Отец Гильяно пожал плечами:
– Я дурак, что вернулся назад. Подожди я пару месяцев, Тури родился бы американским гражданином. Но, видно, воздух этой страны проник его матери в чрево… – Он рассерженно потряс головой: – Почему мой сын вечно вступается за других людей, даже тех, с кем не связан по крови? У него такие грандиозные замыслы, он постоянно говорит о справедливости… Настоящие сицилийцы говорят о хлебе насущном.
Идя по виа Белла, Майкл думал о том, что этот городок идеально подходит для засад и партизанской войны. Улицы были такие узкие, что двум машинам не разминуться, по многим вообще могли проехать лишь тележки да ослики, на которых сицилийцы до сих пор перевозили грузы. Пара человек могла сдерживать тут вражескую армию, а потом бежать в белые меловые горы, окружавшие город.
Они спустились на центральную площадь. Андолини указал на церковку, возвышавшуюся над ней, и сказал:
– В этой церкви национальная полиция попыталась поймать Тури в первый раз. С тех пор он превратился в призрак.
Трое мужчин посмотрели на церковные двери, словно ожидая появления Сальваторе Гильяно.
Солнце опустилось за горы; они успели вернуться домой до комендантского часа. Внутри их дожидались двое незнакомцев – точнее, не знал их только Майкл, потому что с отцом Гильяно они обнялись, а со Стефаном Андолини обменялись рукопожатиями.
Первый был молодой, стройный, с болезненно-желтой кожей и лихорадочным светом в огромных темных глазах. Над верхней губой у него красовались щегольские усики, и весь он казался чуть ли не по-женски привлекательным, но точно не изнеженным. Вид у него был кровожадный, как у человека, стремящегося к могуществу любой ценой.
Его представили как Гаспара Пишотту – к вящему потрясению Майкла. Пишотта был правой рукой Тури Гильяно, его двоюродным братом и самым близким другом. Как заместителя Гильяно Пишотту разыскивали по всей Сицилии, обещая за его голову награду в пять миллионов лир. По рассказам, которые Майклу доводилось слышать, он представлял себе Гаспара Пишотту куда более опасным и грозным. И вот Пишотта стоял перед ним – худой, с чахоточным румянцем. Посреди Монтелепре, окруженного двумя тысячами бойцов военной полиции из Рима.
Второй удивил его не меньше, хоть и по другой причине. При первом взгляде на него Майкл непроизвольно вздрогнул. Мужчина был такого маленького роста, что сошел бы за карлика, но держался с большим достоинством; Майклу стало ясно, что его реакция могла быть воспринята как смертельное оскорбление. Он был одет в прекрасно сшитый серый костюм в полоску и белую сорочку с серебристым галстуком. У мужчины были густые, почти совсем седые волосы, хотя по виду ему едва перевалило за пятьдесят, и мрачное, но красивое лицо с большим чувственным ртом.
Он заметил, что Майклу неловко, и приветствовал его иронической снисходительной улыбкой. Мужчину представили как профессора Гектора Андониса.
Мария Ломбардо Гильяно уже накрыла в кухне на стол. Они поели у окна перед балконом, откуда просматривалось небо в красных полосах заката и горы, на которые спускалась ночная тень. Майкл медленно жевал, сознавая, что все смотрят на него и оценивают про себя. Ужин был простой, но вкусный – спагетти с чернилами каракатицы и тушеная крольчатина под томатным соусом с острым красным перцем. Наконец Гаспар Пишотта заговорил на сицилийском диалекте:
– Значит, вы сын Вито Корлеоне, который влиятельней даже нашего дона Кроче – по крайней мере, так говорят. И вы спасете нашего Тури.
В голосе у него сквозила холодная насмешка, словно приглашавшая бросить ему вызов – если кто осмелится. Его улыбка ставила под сомнение мотивы каждого действия собеседника, как бы говоря: «Да, ты делаешь хорошее дело, но каков твой собственный интерес?» При всем том в ней не было ни грана неуважения; он знал историю Майкла, они были сообщниками.
– Я исполняю приказ отца, – сказал Майкл. – Мне велено ждать в Трапани, когда Гильяно придет ко мне. Потом я увезу его в Америку.
Пишотта произнес, уже серьезно:
– После того как Тури окажется у вас в руках, вы гарантируете его безопасность? Вы сможете защитить его от Рима?
Мать Гильяно не сводила с Майкла глаз; ее лицо застыло в тревоге. Он осторожно сказал:
– Настолько, насколько человек может гарантировать нечто наперекор судьбе. Да, я уверен.
Он видел, что лицо матери расслабилось, но Пишотта бросил резко:
– А я – нет. Этим утром вы доверились дону Кроче. Изложили ему план побега.
– Почему бы и нет? – парировал Майкл. Как, черт побери, Пишотта прознал детали их разговора с доном Кроче в столь короткий срок?
– Отец сказал мне, что дон Кроче должен будет организовать доставку Гильяно. В любом случае я изложил ему только один план.
– А есть другие? – поинтересовался Пишотта. Он видел, что Майкл колеблется. – Говорите свободно. Если считать, что люди в этой комнате не заслуживают доверия, то для нашего Тури больше не останется надежды.
Коротышка – Гектор Адонис – впервые за все время раскрыл рот. У него оказался на редкость низкий голос – голос прирожденного оратора, способного убедить кого угодно.
