Разливаясь в заверениях в дружбе, дон Кроче связался с доном Корлеоне в Америке и попросил увезти Гильяно и обеспечить ему там убежище. Тури Гильяно хорошо понимал, что дон Кроче преследует собственные цели, но знал он и то, что вариантов у него не много. Его банда утратила свою власть.
Сегодня ночью он отправится на встречу с Аспану Пишоттой, доверит себя этому американцу, Майклу Корлеоне. Пришло время покинуть горы. Семь лет они служили ему укрытием. Он расставался со своим королевством, своей властью, своей семьей и своими товарищами. Армии его рассыпались, горы у него отвоевали, его защитники, народ Сицилии подавили специальные силы полковника Луки. Если остаться, он может одержать еще несколько побед, но конечное поражение неминуемо. Так что выбора нет.
Тури Гильяно закинул на плечо лупару, взял свой пистолет-пулемет и отправился в долгий путь в сторону Палермо. На нем была белая рубаха без рукавов, а поверх нее кожаная куртка с большими карманами, куда он натолкал патронов. Тури старался не торопиться. Часы показывали девять, и небо еще не потемнело окончательно, хотя на нем уже проглянула бледная тень луны. Существовала опасность наткнуться на патруль специальных сил по борьбе с бандитизмом, однако Гильяно бесстрашно шагал вперед. С годами он приобрел нечто вроде невидимости. Его укрывали жители окрестных городков. Если на дороге попадется патруль, Тури предупредят; окажись он в опасности, его защитят и спрячут в чьем-нибудь доме. Если на него нападут, пастухи и фермеры дружно встанут под его одинокое знамя. Он был их вождем; они никогда его не предадут.
В месяцы после свадьбы между специальными силами полковника Луки и отрядами Гильяно шли ожесточенные сражения. Полковник приписал себе убийство Пассатемпо, и газеты пестрели гигантскими заголовками, гласящими, что один из самых опасных главарей банды Гильяно был застрелен в жестокой битве с бравыми солдатами специальных сил по борьбе с бандитизмом. Естественно, полковник умолчал о записке, приколотой к телу, но дон Кроче узнал про нее от инспектора Веларди. Он понял, что Гильяно знает, по чьей вине произошло предательство при Портелла-делла-Джинестра.
Пятитысячная армия полковника Луки продолжала теснить Гильяно. Тот больше не осмеливался появляться в Палермо, чтобы купить продовольствие, или в Монтелепре, чтобы повидаться с матерью и Джустиной. Многих его людей выдали и убили. Некоторые из них бежали в Алжир или Тунис. Другие попрятались и были отрезаны от деятельности банды. Мафия тоже охотилась за ним, через свою сеть выдавая людей Гильяно карабинери.
И вот наконец был повержен один из его главарей.
Терранове не повезло – причем исключительно из-за его добрых намерений. Он не обладал ни злобностью Пассатемпо, ни изощренным коварством Пишотты, ни кровожадностью Фра Дьяволо, ни аскетизмом Гильяно. Он был умен и общителен, и потому Гильяно часто поручал ему развлекать жертв похищений или раздавать деньги и продукты беднякам. Терранова с отрядом расклеивал по ночам в Палермо плакаты с пропагандой Гильяно и редко принимал участие в кровавых операциях.
Он испытывал потребность в любви и заботе. Несколькими годами ранее Терранова завел себе в Палермо любовницу, вдову с тремя маленькими детьми. Она не знала, что он бандит, и считала его правительственным чиновником из Рима, который периодически приезжает на Сицилию отдохнуть. Женщина была признательна ему за деньги, которые он давал, и за подарки, которые привозил детям, но отлично понимала, что пожениться они не смогут. У вдовы он находил столь необходимые ему утешение и теплоту. К его приезду она готовила вкусные блюда, стирала ему одежду и занималась любовью с неизменной страстью. Их отношения не могли долго оставаться тайной для «Друзей друзей»; дон Кроче пока придерживал эту информацию, чтобы воспользоваться ей в подходящий момент.
Джустина несколько раз навещала Гильяно в горах, и Терранова служил ей тогда телохранителем. Ее красота возбуждала в нем потребность в любви, и, сознавая неосторожность такого поступка, он решил заглянуть к любовнице в последний раз, собираясь передать ей солидную сумму денег, чтобы она продержалась с детьми несколько лет.
Потому как-то ночью Терранова в одиночестве пробрался в Палермо. Он отдал вдове деньги и объяснил, что долгое время они не смогут видеться. Она плакала и протестовала, и тогда он признался ей, кто таков на самом деле. Вдова была поражена. Он всегда держался так мягко, был таким деликатным, и надо же – оказался одним из прославленных главарей банды Гильяно… Она отдалась ему с такой страстью, что Терранова был польщен; потом они провели приятный вечер в компании троих ребятишек. Терранова учил их играть в карты, а когда они выигрывали, платил настоящие деньги, и дети смеялись от радости.
После того как они ушли спать, Терранова с вдовой продолжили заниматься любовью до самого рассвета. Потом он собрался уходить. У дверей они в последний раз поцеловались, и Терранова стремительным шагом двинулся по узкой улочке к площади перед собором. Во всем теле он ощущал сладостную удовлетворенность, разум его пребывал в покое. Он чересчур расслабился и утратил бдительность.
