Четвертым мафиозо был дон Маркуцци из городка Вилламура, известный аскет, устроивший дома собственную часовню по примеру знати. В остальном он жил очень скромно, даже бедно, поскольку отказывался извлекать материальную выгоду из своей власти. Однако самой властью он наслаждался неимоверно – был неутомим в стремлении помочь своим соотечественникам-сицилийцам, но также свято верил в старые традиции «Друзей друзей». Он стал легендой, когда казнил своего любимого племянника, совершившего инфамита – тот выдал полиции сведения относительно соперничающей мафиозной группировки.
Пятым человеком на лошади был дон Буччилла из Партинико – тот самый, что приезжал к Гектору Адонису походатайствовать за племянника в судьбоносный день, когда Тури Гильяно оказался вне закона. Теперь, пять лет спустя, он стал тяжелей на двадцать килограммов. Он до сих пор одевался как опереточный крестьянин, несмотря на грандиозные богатства, накопленные за это время. Суровость его была добродушной, но он не терпел и малейшей нечестности и казнил воров с тем же праведным гневом, с каким английские судьи в восемнадцатом веке выносили смертный приговор мальчишкам-карманникам.
Шестым был Гвидо Кинтана, который, номинально происходя из Монтелепре, поднялся до главаря, подчинив себе кровавый и жестокий Корлеоне. Он был вынужден перебраться туда, потому что Монтелепре находился под непосредственным контролем Гильяно. Зато в Корлеоне Гвидо Кинтана нашел то, к чему всегда лежала его злобная душа. Семейные распри он решал, силой принуждая оппонентов смиряться с его вердиктом. Он разделался с Сильвио Ферра и другими профсоюзными лидерами. Он был чуть ли не единственным главарем мафии, которого ненавидели сильней, чем уважали.
Вот кто были шестеро мужчин, которые силой своего влияния, а также страха, который умели внушать, преградили сейчас крестьянам путь на земли князя Оллорто.
Два «Джипа» с вооруженными людьми пронеслись по дороге между Палермо и Монтелепре и свернули на проселок, ведущий к поместью. Все они, кроме двоих, были в масках с прорезями для глаз. Без масок ехали Тури Гильяно и Аспану Пишотта. Среди остальных там сидели капрал Канио Сильвестро, Пассатемпо и Терранова. Андолини, тоже в маске, прикрывал дорогу из Палермо. Когда «Джипы» притормозили в пятидесяти метрах от мафиози на лошадях, из толпы крестьян выступили еще люди в масках, сидевшие до этого отдельно в оливковой рощице. Стоило «Джипам» появиться, как они вытащили из корзин маски и оружие и ровной дугой двинулись в сторону мафиози, наставив на них винтовки. Всего бандитов было около пятидесяти. Тури Гильяно выпрыгнул из своего «Джипа» и проверил, все ли на местах. Проследил взглядом за всадниками, ездившими туда-сюда. Он понимал, что они его увидели и что толпа тоже узнала его. Дымное послеполуденное солнце окрашивало зелень полей в алый цвет. Гильяно недоумевал: как могут тысячи суровых сицилийских крестьян бояться шестерых мужчин, лишающих их детей куска хлеба?
Аспану Пишотта, словно кобра, нетерпеливо выглядывал у Тури из-за спины. Он один отказался надеть маску; все остальные опасались вендетты со стороны семей мафиози и «Друзей друзей». Получалось, что груз вендетты ляжет на плечи только Гильяно и Пишотты.
Оба они надели ремни с золотыми пряжками, украшенными львом и орлом. У Гильяно был при себе только мощный револьвер в кобуре на поясе. На пальце у него сверкало изумрудное кольцо, отнятое некогда у герцогини. Пишотта держал в руках пистолет-пулемет. Лицо у него было бледным от болезни и от возбуждения; он так и рвался в бой. Однако Гильяно наблюдал, проверяя, все ли его указания выполнены. Его люди встали дугой, перегородив мафиози путь отхода на случай, если те соберутся бежать. В этом случае они утратили бы «уважение» и большую часть своего влияния; крестьяне перестали бы бояться их. Дон Сиано развернул свою крапчатую серую лошадь, и остальные последовали за ним, еще раз проскакав вдоль стены. Нет, они не убегут.
С одной из башен своего старинного дворца князь Оллорто следил за этой сценой в телескоп, через который обычно рассматривал звезды. Лицо Гильяно он видел во всех деталях – овальные глаза, чистые линии, чувственный рот, сейчас крепко сжатый, – и ему было ясно, что сила этого лица в благородстве. Как обидно, что это благородство такое безжалостное! Князю было стыдно за свою роль. Он хорошо знал сицилийцев, своих соотечественников, и понимал, что будет отвечать за то, что сейчас произойдет. Шестеро мужчин, которых он купил за деньги, станут сражаться за него, они не сбегут. Они запугали эту толпу, собравшуюся у стен поместья. И вот Гильяно стоит перед ними, как ангел мщения. Князю показалось, что солнце померкло в небе.
Гильяно прошел к тропке, по которой скакали всадники. Все они были крупными, и лошади под ними двигались уверенно и неторопливо. Время от времени они подводили лошадей к гигантской куче овса, наваленной возле белой каменной стены. Их кормили для того, чтобы лошади, испражняясь, оставляли за собой внушающую отвращение полосу навоза.