– Дорогой мой Майкл, вы должны понять, что дон Кроче – враг Тури Гильяно. Сведения вашего отца устарели. Мы никак не можем доставить вам Тури без дополнительных предосторожностей.
Он говорил на литературном итальянском, как в Риме, а не на сицилийском диалекте.
Вмешался отец Гильяно:
– Дон Корлеоне обещал спасти моего сына, и я ему верю. Тут вопросов быть не может.
– Я настаиваю, – заявил Гектор Адонис. – Мы должны знать ваши планы.
– Могу вам сказать то же, что сказал дону Кроче, – произнес Майкл. – Но зачем мне разглашать другие планы? Если б я спросил вас, где сейчас прячется Тури Гильяно, разве вы мне сказали бы?
Майкл заметил, как Пишотта улыбнулся, явно одобряя его ответ. Но Гектор Адонис стоял на своем:
– Это не одно и то же. Вам незачем знать, где скрывается Тури. Мы должны быть в курсе ваших планов, чтобы помочь.
– Я вас совсем не знаю, – тихо заметил Майкл.
На красивом лице Гектора Адониса вспыхнула обольстительная улыбка. Потом коротышка поднялся и отвесил Майклу поклон.
– Прошу прощения, – сказал он с преувеличенным чистосердечием. – Я был учителем Тури в школе, и его родители оказали мне честь, избрав меня его крестным отцом. Теперь я профессор истории и литературы в Университете Палермо. Однако лучшую рекомендацию мне дадут сидящие за этим столом. Я являюсь – и всегда являлся – членом отряда Гильяно.
Стефан Андолини тихо добавил:
– Я тоже член отряда. Ты знаешь мое имя, и я твой двоюродный брат. Но еще меня зовут Фра Дьяволо.
Это тоже было легендарное имя на Сицилии, и Майкл слышал его множество раз. Неудивительно, что у Андолини лицо убийцы, подумал он. Еще один беглец, за голову которого назначена награда. Однако не далее как сегодня днем он сидел за одним столом с инспектором Веларди…
Все они ждали, что ответит Майкл. Он не собирался раскрывать им окончательный план, но понимал, что должен что-то сказать. Мать Гильяно вопросительно глядела на него. Майкл заговорил, обращаясь к ней:
– Все очень просто. Для начала должен предупредить вас, что не могу ждать больше семи дней. Я слишком долго не был дома, и отец нуждается в моей помощи. Естественно, вы понимаете, как мне не терпится увидеться с семьей. Однако отец приказал мне помочь вашему сыну. Последние инструкции, которые он передал мне с курьером, звучали так: повидаться с доном Кроче, а потом ехать в Трапани. Там я остановлюсь на вилле у местного дона. Меня будут ждать люди из Америки, которым я полностью доверяю. Опытные люди.
Он сделал паузу. Выражение «опытные люди» имело на Сицилии особое значение – так обычно называли высокопоставленных палачей-мафиози.
– Как только Тури приедет ко мне, он будет в безопасности, – продолжал Майкл. – Вилла – настоящая крепость. А через пару часов мы уже сядем в быстроходный катер и отплывем в Африку. Оттуда, на специальном самолете, перелетим в Америку, где он окажется под покровительством моего отца, и вам больше не придется бояться за него.
– Когда вы сможете принять Тури Гильяно? – спросил Гектор Адонис.
– Я буду в Трапани к утру. Дайте мне с этого момента двадцать четыре часа.
Внезапно мать Гильяно разрыдалась:
– Мой бедный Тури больше никому не доверяет… Не поедет он в Трапани!
– Тогда я не смогу ему помочь, – ответил Майкл холодно.
Мать Гильяно в отчаянии будто сложилась пополам. И тут Пишотта неожиданно взялся утешать ее: поцеловал и крепко обнял.
– Мария Ломбардо, не волнуйся, – сказал он. – Меня Тури послушает. Я скажу ему, что все мы верим этому парню из Америки, так ведь?
Он обвел вопрошающим взглядом остальных мужчин; те в ответ закивали.
– Я самолично доставлю Тури в Трапани.
Все вроде бы были довольны. Майкл понял, что именно холодный ответ убедил их поверить ему. Сицилийцы опасались излишней теплоты и щедрости. Его же раздражала их разборчивость и нарушение отцовских планов. Дон Кроче теперь враг, Гильяно может приехать не сразу, а то и не приехать вообще… В конце концов, кто ему этот Тури Гильяно? И, если на то пошло, кто Тури Гильяно его отцу?
Вместе они перешли в небольшую гостиную, где мать уже подавала кофе и анисовую настойку; она извинилась, что ничего сладкого нет. Настойка согреет Майкла во время ночной поездки в Трапани, сказали ему. Гектор Адонис вытащил золотой портсигар из кармана своего ладно скроенного пиджака и пустил его по кругу, потом сунул сигарету себе в изящно очерченный рот и даже настолько забылся, что откинулся на спинку кресла, так что его ноги оторвались от пола. В это мгновение он выглядел как марионетка, подвешенная на ниточках.
Мария Ломбардо указала на гигантский портрет на стене.
– Разве он не красавец? – воскликнула она. – И столь же добр, как хорош собой… Мое сердце было разбито, когда его объявили вне закона. Помните тот страшный день, синьор Адонис? И всю эту ложь, которую они наплели насчет Портелла-делла-Джинестра? Мой сын никогда так не поступил бы.