пропуск нам пригодится.
Однако Аспану по-прежнему колебался.
– Мы сделаем за них грязную работу, – сказал он. – А потом будем ходить кругами, как нищие, вымаливая у них помилование. Я не верю ни одному из них – они обращаются с нами, как с глупыми девчонками, обещая весь мир за согласие лечь с ними в постель. Я считаю, мы должны стоять за свои интересы и оставлять себе деньги, которые получаем, а не раздавать их беднякам. Мы разбогатеем и заживем, как короли, где-нибудь в Америке или Бразилии. Вот наш единственный выход – и тогда нам не придется полагаться на этих