Утренний воздух прорезал рев моторов. Три черные машины сорвались ему навстречу. Со всех сторон площади высыпали вооруженные мужчины. Другие повыскакивали из машин. Один из них крикнул Терранове сдаваться и поднять руки.
Терранова бросил последний взгляд на собор, на статуи святых в нишах; увидел белые и желтые балкончики и солнце, поднимающееся в лазурное небо. Он знал, что видит все это в последний раз, что семь его удачных лет подошли к концу. Оставалось последнее, что он мог сделать.
Он подпрыгнул в воздух – так, словно перескакивал через невидимую преграду, через саму смерть, в другую вселенную. В полете выдернул из-за пояса пистолет и, как только приземлился, выстрелил. Один из солдат пошатнулся и упал на колени. Терранова попытался снова нажать на спуск, но сотня пуль пронзили его тело, разрывая на части, сдирая плоть с костей. В каком-то смысле ему опять повезло – все произошло так быстро, что ему не хватило времени задаться вопросом, уж не любовница ли выдала его.
Смерть Террановы вызвала у Гильяно предчувствие надвигающегося конца. Он понимал, что его банда лишилась былого могущества. Они больше не могут успешно атаковать, не могут дальше прятаться в горах. Однако он всегда считал, что вместе с вождями сможет бежать, что смерть им не грозит. Теперь ему стало ясно, что его время на исходе. Оставалось исполнить то, что он давно уже собирался, и Гильяно призвал капрала Канио Сильвестро.
– С нами покончено, – сказал он. – Когда-то ты говорил, что у тебя есть в Англии друзья, которые тебя укроют. Пора ехать. Я тебя отпускаю.
Капрал Сильвестро покачал головой:
– Я уеду, когда ты будешь в безопасности в Америке. Пока что я тебе нужен. Ты же знаешь, я никогда тебя не выдам.
– Знаю, – ответил Гильяно. – И ты знаешь, что я всегда питал слабость к тебе. Но ты никогда не был настоящим бандитом. Ты оставался солдатом и полицейским. Твое сердце на стороне закона. И ты сможешь зажить нормальной жизнью, когда все это кончится. Нам, остальным, придется тяжелее. Мы так и останемся бандитами.
– Тебя я бандитом никогда не считал, – сказал Сильвестро.
– И я сам тоже, – Гильяно кивнул. – Но чем я занимался эти семь лет? Я думал, что борюсь за справедливость. Старался помогать беднякам. Надеялся освободить Сицилию. Хотел быть хорошим человеком. Но я выбрал не то место и не те методы. Теперь нам надо бежать, чтобы спастись. Так что поезжай в Англию. Мне приятно будет сознавать, что ты в безопасности.
Крепко обняв Сильвестро, Тури произнес:
– Ты был моим истинным другом. И это мой приказ.
В сумерках Тури Гильяно вышел из пещеры и двинулся в сторону монастыря капуцинов близ Палермо, где должен был ожидать известий от Аспану Пишотты. Один из тамошних монахов был тайным членом банды, и он охранял катакомбы под монастырем. В этих катакомбах хранились сотни мумифицированных тел.
Веками, вплоть до Первой мировой войны, среди богачей и знати бытовал обычай отправлять в монастырь костюмы, в которых они хотели быть похоронены. После смерти и отпевания их тела доставляли к монахам. Те в совершенстве владели искусством бальзамирования. Шесть месяцев они выдерживали труп на медленном жару, чтобы мягкие ткани усохли. Кожа при этом сморщивалась, а черты лица искажались в гримасу – злобную или насмешливую, но в любом случае отталкивающую для любого, кто ее увидит. Потом тела наряжали в костюмы, которые для них были оставлены, и помещали в стеклянные гробы. Гробы устанавливали в нишах на стене или подвешивали к потолку на проволоке. Некоторые мумии сидели в креслах, некоторые стояли, прислонившись к стене. Они походили на кукол в прозрачных коробках.
Гильяно прилег на сырые камни подземелья и положил голову на край одного из гробов. Взгляд его скользил по этим сицилийцам, мертвым уже десятки, а то и сотни лет. Вот королевский рыцарь в голубой парадной форме, со шлемом на голове и мечом в руках. Придворный, разряженный во французском стиле, в пудреном парике и туфлях на каблуках. Кардинал в алой мантии, архиепископ в митре. Там были придворные красавицы, чьи наряды из золотой парчи теперь походили на паутину, что душит высушенных мумий, словно мух. Были юные девственницы в белых перчатках и кружевных ночных рубашках, заключенные в стеклянные гробы.
Гильяно плохо спал те две ночи, что провел в катакомбах. Да и кто уснул бы там спокойно? То были великие мужчины и женщины Сицилии, весь ее цвет за последние три или четыре столетия – они надеялись таким образом избежать всеобщей участи быть съеденными червями. О, эта гордыня, это тщеславие богачей, бросающих вызов судьбе! Нет уж, лучше умереть на дороге, как муж Ла Венеры.
Однако гораздо больше Гильяно мешала спать неотступная тревога. Как удалось дону Кроче избежать покушения в начале прошлой недели? Гильяно считал, что операция была спланирована идеально. Он обдумывал ее с того самого момента, как узнал правду о предательстве при Портелла-делла-Джинестра. Дона очень хорошо охраняли, поэтому пришлось поискать брешь в его защите. Гильяно решил, что наиболее спокойно