Тури Гильяно встал у самой тропки, Пишотта – сразу за ним. Шестеро всадников не обернулись в их сторону и не остановились. Лица их были непроницаемыми. Хотя у каждого свисала с плеча лупара, ни один не взялся за нее. Всадники проскакали мимо еще трижды. Гильяно сделал шаг назад и негромко сказал Пишотте:
– Снимай их с коней и тащи ко мне.
Затем переступил через тропинку и встал, прислонясь спиной к каменной ограде поместья.
Тури сознавал, что в этот момент пересек границу; что сегодняшние действия определят его дальнейшую судьбу. Однако он не испытывал ни сомнений, ни колебаний – лишь холодную ярость против всего мира. Он знал, что за этими шестерыми стоит чудовищная фигура дона Кроче и что именно дон – его главный враг. А еще он чувствовал гнев к этой толпе, которую защищает. Почему они такие покорные, такие напуганные? Если б он мог вооружить их, повести за собой – они выковали бы новую Сицилию! И тут же его охватила жалость к этим бедно одетым, чуть ли не голодающим крестьянам, и он поднял руку в приветственном жесте, чтобы их ободрить. Толпа хранила молчание. Гильяно подумал о Сильвио Ферра, которому как-то удавалось их расшевелить.
Пишотта взял командование на себя. На груди его трикотажного свитера был узор – черные драконы на бежевом фоне. Темные волосы зачесаны назад, профиль, острый, как лезвие ножа, четко вырисовывается на фоне кровавого сицилийского солнца. Он повернул голову к шестерым всадникам и мгновение наблюдал за ними, словно кобра, готовящаяся к атаке. Конь дона Сиано испражнился у его ног, когда шестеро проезжали мимо.
Пишотта отступил на шаг. Кивнул Терранове, Пассатемпо и Сильвестро, и те побежали к пятидесяти вооруженным мужчинам в масках, стоявшим защитной дугой. Они разошлись в стороны, чтобы перегородить последние пути отхода. Главари мафии продолжали гордо кататься из стороны в сторону, будто ничего не замечая, хотя, конечно, они все видели и понимали. Однако первый раунд поединка остался за ними. Теперь Гильяно предстояло решить, готов ли он на последний, самый опасный шаг.
Пишотта встал на тропу, по которой скакала лошадь дона Сиано, и величественно поднял руку перед ее серой мордой. Дон Сиано не остановился. Лошадь попыталась обогнуть человека на дороге, но всадник натянул поводья, и они наскочили бы на Пишотту, не отступи тот в сторону. С широкой улыбкой он отвесил поклон дону, проехавшему мимо. А потом встал за лошадью и ездоком, прицелился из пистолета-пулемета в лошадиный круп и нажал на спуск.
В воздух, напитанный ароматами цветов, взлетели тягучие внутренности, фонтан алой крови и золотистые блестки навоза. Град пуль подкосил лошади ноги, и она рухнула наземь. Дон Сиано оказался погребен под ее тушей; четверо людей Гильяно вытащили его оттуда и связали руки за спиной. Лошадь была еще жива, и Пишотта, шагнув вперед, из милосердия прострелил ей голову.
Над толпой поднялся глухой стон ужаса, смешанного с ликованием. Гильяно так и стоял, опираясь о стену, не вынимая револьвера из-за пояса. Руки он держал сложенными на груди, словно и сам, вместе с остальными, гадал, что Аспану Пишотта сделает дальше.
Оставшиеся пятеро мафиози продолжали свой парад. При звуке выстрелов их лошади попятились, но всадники тут же вернули над ними контроль. Они скакали по-прежнему неспешно. Аспану Пишотта ступил на тропку. Опять он поднял руку. Первый всадник, дон Буччилла, остановился. Остальные, шедшие за ним, придержали лошадей.
Пишотта обратился к ним:
– В ближайшее время эти лошади понадобятся вашим семьям. Я обещаю их отослать. А теперь спешивайтесь и окажите уважение Гильяно.
Он говорил громко и четко, чтобы всем было слышно.
Наступила долгая пауза, потом пятеро мужчин спешились. Они стояли, гордо взирая на толпу, с лицами суровыми и непокорными. Дуга, по которой выстроились люди Гильяно, сломалась: двадцать человек подошли ближе, с винтовками наготове. Медленно и тщательно они связали мафиози руки за спиной. А потом подвели всех шестерых главарей к Гильяно.
Он окинул их безучастным взглядом. Кинтана некогда унизил его, пытался даже убить, но теперь ситуация была обратной. Лицо Кинтаны за эти пять лет не изменилось – все та же волчья морда, – однако глаза его казались пустыми, блуждающими за непроницаемой маской мафиозо.
Дон Сиано смотрел на Гильяно с презрением на сером лице. Буччилла казался удивленным, словно сам не понимал, каким образом эта ситуация касается его. Остальные доны холодно глядели ему прямо в глаза, как пристало уважаемым людям. Репутация каждого из них была известна Гильяно; ребенком он боялся некоторых из них, особенно дона Сиано. Теперь он унизил их перед всей Сицилией; они никогда его не простят. Они навеки его смертельные враги. Тури знал, что должен делать, но также знал, что эти люди – чьи-то любимые мужья и отцы, что дети будут оплакивать их. Они стояли, гордо выпрямившись, ничем не выдав своего страха. Суть их послания была ясна. Пусть Гильяно делает, что собрался, если ему хватит духу. Дон Сиано плюнул ему под ноги.