карабинери в черной форме с белым кантом. Повсюду ревели сирены, но их вой не мог разогнать толпу с главной улицы. В небе над городком кружили два самолета.
Водитель выругался и дал по тормозам, сворачивая на обочину дороги. Оглянулся на Клеменцу и сказал:
– Вы что, хотите ехать туда?
По спине у Майкла пробежал холодок. Он обратился к Клеменце:
– Сколько в городе твоих людей?
– Недостаточно, – кисло ответил тот. Лицо его было чуть ли не напуганным. – Майкл, нам надо выбираться отсюда. Мы возвращаемся на катер.
– Погоди, – сказал тот, завидев тележку с ослом, медленно взбирающуюся к ним по холму. Правил ею старик в соломенной шляпе, глубоко напяленной на голову. Тележка была расписана сценками из легенд – вся, вплоть до колес, оглобель и бортов. Поравнявшись с ними, она остановилась. Морщинистое лицо возчика было бесстрастным; черный жилет, надетый поверх холщовых брюк, обнажал до плеч неожиданно мускулистые руки. Он подъехал вплотную к их лимузину и спросил:
– Дон Клеменца, это вы?
В голосе Клеменцы явственно послышалось облегчение:
– Дзу Пеппино, что тут происходит? Почему мои люди не предупредили меня?
Сморщенное лицо дзу Пеппино осталось невозмутимым.
– Возвращайтесь к себе в Америку, – сказал он. – Они прикончили Тури Гильяно.
Майкл ощутил странную легкость в голове. Ему показалось, что свет в небе померк. Он подумал о старых матери и отце, о Джустине, ожидающей в Америке, об Аспану Пишотте и Стефане Андолини, о Гекторе Адонисе. Тури Гильяно был светом их жизней, и теперь, вполне возможно, этот свет погас.
– Вы уверены, что это он? – хрипло спросил Клеменца.
Старик пожал плечами:
– Вообще, это старый трюк Гильяно – бросить на виду труп или чучело, чтобы выманить карабинери, а потом перестрелять их. Но прошло уже два часа, и ничего не случилось. Тело так и лежит во дворе, где его застрелили. Сюда уже слетелись газетчики из Палермо со своими камерами – фотографируют все подряд, даже моего осла. Думайте, что хотите.
Майклу стало нехорошо, но он нашел в себе силы сказать:
– Нам надо поехать и посмотреть самим. Я должен убедиться.
Клеменца отрывисто бросил:
– Жив он или мертв, мы ничем ему не поможем. Я везу тебя домой, Майки.
– Нет, – спокойно ответил тот. – Едем вперед. Возможно, Пишотта ждет нас. Или Стефан Андолини. Чтобы сказать, что делать. Может, это не он. Я не могу поверить, что это он. Он не мог умереть – только не теперь, когда спасение так близко. Когда его «Завещание» в Америке, в надежных руках.
Клеменца вздохнул. На лице Майкла читалось страдание. Возможно, это и правда не Гильяно, возможно, Пишотта ждет их, чтобы назначить встречу. Возможно, все это вообще часть заговора с целью отвлечь внимание от бегства Гильяно, ведь власти идут за ним по пятам.
Солнце уже полностью встало. Клеменца приказал своим людям припарковать лимузины и идти за ним. Они с Майклом двинулись по улице, кишащей людьми. Все пытались пробиться к переулку, заставленному армейскими машинами и перегороженному кордоном карабинери. В этом переулке стоял ряд особнячков, разделенных дворами. Клеменца с Майклом встали позади толпы, глядя через головы остальных. Офицер карабинери пропускал журналистов и представителей власти через кордон, предварительно проверив их удостоверения. Майкл сказал Клеменце:
– Сможешь провести нас туда?
Клеменца ухватил Майкла выше локтя и вывел из толпы.
Через час они оказались в одном из особнячков в переулке. При нем тоже имелся дворик; примерно с двадцать домов отделяли их от того места, где собралась толпа. Клеменца оставил там Майкла с четырьмя охранниками, а сам с двумя другими ушел в город. Их не было около часа, а вернулся Клеменца совершенно потрясенным.
– Все очень плохо, Майки, – сказал он. – Они везут мать Гильяно из Монтелепре для опознания. Полковник Лука, главнокомандующий специальными силами, тоже здесь. Со всего мира прилетают газетчики – даже из США. Скоро тут начнется настоящий сумасшедший дом. Нам надо выбираться.
– Завтра, – ответил Майкл. – Завтра мы уедем. А теперь давай посмотрим, можно ли пробраться мимо охраны. Ты предпринял для этого что-нибудь?
– Пока нет.
– Так пойдем и попробуем.
Вопреки протестам Клеменцы, они вышли на улицу. Городок заполонили карабинери. Их тут не меньше тысячи, думал Майкл. И, без преувеличения, сотни фотографов. Улицы перегораживали фургоны и автомобили, к дворику было не подобраться. У них на глазах группа высокопоставленных военных зашла в ресторан; по толпе пробежал слух, что это полковник Лука со своим штабом идет праздновать победу. Майкл пригляделся к полковнику – невысокому жилистому мужчине со скорбным лицом. Жара заставила его снять фуражку с кантом и вытереть лысеющую голову носовым платком. Толпа фотографов делала его снимки, журналисты пытались задавать вопросы. Он, не отвечая, отогнал их взмахом руки и скрылся в ресторане.
