Луна скрылась, и призрачный город погрузился во тьму; теперь руины казались скелетами, нарисованными на черном холсте ночи. Из этой темноты до него донесся шорох камешков и песка, и Гильяно перекатился так, чтобы его закрыли мраморные колонны, держа наготове пистолет-пулемет. Безмятежная луна снова выглянула из-за облаков, и он увидел Аспану Пишотту, стоящего посреди разрушенной центральной улицы акрополя.
Пишотта медленно пошел по ней, выискивая Тури взглядом, шепча его имя. Гильяно, спрятавшись между колонн, дождался, пока Пишотта пройдет мимо, а потом выступил из-за колоннады у него за спиной.
– Аспану, я опять выиграл! – сказал он, вспомнив их старую детскую игру. И был поражен, когда Пишотта резко обернулся, вздрогнув от страха.
Гильяно присел на каменные ступени и отложил в сторону оружие.
– Иди посиди немного, – позвал он. – Ты наверняка устал, и, может, это последняя возможность нам с тобой поговорить наедине.
Пишотта ответил:
– Поговорим в Мадзара-дель-Валло, там безопаснее.
– У нас полно времени, а ты, если не отдохнешь, снова будешь кашлять кровью. Ну же, присядь! – Гильяно похлопал рукой по каменной ступени.
Он увидел, как Пишотта снимает с плеча автомат, и подумал, что тот хочет положить его рядом. Встал и протянул Аспану руку, чтобы помочь подняться по лестнице. И только тут понял, что друг целится в него. Он оледенел, впервые за семь лет застигнутый врасплох.
В голове у Пишотты роем вертелись страшные мысли. Если они заговорят, какой вопрос Гильяно задаст ему? Спросит, наверное: «Аспану, так это ты – Иуда в нашей банде? Аспану, кто предупредил дона Кроче? Аспану, кто привел карабинери в Кастельветрано? Аспану, зачем ты встречался с доном?» А больше всего он боялся, что Гильяно скажет: «Аспану, ты же мой брат». И, в ужасе от этих последних слов, Пишотта нажал на спуск.
Град пуль оторвал Гильяно ладонь и прошил его тело. Потрясенный делом собственных рук, Аспану ждал, когда Тури рухнет на землю. Но вместо этого тот медленно пошел по ступеням вниз. Из ран у него лилась кровь. Исполненный сверхъестественного страха, Пишотта развернулся и побежал. Он видел, как Гильяно бежит за ним, а потом падает.
Сам Тури, умирая, думал, что продолжает бежать. Гаснущее сознание спуталось, и ему казалось, что он бежит по горам с Аспану семь лет назад, что вода струится по древним римским акведукам, а ароматы цветов наполняют воздух, что они бегут мимо придорожных часовен и он кричит в ночную темноту: «Аспану, я верю», – и действительно верит в их счастливую судьбу, в истинную любовь своего друга. Смерть, смилостивившись над Тури, позволила ему не осознать предательства и своего поражения. Он умер, продолжая мечтать.
Аспану Пишотта сбежал. Он мчался через поля к дороге на Кастельветрано. Там воспользовался пропуском, чтобы связаться с полковником Лукой и инспектором Веларди. А те уже пустили слух, что Гильяно попался в ловушку и был застрелен капитаном Перенцей.
Утром 5 июля 1950 года Мария Ломбардо Гильяно проснулась затемно. Ее разбудил стук в дверь; муж пошел открывать. Вернувшись в спальню, он сказал ей, что должен уехать, возможно, на весь день. Она выглянула в окно и увидела, что он забирается в телегу дзу Пеппино, ярко раскрашенную от бортов до колес. Может, тот привез весть от Тури? Сбежал он в Америку или что-нибудь пошло не так? Привычная тревога переросла у нее в груди в панику, которую она испытывала не раз за последние семь лет. Женщина не находила себе места; выдраив весь дом и начистив овощей для обеда, она открыла двери и высунулась на улицу.
На виа Белла не было ни души, даже дети не играли. Большинство мужчин сидели в тюрьме по подозрению в пособничестве банде Гильяно. Женщины боялись выпускать детей на улицу. По обоим концам виа Белла стояли посты карабинери. Солдаты с ружьями через плечо патрулировали городок пешим ходом. Она заметила их даже на крышах. Вдоль домов были припаркованы военные «Джипы». Броневик преграждал путь от виа Белла к казармам Беллампо. Две тысячи солдат полковника Луки оккупировали городок Монтелепре и обратили его жителей в своих врагов, приставая к женщинам, пугая ребятишек и избивая мужчин, которых еще не посадили в тюрьму. Солдаты собрались тут, чтобы убить ее сына. Но он уже улетел в Америку, он будет свободен, а когда настанет время, они с мужем присоединятся к нему. И заживут на свободе, без страха.
Она вернулась в дом и постаралась занять себя работой. Потом вышла на задний балкончик и взглянула на горы. С этих гор Тури Гильяно наблюдал за своим домом в бинокль. Она всегда ощущала его присутствие, а сегодня – нет. Наверняка он в Америке.
Громкий стук в дверь заставил ее замереть от страха. Мария Ломбардо медленно спустилась и открыла. Первым, кого она увидела, был Гектор Адонис, и выглядел он крайне необычно – небритый, с растрепанными волосами и без галстука. Рубашка под пиджаком была помята, воротник перепачкан грязью. Но больше всего ей бросилось в глаза то, что все достоинство стерлось с его лица. Оно сморщилось в безнадежной скорби. Когда он посмотрел на нее, его глаза наполнились слезами. Мария Ломбардо издала приглушенный вскрик.
