омерты. Однако кто-то рассказал об увиденном одному из членов банды Гильяно.
Сочетание множества факторов привело к победе христианских демократов на общегосударственных выборах. Дон Кроче и «Друзья друзей» отлично справились со своей работой. Бойня при Портелла-делла-Джинестра потрясла всю страну, но сильнее всего она сказалась на сицилийцах, которых просто подкосила. Католическая церковь, ведущая пропаганду под знаменами Христа, проявила большую осторожность в своих благотворительных акциях. Убийство Сильвио Ферра стало окончательным ударом. Христианско-демократическая партия одержала убедительную победу на Сицилии в 1948 году, и это помогло ей удержать всю Италию. Было ясно, что в обозримом будущем править страной будет именно она. Дон Кроче стал хозяином Сицилии, католическая церковь сохранила статус государственной религии, и высока была вероятность, что министр Трецца – не в ближайшие годы, но и не в дальней перспективе – может занять пост главы государства.
Пишотта оказался совершенно прав. Дон Кроче передал через Гектора Адониса, что христианско-демократическая партия не сможет амнистировать Гильяно и его людей из-за нападения в Портелла-делла-Джинестра. Поднимется страшный скандал, возникнут подозрения, что у этого дела есть политическая подоплека. Газеты придут в ярость, по всей Италии начнутся беспорядки. Дон Кроче объяснил, что у министра Треццы связаны руки, а кардинал Палермо ничем не может помочь человеку, который стрелял в беззащитных женщин и детей; однако он, дон Кроче, продолжит бороться за помилование. Пока же он советует Гильяно эмигрировать в Бразилию или в Соединенные Штаты, в чем готов оказать ему всяческое содействие.
Люди Гильяно были поражены тем, что тот никак не отреагировал на предательство, приняв его за свершившийся факт. Он увел свой отряд дальше в горы и приказал главарям разбить стоянки ближе к нему, чтобы в любой момент их можно было созвать. С каждым днем Тури все глубже погружался в себя. Неделя проходила за неделей, а главари не получали от него никаких приказов.
Однажды утром он отправился в горы – один, без телохранителей. Вернулся в темноте, встал перед Пишоттой в свете лагерного костра и сказал:
– Аспану, собирай всех главарей.
Князь Оллорто владел поместьем в тысячи тысяч акров, на которых выращивал все, что тысячелетиями делало Сицилию житницей Италии, – лимоны и апельсины, пшеницу, бамбук, оливы, обеспечивающие тонны масла, виноград на вино, море томатов, зеленый перец и баклажаны царственного пурпурного цвета размером с мужскую голову. Часть своих земель он сдавал в аренду крестьянам за половину урожая, однако, как и большинство землевладельцев, вычитал все расходы – за сельскохозяйственное оборудование, семена, перевозку, да еще с процентами. Крестьянам сильно везло, если им доставалась хотя бы четверть урожая, выращенного в поте лица. И они считались людьми зажиточными по сравнению с теми, кто нанимался на поденную работу за нищенское жалованье.
Земли были плодородными, но знать не обрабатывала большую часть своих наделов, и те простаивали впустую. Еще в 1860 году великий Гарибальди обещал крестьянам, что они будут владеть землей. Однако даже сейчас у князя Оллорто сто тысяч акров не были засеяны. То же самое касалось и других богачей, которые пользовались землями как разменной монетой, продавая их по частям, чтобы оплачивать свои причуды.
На последних выборах все партии, включая христианских демократов, обещали исполнение закона о разделе земель. Закон гласил, что крестьяне могут предъявлять права на необработанные земли, принадлежащие крупным поместьям, и выкупать их за номинальную стоимость.
Однако аристократия всегда обходила эти законы, нанимая главарей мафии, чтобы те запугивали возможных претендентов на отъем участков. В день предъявления прав главарю мафии достаточно было проскакать на своей лошади вдоль границ поместья, и ни один крестьянин не осмеливался претендовать на землю. Те немногие, которые все-таки решались, очень скоро становились жертвами покушений, вместе с остальными членами семьи мужского пола. Так продолжалось уже сто лет, и каждый сицилиец усвоил это правило. Если поместье охраняют мафиози, претендовать на землю нельзя. Рим может издать хоть десяток законов – они ничего не решат. Как однажды выразился, слегка разгорячившись, дон Кроче в разговоре с министром Треццей: «Какое отношение ваши законы имеют к нам?»
Вскоре после выборов наступил день, когда можно было предъявить права на земли князя Оллорто – те части его поместья, которые не обрабатывались. Правительство, недолго думая, разрешило претендовать на всю сотню тысяч акров. Активисты левых партий призывали народ к действию. Когда решающий день пришел, около пяти тысяч крестьян собралось у ворот дворца князя Оллорто. Правительственные чиновники установили за воротами навес со стульями и столами, где официально регистрировались все заявки. Некоторые крестьяне были из Монтелепре.
