оникнуть в замок. И вот теперь она выполнена на все сто. Констанция в руках монголов. Но Григорий отчего-то не испытывал большой радости. Чувство сродни жалости к этой женщине шевельнулось у него в груди. Сидела себе спокойно в замке, а тут на тебе – налетели монголы и увозят куда-то в плен, из которого, может, и не вернешься. Жизнь разрушена. «Да, – вздохнул механик, – нелегко быть женой императора».
Констанция, похоже, тоже так думала. Хоть и в затруднительном положении, но она действительно была женой императора, а это обязывало к действиям. Сразу убивать и насиловать ее никто не собирался. Слишком дорогая добыча. И она это понимала. А потому Констанция, тряхнув волосами, словно как-нибудь цыганка, подняла голову и смело взглянула на низкорослого монгольского хана, который без лошади не казался ей сейчас таким грозным.
– Вы монголы? – спросила она дрожащим голосом, проявив осведомленность в делах, – Зачем я вам нужна?
Но Каюк не вдавался в сантименты и лишних слов произносить не собирался. Видимо, его никто и не уполномочил вести переговоры. Да и какие тут переговоры. Всех, кто не согласен с правом монголов забирать все, что им нравится, уже убили. Добыча попалась, дело сделано. Оставалось только вывезти эту важную персону в безопасное место. А потому Каюк ответил просто.
– Скоро ты все узнаешь.
Констанция замерла в ожидании. Но Каюк больше ей ничего не объяснил. Ни, кто ее захватил, хотя она и догадывалась, ни куда ее увезут. Полная неизвестность. Между тем, решив, что он наговорил достаточно, Каюк велел всем выйти из спальни, кроме пятерых солдат, а затем покинул покои королевы сам, сделав знак Григорию последовать за собой.
Спустившись на один пролет по каменной лестнице, сплошь усеянной трупами тевтонцев, монгольский хан остановился и неожиданно сказал Забубенному:
– Я покидаю замок. Войска короля Андрея приближаются, и я должен остановить их.
– Так почему не уехать прямо сейчас, – высказал предложение механик, – успеем доскакать до переправы, а там и до лагеря недалеко.
Хотя механик-чародей дико устал и хотел есть, но готов был терпеть. Попасть в лапы к венграм не входило в его планы.
– Сейчас нельзя. Ночью опасно, можем попасть в ловушку и потерять все, – ответил Каюк, – Ты остаешься здесь. Я задержу венгров и вернусь на рассвете. С тобой в замке останется Хулачу и пятьдесят человек. Остальные уйдут со мной.
Забубенный напряженно слушал, пытаясь понять, куда клонит хитрый Каюк.
– Ты, Кара-Чулмус, остаешься командовать обороной замка и до рассвета отвечаешь за пленную королеву.
Забубенный остолбенел.
– Я отвечаю за королеву? Но лучше назначить старшим Хулачу-хана, он ведь опытный боец.
– Так хотел Субурхан.
На это Забубенный не нашел возражений. А Каюк продолжил:
– На рассвете, если я не вернусь, вы с Хулачу увезете королеву и будете пробиваться в ставку Субурхана. Я отправлю гонца, и вам на встречу вышлют отряд.
– Это, конечно, хорошо, – пробормотал Забубенный, – но, лучше бы нам уехать сейчас. От греха подальше.
Каюк прищурился и Григорий понял, что настаивать бесполезно. Монголы, ребята упертые. Если не хотят уезжать, ни за что не выгонишь раньше времени.
– А что с остальными делать, если тебя на рассвете не будет? – уже смирившись со своей судьбой, без энтузиазма уточнил Забубенный.
Ответ его потряс, хотя и был ожидаем.
– Нам нужна только она, Кара-Чулмус, – отрезал Каюк и зашагал вниз по лестнице. – Я сообщу Хулачу о своем решении.
Григорий понял его правильно – всех остальных следовало убить. Забубенный пригорюнился. «Да, приехал отсидеться по-тихому в осадном обозе, – отчитал себя еще раз механик за принятое решение, – подальше от великокняжеских разборок, а теперь разбирайся с этой международной обстановкой. Ну, Субурхан, собака. Политик чертов!»
Механик был крепко обижен поворотом событий, но, делать было нечего. Для начала нужно выбраться из этого замка, подальше от разъяренных венгров, а там будет легче.
Успокоив себя таким образом, Забубенный отправился обратно в спальню к королеве. Ему захотелось познакомиться с Констанцией, пользуясь случаем. Ведь по прибытию в лагерь Субурхана вряд ли его к ней допустят. Не того полета птица. Неизвестно, куда потом денет эту Констанцию монгольский хан. Может в наложницы, а может, использует как разменную монету в политических играх патриотов. Ему же, простому механику, еще никогда в жизни не приходилось видеть вблизи жену императора, да не простого, а Священной Римской Империи, как с вызовом именовал свою Германию и еще несколько мелких вассальных княжеств ее муж Фридрих Второй.
Но не успел Забубенный сделать пять шагов по лестнице, как его нагнал Хулачу-хан. Вид у него был недовольный.
– Что мне делать, Кара-Чулмус? – задал он вопрос своему неожиданному начальнику.
Григорий озадачился – трудно быть командиром, если ты вообще не хотел воевать. А здесь, на войне, все от тебя чего-то хотят. Некогда расслабиться. Особенно, находясь почти в окружении.