Гектор Адонис зашел в дом и сказал:
– Не надо, Мария, умоляю вас.
Следом за ним вошел молоденький лейтенант карабинери. Мария Ломбардо выглянула мимо них на улицу. Перед домом стояли три черные машины с шоферами карабинери. Двери с обеих сторон караулила вооруженная охрана.
Лейтенант был совсем юный, розовощекий. Сняв фуражку и зажав ее под мышкой, он спросил официальным тоном:
– Вы Мария Ломбардо Гильяно? – Акцент у него был северный, тосканский.
Мария Ломбардо сказала «да». Голос ее от отчаяния стал хриплым, во рту пересохло.
– Я должен просить вас поехать со мной в Кастельветрано, – продолжал офицер. – Машина уже ждет. Ваш друг проводит вас. Если, конечно, вы согласны.
Глаза Марии широко распахнулись. Она сказала уже тверже:
– Для чего это надо? Я ничего не знаю про Кастельветрано и ни с кем там не знакома.
Лейтенант обратился к ней мягче, не так уверенно:
– Там находится один человек, которого вы должны опознать. Мы думаем, что это ваш сын.
– Это не мой сын, он никогда не бывает в Кастельветрано, – сказала Мария Ломбардо. – Он мертв?
– Да, – ответил офицер.
Женщина громко застонала и упала на колени.
– Мой сын никогда не бывает в Кастельветрано, – повторила она.
Гектор Адонис подошел к ней и положил руку на плечо.
– Вы должны поехать, – сказал он. – Может, это одна из его уловок, он уже делал так раньше.
– Нет, – сказала она. – Я не поеду. Не поеду.
– Ваш муж дома? – спросил лейтенант. – Мы можем взять его вместо вас.
Мария Ломбардо вспомнила, как дзу Пеппино заехал за ее мужем рано утром. Вспомнила тревожное предчувствие, охватившее ее при виде расписной телеги.
– Подождите, – сказала она.
Затем прошла в спальню и переоделась в черное платье, а на голову набросила черную шаль. Лейтенант распахнул перед ней дверь. Мария Ломбардо вышла на улицу. Повсюду толпились вооруженные солдаты. Она поглядела на виа Белла, в самый конец, где была площадь. В золотистом свете июльского дня ей ясно виделись силуэты Тури и Аспану – как они вели осла на случку в тот день, семь лет назад, когда ее сын стал преступником и убийцей. Она снова заплакала, и лейтенант взял ее под руку и помог забраться в одну из черных машин. Гектор Адонис сел рядом с ней. Машина сорвалась с места и помчалась мимо молчаливых групп карабинери. Мария Ломбардо уткнулась лицом в плечо Гектора Адониса, но уже без слез. Ее терзал смертельный ужас при мысли о том, что она увидит в конце пути.
Тело Тури Гильяно пролежало во дворе три часа. Казалось, что он спит: он лежал лицом вниз, повернув голову влево, согнув одну ногу в колене и распластавшись по земле. Белая рубашка почти целиком стала алой. Возле изуродованной руки валялся пистолет-пулемет. Газетные фотографы и репортеры из Палермо и Рима уже прибыли на место. Фотограф из журнала «Лайф» делал снимки капитана Перенцы, которые должны были появиться вместе со статьей о том, что это он убил знаменитого Гильяно. Лицо капитана на этих фото казалось добродушным и грустным, а еще слегка удивленным. На голове у него был берет, делавший его похожим скорее на зеленщика, чем на офицера полиции.
Газеты по всему миру публиковали фотографии Тури Гильяно. На вытянутой руке у него было изумрудное кольцо, отобранное у герцогини. На ремне – пряжка с выгравированными львом и орлом. А вокруг тела расплывалось пятно крови.
До приезда Марии Ломбардо тело перевезли в городской морг и положили на громадную овальную мраморную плиту.
Морг находился на кладбище, обсаженном высокими черными кипарисами. Туда и привезли Марию Ломбардо, которая сидела теперь на каменной скамье. Ей пришлось ждать, пока полковник с капитаном закончат праздничный обед в отеле «Селин». При виде журналистов и зевак Мария Ломбардо разразилась слезами, и карабинери постарались оттеснить их в сторону. Гектор Адонис утешал ее.
Наконец их провели в морг. Люди, стоявшие вокруг овальной плиты, задавали ей вопросы. Она подняла глаза и увидела лицо Тури.
Никогда он не выглядел таким юным. Как мальчишка, вернувшийся домой после целого дня игр с Аспану. Лицо его было чистым; лишь на лбу, где он касался земли во дворике, осталась полоска грязи. Реальность отрезвила ее, заставила успокоиться. Мария Ломбардо отвечала на вопросы.
– Да, – говорила она, – это мой сын Тури, которого я родила двадцать семь лет назад. Да, я удостоверяю его личность.
Представители власти продолжали обращаться к ней, протягивали бумаги на подпись, но она не видела и не слышала их. Не видела и не слышала толпы, собравшейся вокруг, орущих журналистов, фотографов, толкающихся с карабинери, чтобы сделать снимок.