– Ну, Тури, – сказал Аспану, ухмыляясь, – стоила она того, чтобы мы рисковали жизнью?
Гильяно ответил спокойно:
– Я – счастливый человек. Теперь расскажи, что за двадцать кроликов ты подстрелил.
– Патруль Луки, при полной выкладке, – ухмыльнулся Пишотта. – Отловили их на подходе к замку. Два броневика. Один въехал на наше минное поле и сгорел дотла – как, наверное, сгорят сейчас кролики у твоей жены. Второй расстрелял весь боезапас по скалам и унесся назад в Монтелепре. Конечно, они вернутся утром, с подкреплением. Так что лучше бы тебе убраться сегодня ночью.
– На заре отец Джустины приедет за ней, – сказал Тури. – Ты все организовал для нашего маленького собрания?
– Да, – ответил Пишотта.
– Когда моя жена уедет… – Гильяно споткнулся на слове «жена», и Пишотта засмеялся. Тури улыбнулся и продолжил: – Приведи их всех ко мне в часовню, и мы уладим вопрос. – Он сделал паузу. – Ты удивился, когда я рассказал тебе правду про Джинестру?
– Нет, – ответил Пишотта.
– Останешься на ужин? – спросил Гильяно.
– В последний вечер твоего медового месяца? – Пишотта покачал головой: – Ты же знаешь пословицу: «Опасайся стряпни новобрачной»!
Этой старой поговоркой обычно намекали на вероятность предательства со стороны новых друзей и соучастников в преступлениях. Иными словами, Пишотта лишний раз напомнил, что Гильяно не следовало жениться.
Тот улыбнулся:
– Так или иначе, долго это не продлится. Нам пора готовиться к новой жизни. Проследи, чтобы охрана продержалась до завтра, пока мы покончим с делами.
Пишотта кивнул. Поглядел на костер, на котором готовила Джустина.
– Вот уж и правда красавица, – заметил он. – Подумать только: она росла прямо у нас перед носом, а мы и не замечали… Но гляди, отец говорит, у нее крутой нрав. Следи, чтобы она не хваталась за твою пушку.
И снова это была вульгарная сицилийская шуточка, но Гильяно сделал вид, что не слышит, и Пишотта, перескочив через ограду садика, растворился среди оливковых деревьев.
Джустина нарвала цветов и поставила их в старенькую вазу, найденную в замке. Они украшали стол. Она подала ужин, который приготовила: крольчатину с чесноком и томатами, деревянную чашу с салатом, сбрызнутым оливковым маслом и красным винным уксусом. Тури она показалась немного взволнованной, чуть грустной. Возможно, дело было в звуках стрельбы, а может, в том, что в их маленький рай вторгнулся Аспану Пишотта с мрачным лицом, увешанный оружием.
Сидя напротив друг друга, они не спеша ели. Джустина оказалась неплохой кулинаркой, думал Гильяно. Она быстро подавала ему хлеб, подкладывала мясо и подливала вино в бокал; мать отлично ее обучила. Тури с удовлетворением подметил ее аппетит – похоже, Джустина не привереда.
Она подняла глаза и увидела, что он разглядывает ее. Широко улыбнувшись, спросила:
– Моя еда так же хороша, как у твоей матери?
– Лучше, – ответил он. – Только ей не говори.
Она все еще глядела на него пристально, словно кошка:
– И так же хороша, как у Ла Венеры?
У Тури Гильяно никогда раньше не было романов с молоденькими девушками. Вопрос застиг его врасплох, но опыт стратега подсказал, что произойдет дальше. Джустина спросит про то, как он занимался любовью с Ла Венерой. Ему не хотелось ни слышать этих вопросов, ни отвечать на них. К той женщине, взрослой, он не чувствовал такой любви, как к этой девушке, однако сохранил к Ла Венере и нежность, и уважение. Она пережила такую трагедию, испытала такую боль, о которых юная Джустина, при всем своем очаровании, понятия не имела.
Он спокойно улыбнулся ей. Она уже вставала, чтобы убрать со стола, но дожидалась его ответа. Гильяно сказал:
– Ла Венера готовила отлично – никакого сравнения с тобой.
Мимо его головы пролетела тарелка, и Тури безудержно расхохотался. Он смеялся от радости, от удовольствия участвовать в этой семейной сцене, а еще потому, что впервые маска ласковой покорности исчезла у Джустины с лица. Но тут она заплакала, и он крепко ее обнял.
Они стояли вдвоем в первых серебристых сумерках, которые так быстро наступают на Сицилии. Тури шепнул ей на ушко, которое розовым лепестком выглядывало из-под черных волос:
– Шучу! Ты готовишь лучше всех в мире.
А потом уткнулся лицом ей в шею, так что не увидел, как Джустина улыбается.
В их последнюю ночь они больше разговаривали, чем занимались любовью. Джустина спросила его про Ла Венеру, и он ответил, что это в прошлом, о котором пора забыть. Она спросила, как они станут встречаться в будущем. Тури объяснил, что договорится, чтобы она уехала в Америку, и они соединятся уже там. Нет, это ей отец говорил, Джустину интересовало, как они будут видеться до отъезда в Америку. Гильяно понял, что ей даже не приходит в голову, что ему, возможно, не удастся бежать; она была слишком молода, чтобы думать о трагедиях.
Отец Джустины приехал, когда занималась заря. На мгновение Джустина еще прижалась к Тури, а потом ее увезли.