Князь Оллорто, следуя совету дона Кроче, нанял шестерых главарей мафии своими габеллоти[8]. Поэтому в то погожее утро, под горячим сицилийским солнцем, шестеро мафиози, обливаясь потом, скакали на своих лошадях вдоль границ поместья. Крестьяне, усевшись под оливами, что росли там еще до рождения Христа, наблюдали за этими людьми, славившимися по всей Сицилии своей беспощадностью. Они словно ожидали чуда, слишком напуганные, чтобы выступить вперед.
Однако от слуг закона им точно не стоило ждать чудес. Министр Трецца напрямую распорядился, чтобы старшина карабинери держал своих людей в казармах. Ни одному человеку в полицейской форме нельзя было показываться в тот день в провинции Палермо.
Толпа у стен поместья князя Оллорто ждала. Шестеро главарей мафии скакали на лошадях туда-сюда с размеренностью метронома; лица их были непроницаемы, лупары висели через плечо, пистолеты были заткнуты под куртками за пояс. Они не подавали никаких угрожающих сигналов – вообще не обращали внимания на толпу, катаясь взад-вперед. Крестьяне, как будто в надежде, что лошади устанут или увезут этих драконов куда-нибудь далеко, развязали мешки с провизией и откупорили бутылки с вином. В основном там собрались мужчины; женщин было немного, и в их числе Джустина, которая пришла с матерью и отцом. Они явились, чтобы выказать свое презрение убийцам Сильвио Ферра. Однако ни один из них не осмеливался пересечь черту, по которой медленно гарцевали лошади, чтобы предъявить права на землю, которая по закону могла принадлежать им.
Их сдерживал не только страх; всадники были «уважаемыми людьми», то есть правителями близлежащих городков. «Друзья друзей» установили собственное теневое правление, которое функционировало куда эффективнее, чем правительство в Риме. В округе завелся вор, угоняющий у крестьян коров и овец? Если обратиться к карабинери, ты никогда не получишь их назад. А вот если пойти к главарю мафии и заплатить двадцать процентов их стоимости, скот отыщут и вернут, а тебе дадут гарантию, что больше такое не повторится. Если какой-нибудь сорвиголова убьет законопослушного гражданина в пьяной драке, правительство ничего не сможет сделать: либо судью подкупят, либо помешают законы омерты. Зато если родные придут к одному из шестерых «уважаемых людей», последует и отмщение, и справедливый суд. Вора-рецидивиста непременно казнят, земельный спор решат с честью – и не придется тратиться на адвокатов. Эти шестеро сами были судьями, чей вердикт невозможно проигнорировать или оспорить, чьи наказания суровы, и избежать их можно только ценой эмиграции. На Сицилии они обладали такой властью, о которой самому премьер-министру Италии оставалось лишь мечтать. Вот почему толпа стояла за стенами поместья князя Оллорто.
Шестеро мафиози не приближались друг к другу – это могло быть воспринято как признак слабости. Они держали дистанцию, будто независимые короли, каждый из которых внушает ужас по-своему. Самым грозным считался дон Сиано из Бизаквино, скакавший на лошади крапчатой серой масти. Ему уже перевалило за шестьдесят, и лицо у него было такое же серое и крапчатое, как лошадиная шкура. В двадцать шесть лет он прославился тем, что убил одного из главарей мафии и занял его место. Тот убил отца дона Сиано, когда тому было двенадцать, и Сиано четырнадцать лет ждал возможности отомстить. Потом однажды он спрыгнул с дерева на свою жертву на коне, схватил того человека со спины и заставил проскакать по главной улице города. Пока они скакали, Сиано на глазах у людей порубил жертву в клочки: отрезал ему нос, губы, уши и гениталии, а потом, держа перед собой окровавленный труп, парадом проехал мимо дома покойного. И с тех пор правил провинцией кровавой железной рукой.
Второй мафиози, на черном коне с алым плюмажем, был дон Арцана из Пьяни-деи-Гречи. Человек спокойный, уверенный в себе, он считал, что в любой ссоре надо выслушать обе стороны. Арцана выступил против убийства Сильвио Ферра, хотя и предсказывал ему такую судьбу уже несколько лет. Убийство Ферра разозлило его, но вмешиваться он не стал, поскольку дон Кроче и другие главари настаивали – пришло время проучить местное население. Он правил с умом, проявляя доброту и милосердие, и из шестерых тиранов его уважали больше всего. Однако теперь, когда он скакал перед толпой с непроницаемым лицом, все его внутренние сомнения рассеялись.
Третьим всадником был дон Пидду из Кальтаниссеты. Поводья его жеребца украшали гирлянды цветов. Он был падок на лесть и очень заботился о своей внешности, а потому ревниво относился к любовным победам местных юношей. На деревенском празднике один такой красавчик очаровал все женское население тем, что танцевал с колокольчиками на щиколотках, был одет в рубаху и брюки из зеленого шелка, пошитые в Палермо, и пел, аккомпанируя себе на гитаре из самого Мадрида. Дон Пидду оскорбился таким вниманием в адрес деревенского Валентино; его возмутило, что девушки не восхищаются настоящими мужчинами вроде него самого и не сводят глаз с этого изнеженного женоподобного молокососа. После того дня он больше не танцевал – его нашли на глухой дороге изрешеченным пулями.