Городские улицы были переполнены людьми, Майкл и Клеменца с трудом пробивались вперед. Клеменца решил, что им следует вернуться в дом и дождаться новой информации. Чуть позже один из его людей сообщил, что Мария Ломбардо опознала в мертвом теле своего сына.
Они поужинали в кафе под открытым небом. Там гремело радио – передавали сообщения о смерти Гильяно. По официальным данным, полиция окружила дом, где, как ей стало известно, тот скрывался. Когда он вышел, ему приказали сдаться. Гильяно немедленно открыл огонь. Капитан Перенце, начальник штаба полковника Луки, дал радиожурналистам интервью. Он сказал, что Гильяно бросился бежать, а он, капитан Перенце, устремился за ним и загнал в один из дворов. Гильяно заметался там, как лев в клетке, и Перенце, выхватив оружие, застрелил его. Все посетители кафе внимательно слушали, никто не ел. Официанты даже не делали вид, что обслуживают гостей, – они тоже ловили каждое слово. Клеменца развернулся к Майклу и сказал:
– Все это дурно пахнет. Мы уезжаем сейчас же.
И в этот же момент кафе окружила тайная полиция. Машина с официальной символикой подрулила ко входу, и из нее выскочил инспектор Веларди. Он подошел к их столику и положил руку Майклу на плечо.
– Вы арестованы. – Его холодные голубые глаза уставились на Клеменцу: – И вы на всякий случай тоже. Послушайтесь доброго совета. Тут рядом сотня моих людей. Не поднимайте шума, если не хотите встретиться с Гильяно в аду.
К кафе подъехал полицейский фургон. Майкла с Клеменцей окружили, обыскали и грубо затолкали внутрь. Несколько фотографов, тоже сидевших в кафе, повскакали с мест, схватив камеры, но полицейские отогнали их. Инспектор Веларди наблюдал за происходящим со злорадной улыбкой.
На следующий день отец Тури Гильяно с балкона своего дома в Монтелепре обратился к людям на улице. По древней сицилийской традиции он объявлял вендетту предателям своего сына. В первую очередь тому, кто убил Тури. И этот человек, сказал он, не капитан Перенце, не карабинери. Его зовут Аспану Пишотта.
Глава 28
Весь последний год Аспану Пишотта чувствовал, как черный червь предательства подтачивает его сердце.
Пишотта всегда был верен Гильяно. С самого детства он признавал лидерство брата и не завидовал ему. А Гильяно неизменно заявлял, что Пишотта командует бандой наравне с ним, а не подчиняется, как остальные главари – Пассатемпо, Терранова, Андолини и капрал. Однако Гильяно был личностью такого масштаба, что ни о каком равенстве не шло и речи – командовал только он. И Пишотта с этим безоговорочно соглашался.
Гильяно превосходил храбростью всех. Ему не было равных в мастерстве ведения партизанской войны и в способности внушать другим людям любовь – со времен Гарибальди Сицилия не знала таких героев. Однако у него имелись недостатки, которые Пишотта подмечал и пытался исправить.
Когда Гильяно постановил, что половину добычи будет раздавать бедным, Пишотта сказал ему:
– Нельзя иметь сразу и деньги, и любовь. Тебе кажется, что народ Сицилии восстанет и под твоими знаменами пойдет войной на Рим. Но так не будет никогда. Эти люди восхищаются тобой, пока ты даешь им деньги. Да, они спрячут тебя, если потребуется, и никогда не предадут. Но революционного духа в них нет.
Пишотта не хотел поддаваться на посулы дона Кроче и христианско-демократической партии. Он возражал против уничтожения коммунистических и социалистических ячеек на Сицилии. Когда Гильяно понадеялся на амнистию от христианских демократов, Пишотта предупредил его:
– Они никогда не простят тебя. И дон Кроче не допустит, чтобы ты получил хоть маломальскую власть. Мы либо купим себе помилование, либо так и погибнем бандитами. Что тоже неплохо – по крайней мере, на мой взгляд.
Однако Тури не послушался его, и это задело Пишотту, после чего в нем и поселился тот предательский червь.
Гильяно всегда был романтиком и идеалистом, а Пишотта смотрел на вещи трезво. С появлением полковника Луки и его специальных сил Пишотта понял, что конец близок. Они могут одержать еще сотню побед, но первое же поражение станет для них гибельным. Как Роланд и Оливер в легенде про Карла Великого, Гильяно с Пишоттой ссорились, и Гильяно упорствовал в своем героизме. Пишотта чувствовал себя Оливером, который раз за разом просит Роланда протрубить в рог.
Потом, когда Гильяно влюбился в Джустину и женился на ней, Пишотта осознал, что каждый из них идет отныне своей дорогой. Гильяно сбежит в Америку, у него будут жена и дети. А он, Пишотта, так и продолжит скрываться. Долго это не продлится; пуля или чахотка прикончат его. Такова его судьба. В Америке ему не прижиться.
Больше всего Пишотту беспокоило то, что Гильяно, познав с юной девушкой любовь и нежность, внезапно стал особенно беспощадным. Раньше он брал карабинери в плен, а теперь расстреливал их. Еще до конца своего медового месяца казнил Пассатемпо. Безжалостно убивал всех, кого заподозрил в предательстве. Пишотта приходил в ужас при мысли, что человек, которого он любил и оберегал все эти годы, может однажды повернуться против него. Ведь если Гильяно узнает о кое-каких его недавних делишках, Пишотту тоже ждет казнь.