Гильяно прошел в часовню разрушенного замка и подождал, пока Аспану Пишотта приведет его главарей. Дожидаясь, он надел на себя оружие, которое прятал в часовне.
В беседе с аббатом Манфреди перед венчанием Тури сообщил старику о своих подозрениях насчет того, что Стефан Андолини и Пассатемпо встречались с доном Кроче за два дня до бойни при Портелла-делла-Джинестра. Он заверил аббата, что не причинит его сыну вреда, но ему необходимо знать правду. Аббат все ему рассказал. Как и предполагал Тури, сын исповедался перед ним.
Дон Кроче велел Стефану Андолини привезти Пассатемпо к нему в Виллабу для секретного совещания. Андолини приказали ждать за дверью, пока двое мужчин беседовали между собой. Это было за два дня до бойни. После трагедии Первого мая Стефан Андолини прижал Пассатемпо к стенке, и тот признался, что дон Кроче заплатил ему кругленькую сумму, чтобы тот нарушил приказ Гильяно и стрелял по толпе. Пассатемпо грозил, что, если Андолини расскажет Гильяно, он поклянется, что сам Андолини тоже был в комнате с доном Кроче, когда заключалась сделка. Андолини перепугался и никому не сказал, кроме отца, аббата Манфреди. Тот посоветовал ему держать рот на замке. Всю неделю после катастрофы Гильяно пребывал в такой ярости, что наверняка казнил бы обоих.
И снова Тури заверил аббата, что его сын не пострадает. Он проинструктировал Пишотту насчет того, что надо делать, но сказал, что с предателем они разберутся после того, как Джустина вернется в Монтелепре, по окончании медового месяца. Он не хотел превратиться в мясника до того, как побывает женихом.
И вот Гильяно ждал в часовне разрушенного норманнского замка, где вместо потолка было синее небо Средиземноморья. Спиной он оперся о развалины алтаря, и именно таким его увидели главари, когда их привел Аспану Пишотта. Капрала тот тоже ввел в курс, и Сильвестро встал так, чтобы держать под прицелом Пассатемпо и Стефана Андолини. Их подвели к самому алтарю, поставив лицом к лицу с Гильяно. Терранова, который ничего не знал, присел на одну из каменных скамей часовни. Он отвечал за охрану периметра во время долгих ночных караулов и потому смертельно устал. Остальным Гильяно пока не сообщал, что собирается сделать с Пассатемпо.
Он знал, что Пассатемпо, как дикий зверь, нюхом чует опасность, исходящую от других, и старался держаться с ним как обычно. Между ними всегда оставалась дистанция – больше, чем с остальными. По сути, Гильяно намеренно отослал Пассатемпо и его отряд подальше, к Трапани, поскольку дикарская натура бандита внушала ему отвращение. Пассатемпо был нужен Гильяно для того, чтобы казнить доносчиков и запугивать упорствующих «платных гостей», торгующихся насчет выкупа. Одного его вида обычно хватало, чтобы нагнать на них ужаса и значительно ускорить переговоры, но если этого оказывалось недостаточно, Пассатемпо сообщал им, что сделает с ними и их семьями, если выкуп не будет получен, причем с таким смаком, что «гости» соглашались платить любые деньги, лишь бы поскорей оказаться на воле.
Гильяно нацелил свой пистолет-пулемет на Пассатемпо и сказал:
– Прежде чем расстаться, давай разберемся с нашими долгами. Ты не выполнил мой приказ и взял деньги у дона Кроче за то, чтобы перестрелять людей у Портелла-делла-Джинестра.
Терранова, тревожась за собственную безопасность, прищурился на Гильяно – уж не пытается ли тот выяснить, кто из них виновен. Вполне возможно, обвинение падет и на него. Он уже собирался вскочить и начать защищаться, но Пишотта тоже прицелился в Пассатемпо.
Гильяно сказал, обращаясь к Терранове:
– Я знаю, что твой отряд и ты сам подчинились моему приказу. А Пассатемпо – нет. Этим он поставил в опасность и твою жизнь, потому что, не выясни я правды, казнь ждала бы вас обоих. Но теперь нам надо разобраться с ним.
Ни один мускул не дрогнул на лице Стефана Андонили. В который раз он положился на судьбу. Он оставался верен Гильяно и, как все, кто искренне верит в Бога и совершает преступления во имя его, был уверен, что ему ничего не грозит.
Пассатемпо все понял. Своим животным инстинктом он уловил приближение смерти. Выручить его могла только собственная ловкость, однако в него целились сразу два ствола. Оставалось попытаться выиграть время и совершить последнюю отчаянную атаку. Поэтому он заявил:
– Стефан Андолини передал мне деньги и записку – призови и его к ответу, – надеясь, что Андолини попытается защищаться и он, воспользовавшись моментом, бросится в бой.
Гильяно ответил Пассатемпо:
– Андонили исповедовался в грехах, и его рука не касалась пулемета. Дон Кроче обманул его так же, как обманул меня.
Пассатемпо воскликнул в тупом недоумении:
– Да я убивал людей сотнями, и ты ничего не имел против. После Портеллы два года прошло! Мы были вместе семь лет, и это единственный раз, когда я тебя не послушал. Дон Кроче дал мне понять, что ты не будешь слишком жалеть о том, что я сделаю. Что ты просто слишком мягкотелый, чтобы сделать это самому. Да и что значит еще несколько трупов после всех, кого мы убили? Я же не предал тебя лично!