Когда представитель мафии в Сан-Джузеппе-Ято предупредил его, что он заходит чересчур далеко, Ферра лишь улыбнулся и ответил, что их дружбе ничего не грозит. В действительности он знал, что последняя и главная его битва будет против мафии. Когда дон Кроче отправил к нему своего доверенного посланника, чтобы достичь соглашения, Ферра его прогнал. Однако воинская слава, уважение, которым Ферра пользовался в городке, и его заверение в том, что он не будет покушаться на «Друзей друзей», сподвигли дона проявить терпение, тем более что у него имелись основания верить в победу на выборах.
Прежде всего Сильвио Ферра питал искреннее сочувствие к другим людям – качество крайне редкое для сицилийского крестьянина. Если заболевал его сосед, он приносил пищу его семье, помогал по хозяйству пожилым вдовам, которые жили одни, поддерживал всех тех, кто стоял на грани нищеты и опасался за собственное будущее. Он провозглашал рассвет новой надежды – при социалистической партии. В своих речах Ферра использовал обычные южносицилийские понятия, близкие крестьянской душе. Он не растолковывал теории Маркса, а говорил про огонь мщения, подступающий ко всем, кто веками угнетал крестьян. «Как нам сладок хлеб, – говорил Ферра, – так сладка кровь бедняка тем, кто пьет ее».
Сильвио Ферра организовал кооператив работников, отказывавшихся выходить на трудовые аукционы, где предлагалась нищенская оплата. Кооператив установил фиксированную поденную ставку, и знать была вынуждена платить ее в сезон урожая, иначе пришлось бы смотреть, как гниют их оливки, пшеница и виноград. Иными словами, Сильвио Ферра стал теперь меченым.
Спасала его только протекция Тури Гильяно. Ее дон Кроче тоже принимал в расчет. Сильвио Ферра родился в Монтелепре и еще в юности отличался выдающимися качествами. Гильяно восхищался им, хоть они и не были близкими друзьями из-за разницы в возрасте – Тури был на четыре года младше, – и потому, что Сильвио ушел на войну. Он вернулся героем, со множеством наград. Встретил девушку из Сан-Джузеппе-Ято, женился на ней и переселился туда. Когда Ферра набрал политическое влияние, Гильяно дал ему понять, что они по-прежнему друзья, хоть и придерживаются разных взглядов. Поэтому, когда Тури начал свою кампанию по «наставлению» избирателей Сицилии, он распорядился не предпринимать никаких действий против городка Сан-Джузеппе-Ято и Сильвио Ферра лично.
Ферра прослышал об этом и догадался послать Гильяно весточку: он благодарил его и обещал прийти на помощь в случае необходимости. Она была передана через родителей Ферра, которые по-прежнему жили в Монтелепре с остальными своими детьми. В их числе была дочь, Джустина, пятнадцати лет от роду, которая отнесла записку к Гильяно домой, его матери. Случилось так, что Гильяно как раз оказался там и принял послание в собственные руки. В пятнадцать лет сицилийские девушки уже почти женщины, поэтому Джустина сразу влюбилась в Тури Гильяно – а как же иначе! Его физическая мощь и кошачья грация очаровали ее настолько, что она пялилась на него чуть ли не грубо.
Тури Гильяно, его родители и Ла Венера пили кофе; они спросили девочку, не хочет ли она тоже. Джустина отказалась. Только Ла Венера заметила, насколько она хороша, и обратила внимание на ее потрясение. Гильяно не признал в ней малышку, которую однажды встретил плачущей на дороге и одарил пачкой купюр. Он сказал ей:
– Передай брату благодарность за его предложение и скажи, чтобы не волновался за ваших мать и отца, они навсегда под моей защитой.
Джустина быстро выбежала из дома и помчалась назад к родителям. С этого момента она представляла Тури Гильяно своим любовником. И гордилась признательностью, которую тот выразил ее брату.
Поэтому, когда Гильяно согласился разогнать праздник в Портелла-делла-Джинестра, он по-дружески предупредил Сильвио Ферра, что тому не стоит принимать участие в майской демонстрации. Гильяно заверял, что ни один из жителей Сан-Джузеппе-Ято не пострадает, но самого Ферра Тури не сможет защитить, если тот продолжит свою социалистическую пропаганду. Нет, Гильяно не станет ему вредить, но «Друзья друзей» намерены раздавить социалистическую партию на Сицилии, и Ферра, соответственно, – одна из главных их мишеней.
Когда Сильвио Ферра получил записку, то предположил, что это очередная попытка запугать его, предпринятая по наущению дона Кроче. Это не имело значения. Социалистическая партия уверенно двигалась к победе, и он не собирался пропускать праздник в честь одного из главнейших достижений, которого они уже добились.
Первого мая 1948 года жители двух городков, Пьяни-деи-Гречи и Сан-Джузеппе-Ято, поднялись спозаранку, чтобы совершить марш по горной дороге к площадке за Портелла-делла-Джинестра. Процессию возглавлял оркестр, специально приглашенный из Палермо по этому случаю. Сильвио Ферра с женой и двумя детьми шел в первых рядах, гордо неся один из громадных красных флагов. Лошади с красными плюмажами на головах, в попонах с кисточками, катили расписные телеги, полные кастрюль, громоздких дощатых ящиков со спагетти, необъятных деревянных салатниц. Особую телегу выделили под вино. В другой, заполненной глыбами льда, везли круги сыра, тяжелые поленца салями, тесто и печи, чтобы испечь свежий хлеб.