– Ну, возьми своих ребят и отправляйся на стены, – с большим трудом сформулировал первый приказ Григорий, – закройте ворота, на всякий случай, чтобы никто не проскользнул. Они еще крепкие, я их не до конца разбил. И оставайтесь там до утра, пока Каюк не придет.
– Мы хотим разграбить замок, – намекнул хитрый Хулачу, – как победители. Кара-Чулмус разрешит?
– Грабьте, – махнул рукой Забубенный, – только сначала пожар в башне потушите. Мне нужен пяток нукеров для охраны императорских покоев. Я оставлю тех, что уже в спальне.
Хулачу ухмыльнулся, стегнул себя плеткой по сапогу и отправился выполнять указания нового начальника. А Григорий, наконец, взбежал по лестнице и появился на пороге спальни.
Картина здесь почти не изменилась. У окна, дверей и выхода на балкон стояли монгольские нукеры, гипнотизируя пленников тяжелыми взглядами. Королева сидела в своем кресле, закрыв глаза и сложив руки, видимо, молилась за упокой души епископа, плававшего в луже собственной крови. Остальные придворные прятались за балдахином бесконечной кровати.
Глядя на все это, Григорий как-то не отважился завязать знакомство с королевой и направился мимо всех на балкон, выходивший во двор замка. Надо было успокоиться. Лучше бы выпить.
Эта мысль не дала ему дойти до балкона. Забубенный остановился на полпути, обернулся и вдруг громко спросил, как умел, по-латыни, обращаясь к слугам, прятавшимся за королевской кроватью.
– Тут у вас водка есть? – потом поправился, попеняв на свою забывчивость, – Ну, или вино. Белое, хотя можно и красное.
Григорий помолчал в ожидании ответа.
– Портвейн, может быть?
Ответом ему была гробовая тишина. Видимо, механик говорил с акцентом или слово «портвейн» на латынь переводилось как-то иначе. Тогда Григорий повернул голову и – о радость – увидел в углу спальни на изящном резном столике хрустальный графин с какой-то красной жидкостью. Рядом стоял бокал. Решив, что он на верном пути, механик подошел к графину и, отгоняя мысли о яде, который могли подсыпать оккупантам, отпил из горлышка. На вкус оказалось хорошее красное вино.
– Ну вот. На «Киндзмараули» похоже. А говорите, нет ничего, – впервые с начала штурма обрадовался Забубенный и мечтательно добавил вслух по-русски, – Эх, еще бы поесть чего-нибудь…
Королева вздрогнула при этих словах, но механик не заметил. Искать еду он не стал. И так был доволен. Взяв графин и бокал, он удалился на балкон. Очутившись на свежем воздухе, Забубенный поставил графин на массивную ограду широкого балкона. Затем налил себе бокал и выпил его залпом. За упокой души погибших черниговцев. Потом налил второй и, чуть помедлив, тоже выпил. Налил третий, и, на сей раз, решил подождать. Впитать уже принятое. Тем более, что приятное тепло быстро разливалось по груди, снимая стресс.
Григорий окинул взглядом захваченный замок. Ворота были уже закрыты. А вот угловая башня еще горела, тушить ее никто не спешил. Зато в отсветах догоравшего пожарища были видны немногочисленные монголы, которые суетились во дворе, вытаскивая из главного жилого здания все, что нашли, – одежду, оружие, какую-то утварь. «И куда они все это денут, если придется улепетывать, – отстраненно подумал Григорий, потягивая вино, – с обозом-то венгры враз догонят».
В этот момент захмелевший механик услышал позади какой-то шум. Обернувшись, он, к своему удивлению, увидел королеву, которая прорывалась на балкон, а двое дюжих монгольских охранников отталкивали ее копьями. Королева что-то говорила по-немецки, видно, просила пропустить, но монголы в языках были не сильны. Помнили только приказание: никуда ее из спальни не пущать. Даже на балкон. Вдруг выбросится. Григорий удивился. Потерявшая надежду королева вдруг ожила и стремилась начать какие-то переговоры.
– Эй, ребятки, пропустите ее! – крикнул механик, – я за ней тут прослежу. Не дам спрыгнуть.
Монголы расступились. Констанция ворвалась на балкон, но тут же резко остановилась, присматриваясь к Забубенному, на котором была сильно потертая воинская одежка, да кольчуга сверху.
Механик-чародей тоже присмотрелся к жене императора Фридриха. Темновато здесь было. Но даже в отсветах пожара и неверного света, что лился от факелов из спальни, было видно, что Констанция недурна собой, хотя и не первой молодости. На вид жена Фридриха была лет на десять старше Забубенного, но стати ей было не занимать. Все-таки королева – неограниченная возможность занятий фитнесом и правильное питание делали свое дело. Эта женщина вполне могла называться красоткой. Даже свободное платье не могло скрыть приличных размеров грудь, талия была на месте, а длинные черные волосы до плеч, обрамлявшие слегка вытянутое лицо с горящими глазами, придавали ей сходство с испанкой, во всяком случае, в представлении просвещенного механика. «Похожа на Пенелопу Круз, – как-то вдруг неожиданно для себя отметил он сходство Констанции с известной актрисой из прошлой жизни, – только постарше чуток».