В голове Гильяно придумывал разные тактики, но решение уже принял. Он женится на этой девушке. Тайно. Никто не узнает об этом, кроме ее родителей и, конечно, Аспану Пишотты, а также некоторых доверенных членов банды. Когда представится возможность, ее привезут в горы, чтобы они провели несколько дней вместе. Быть женой Тури Гильяно для нее опасно, но он устроит так, чтобы Джустину переправили в Америку, и она будет ждать там, пока он подготовит собственный побег. Оставалась одна-единственная проблема: что скажет на это Джустина?
Казеро Ферра пять лет являлся тайным членом банды Гильяно, но он был лишь информатором и не участвовал в их вылазках. Они с женой жили по соседству с родителями Гильяно, которых хорошо знали; их дом стоял в десяти домах ниже по виа Белла от дома Гильяно. Казеро был образованнее большинства людей в Монтелепре и не хотел довольствоваться фермерством. Когда Джустина ребенком потеряла деньги и Гильяно ей их возместил, а потом отправил домой с запиской о своем покровительстве, Казеро Ферра навестил Марию Ломбардо и предложил свои услуги. В Палермо и Монтелепре он собирал данные о перемещениях патрулей карабинери и богатых торговцев, которых могла похитить банда Гильяно, а также о личностях полицейских доносчиков. От похищений он получал свою долю, так что смог открыть небольшую таверну в Монтелепре, что также помогало в его секретной деятельности.
Когда его сын Сильвио вернулся с войны социалистическим агитатором, Казеро Ферра выгнал его из дому. И не потому, что не одобрял убеждений сына, а из-за опасности для остальных членов семьи. Он не питал иллюзий насчет демократии или правительства в Риме. Казеро напомнил Тури Гильяно об обещании защищать семью Ферра, и тот сделал все, чтобы защитить Сильвио. А после его убийства пообещал, что отомстит.
Ферра никогда не винил Гильяно. Он знал, что бойня в Джинестре потрясла его до глубины души, повергла в скорбь и терзала до сих пор. Казеро услышал это от жены, которая часами сидела у Марии Ломбардо, пока та рассуждала о своем сыне. Как они все были счастливы до того ужасного дня много лет назад, когда Тури подстрелили карабинери и он, несмотря на свою добросердечную натуру, оказался вынужден стрелять в ответ. Конечно же, каждое убийство, совершенное с тех пор, было продиктовано необходимостью, спровоцировано злыми людьми. Мария Ломбардо прощала сыну все его преступления, а когда разговор заходил о Портелла-делла-Джинестра, голос ее срывался. Боже, маленькие дети под пулеметным огнем, женщины, лежащие на земле убитыми!.. Как люди могли подумать, что ее сын на такое способен? Он – защитник бедняков, вождь Сицилии! Он же раздал целое состояние, помогая сицилийцам, нуждающимся в куске хлеба и крыше над головой! Ее Тури никогда не отдал бы приказа к кровавой бойне. Она поклялась в этом на статуэтке Черной Мадонны, и они плакали в объятиях друг друга.
Несколько лет Казеро пытался разобраться, что в действительности произошло при Портелла-делла-Джинестра. Может, пулеметчики Пассатемпо случайно допустили ошибку, выбирая угол стрельбы? Или сам Пассатемпо, из простой кровожадности, перестрелял этих людей потехи ради? Не могло ли это быть заговором против Гильяно? Что, если в горах засел другой отряд, стрелявший из пулемета, который не подчинялся Гильяно, а был прислан, к примеру, «Друзьями друзей» или даже сицилийской тайной полицией? Казеро не списывал со счетов никого из подозреваемых, за исключением Тури Гильяно. Потому что, если тот виновен, это значит, что весь его мир рушится. Он любил Гильяно, как родного сына. У него на глазах тот вырос из мальчика в мужчину и ни разу не проявил ни жестокости духа, ни порочности и злобы.
Поэтому Казеро Ферра держал глаза и уши открытыми. Он угощал спиртным других тайных членов банды, которых пока не бросили в тюрьму к полковнику Луке. Ловил обрывки разговоров между «Друзьями друзей», живущими в городке, которые иногда заходили в таверну выпить вина и перекинуться в карты. Однажды вечером он подслушал, как они со смехом обсуждают визит Зверюги и Дьявола к дону Кроче – мол, при доне оба они превращаются из чудищ в сущих ангелов. Ферра призадумался и, с чисто сицилийской паранойей, сразу догадался, о ком речь. Пассатемпо и Стефан Андолини где-то виделись с доном. Пассатемпо крестьяне прозвали Скотиной, а Фра Дьяволо была бандитская кличка Андолини. Но с какой стати им встречаться с доном частным порядком, в его доме в Виллабе, расположенном так далеко от горного лагеря банды? Казеро послал своего сына-подростка в дом Гильяно с экстренным сообщением, и два дня спустя его самого пригласили в горы. Там он рассказал Гильяно свою историю. Тот не проявил никаких эмоций и только взял с него клятву молчать. Больше Ферра известий от него не получал. И вот теперь, спустя три месяца, Гильяно снова вызывал его, и Казеро рассчитывал узнать, чем все закончилось.
Гильяно находился с бандой высоко в горах, вне досягаемости армии Луки. Казеро Ферра поехал к нему ночью, и в заранее договоренном месте его встретил Аспану Пишотта, чтобы проводить в лагерь. Добрались они лишь на рассвете, и их уже ждал горячий завтрак – вкуснейший, накрытый на складном столике с белой скатертью и серебряными приборами. Тури Гильяно был в белоснежной шелковой рубахе и коричневых кожаных брюках, заправленных в начищенные коричневые сапоги; волосы его были только что вымыты и тщательно причесаны. Никогда еще он не выглядел таким красавцем.