Дети приплясывали и пинали футбольные мячи по бокам колонны. Наездники проверяли лошадей, которым предстояло участвовать в скачках – гвозде вечерней программы.
Пока Сильвио Ферра вел жителей Сан-Джузеппе-Ято к перевалу, население Пьяни-деи-Гречи двигалось к ним навстречу по другой дороге, тоже с красными флагами и штандартами социалистической партии. Два потока смешались, на ходу обмениваясь оживленными приветствиями, обсуждая последние деревенские сплетни и рассуждая о том, что сулит победа на выборах – в том числе какие опасности она может принести. Несмотря на слухи о возможной угрозе празднику, никто не был напуган. Рим эти люди ненавидели, мафии опасались, но ни за что не склонили бы перед ними голову. В конце концов, на выборах они их победили и ничего не произошло.
К полудню больше трех тысяч человек разошлись по площадке. Женщины установили переносные печи, начали кипятить воду для спагетти; дети запускали в небо воздушных змеев, а выше них в небе кружились рыжие сицилийские ястребки. Член Парламента от коммунистической партии, Ло Каузи, просматривал наброски к речи, которую собирался произнести; группа мужчин под руководством Сильвио Ферра монтировала деревянную платформу, где должны были стоять ораторы и самые уважаемые из жителей обоих городков. Мужчины, помогавшие Ферра, попросили, чтобы он посоветовал Каузи не затягивать выступление – дети уже проголодались.
В этот момент в горном воздухе раздались негромкие щелчки. Наверное, ребятишки принесли с собой петарды, подумал Сильвио Ферра. И оглянулся посмотреть.
В это самое утро – только гораздо раньше, еще до восхода дымного сицилийского солнца, – два отряда по двенадцать человек каждый вышли из штаб-квартиры Гильяно в горах над Монтелепре по направлению к перевалу Портелла-делла-Джинестра. Одним отрядом командовал Пассатемпо, другим – Терранова. Каждый отряд вез за собой тяжелый пулемет. Пассатемпо повел своих людей на склон Монте-Кумета, где под его пристальным наблюдением они установили пулемет. К нему приставили четверых бойцов. Оставшиеся распределились по склону с винтовками и лупарами – для отражения возможных атак.
Терранова с отрядом поднялись на Монте-Пиццута, по другую сторону Портелла-делла-Джинестра. С этой точки выжженную солнцем площадку и деревни внизу можно было легко удерживать под прицелом пулемета и винтовок на случай, если карабинери решатся выдвинуться из своих казарм.
С обеих гор люди Гильяно наблюдали за жителями Пьяни-деи-Гречи и Сан-Джузеппе-Ято, пока те поднимались к площадке. У некоторых были родственники в этой процессии, однако никто не тревожился. Гильяно дал четкие инструкции: из пулеметов стрелять поверх голов, чтобы толпа разбежалась и люди вернулись по своим деревням. Никто не должен пострадать.
Гильяно собирался сам возглавить экспедицию, но за семь дней до праздника у Аспану Пишотты открылось легочное кровотечение. Он бежал к штабу по склону горы, как вдруг изо рта у него полилась кровь – и он рухнул на землю. Тело его кубарем покатилось вниз. Гильяно, поднимавшийся следом, решил, что это одна из шуточек двоюродного брата. Он остановил тело ногой, но тут увидел, что весь перед рубахи Пишотты залит кровью. Сначала подумал, что Аспану подстрелил снайпер, а звук выстрела он пропустил. Тури подхватил Пишотту на руки и потащил вверх. Тот был в сознании и раз за разом шептал: «Брось меня, брось». Гильяно уже понял, что это не могла быть пуля. Голос Пишотты свидетельствовал о внутренней слабости, о болезни, а не о жестоком столкновении живой плоти с металлом.
Аспану положили на носилки, и Гильяно в сопровождении десяти человек повез его к доктору в Монтелепре. Доктор часто лечил членов банды от огнестрельных ран и умел держать язык за зубами. Однако он доложил дону Кроче о болезни Пишотты – как докладывал обо всем, связанном с Гильяно. Доктор надеялся стать главным врачом госпиталя в Палермо и знал, что это невозможно без благословения дона.
Доктор отвез Пишотту в Монреале для дальнейшего обследования, а Гильяно попросил остаться и подождать результатов.
– Я вернусь к утру, – сказал Гильяно в ответ. Он выделил четверых человек для охраны Пишотты в госпитале, а остальных увел и укрылся с ними у кого-то из родни.
На следующий день доктор сказал, что Пишотте требуется лекарство под названием стрептомицин, которое можно купить только в США. Гильяно поразмыслил и решил, что попросит своего отца и Стефана Андолини написать дону Корлеоне в Америку, чтобы тот выслал лекарство. Он сообщил об этом доктору и спросил, можно ли забрать Пишотту из госпиталя. Доктор ответил, что можно – но только при условии, что он проведет в постели следующие несколько недель.