Пишотту отпустили, и Гильяно с Ферра уселись завтракать вместе. Казалось, Тури что-то гложет. Он сказал формально:
– Хочу поблагодарить тебя за информацию, которую ты сообщил. Я все проверил и знаю, что это правда. И это очень важно. Но я послал за тобой, чтобы поговорить на совсем другую тему. Наверняка она станет для тебя сюрпризом; надеюсь, я тебя не оскорблю.
Ферра изумился, но все-таки вежливо ответил:
– Ты никогда не оскорбишь меня, ведь я стольким тебе обязан.
На это Гильяно улыбнулся – той самой открытой, искренней улыбкой, которую Ферра помнил за ним с детства.
– Слушай меня внимательно. Разговор с тобой – мой первый шаг. Если ты не дашь согласие, дальше я не пойду. Забудь о том, что я – главарь банды; я обращаюсь к тебе как к отцу Джустины. Ты знаешь, что она красива; наверняка толпы парней обивают порог твоего дома. И я уверен, что ты со всей строгостью блюл ее добродетель. Признаюсь, подобные чувства я испытываю первый раз в жизни. Я хочу жениться на твоей дочери. Если ты скажешь «нет», я никогда больше об этом не помяну. Ты останешься моим другом, а твоя дочь всегда будет под моей особой защитой. Если ты дашь согласие, я спрошу твою дочь, как ей такая мысль. Если она откажется, с делом будет покончено.
Казеро Ферра был настолько потрясен, что едва смог вымолвить: «Дай подумать, дай подумать». Долгое время он хранил молчание. Потом заговорил – с глубоким уважением:
– Ни одного мужчину в мире я не желал бы дочери в мужья больше, чем тебя. И знаю, что мой сын Сильвио, упокой Господь его душу, согласился бы со мной.
Снова он запнулся, прежде чем продолжить:
– Я волнуюсь только за ее безопасность. Если Джустина станет твоей женой, полковник Лука точно найдет предлог посадить ее под арест. «Друзья» стали теперь твоими врагами и тоже могут ей навредить. А тебе предстоит либо бежать в Америку, либо умереть тут, в горах. Я не хочу, чтобы она, такая молодая, стала вдовой – уж прости за откровенность. Но главное, это осложнит твою жизнь, отчего мне особенно тревожно. Счастливые молодожены могут не заметить ловушки, новобрачный может утратить осторожность. Что, если свадьба приведет к твоей смерти? Я говорю так открыто только из уважения и любви к тебе. Может, отложить свадьбу до лучших времен, когда ты будешь четко представлять свои перспективы и спланируешь все более тщательно?
Закончив говорить, он заглянул в лицо Гильяно, чтобы проверить, не разозлил ли его.
Однако тот не был зол – только расстроен. Ферра увидел в его глазах разочарование влюбленного юноши. Это было настолько невероятно, что он, подчиняясь внезапному порыву, воскликнул:
– Тури, я не говорю «нет»!
Гильяно вздохнул:
– Я хорошо все обдумал. Мой план таков. Я женюсь на твоей дочери тайно. Церемонию проведет аббат Манфреди. Мы поженимся здесь, в горах. В любом другом месте для меня будет слишком опасно. Но я устрою так, чтобы вы с женой сопровождали дочь и стали свидетелями бракосочетания. Она останется со мной на три дня, а потом я отошлю ее назад к вам. Если ваша дочь овдовеет, у нее будет достаточно денег, чтобы начать новую жизнь. Так что ей не придется опасаться за свое будущее. Я люблю вашу дочь и буду заботиться о ней и защищать всю ее жизнь. Я обеспечу ее на случай, если произойдет самое плохое. Однако выйти замуж за такого, как я, это все равно риск, и ты как заботливый отец имеешь полное право не позволить ей на него пойти.
Казеро Ферра был тронут до глубины души. Юноша говорил так прямо и так искренне… И с такой надеждой! Самое главное, он все предусмотрел. Побеспокоился о разных жизненных перипетиях и о благосостоянии его дочери. Ферра встал из-за стола и обнял Гильяно.
– Благослови вас Господь, – сказал он. – Я поговорю с Джустиной.
Перед отъездом Ферра упомянул о том, как для него важно, что предоставленная им информация подтвердилась. И был потрясен переменой в лице Гильяно. Глаза у него распахнулись шире, а красивое лицо затвердело, превратившись в белый мрамор.
– Я приглашу Стефано Андолини и Пассатемпо на мою свадьбу, – сказал он. – И там мы все решим.
Лишь позднее Ферра понял, что довольно странно будет приглашать их на свадьбу, которую предполагается держать в секрете.
На Сицилии не видели ничего необычного в том, чтобы девушка вышла замуж за мужчину, с которым ни минуты не провела наедине. Если женщины усаживались перед своими домами, то незамужним разрешалось сидеть только в профиль, а не анфас, чтобы не прослыть распутницами. Юноши, проходившие мимо, не могли переброситься с ними и парой слов – разве что в церкви, где девушки находились под покровительством Девы Марии и своих зорких матерей. Если мужчина отчаянно влюблялся в такой профиль или в ту, с которой разок вступил в уважительную беседу, ему надо было выразить свои чувства в письменном виде – в послании, составленном в самых изысканных выражениях, с заявлением о своих намерениях. Вопрос был самый серьезный. Зачастую для этого нанимали профессиональных писателей. Неверно избранный тон мог вместо свадьбы привести к похоронам. Поэтому предложение Тури Гильяно, сделанное через отца, считалось в порядке вещей – за тем исключением, что к самой Дж