4, не будут способствовать развитию дрейфа.
Роль случая в дрейфе особенно сильна, поскольку ещё не было накоплено достаточного количества психогеографических наблюдений. Но вмешательство случая, как правило, консервативно, и в непривычной обстановке стремится свести всё к чередованию ограниченного числа вариантов и к привычке. Учитывая, что прогресс – это всегда покорение одной из подконтрольных случаю сфер путём создания новых условий, отвечающих нашим целям; можно сказать, что случай, с которым мы сталкиваемся при дрейфе, в корне отличается от случайностей в ходе прогулки, но всё же стоит найти первые точки психогеографического притяжения, как для дрейфующего индивида или группы возникает опасность: всё начинает выводить их на новые привычные траектории, от которых теперь будет сложно отклониться. Недостаточно критическое отношение к случаю и его идеологическому применению, неизбежно реакционному, обрекло в 1923 году на унылый провал знаменитые бесцельные прогулки четырёх сюрреалистов, с отправной точкой в случайно выбранном на карте городке5: ходьба по бескрайним полям, очевидно, действует угнетающе, а вмешательства случая там редки как никогда. Но неблагоразумие взяло новый рубеж в журнале “Medium” (за май 1954 г.), где некий Пьер Вандриес решил, что сможет сопоставить эту нелепую историю – потому что оба этих случая имеют отношение к освобождению от детерминизма – с некоторыми опытами в области теории вероятности, например, с опытом по изучению того, как в круглом чане головастики самопроизвольно распределяются по случайным группам, и тут же с особой важностью сообщает: «Разумеется, эта масса не должна получать извне никакого направляющего воздействия». В таких условиях победителями выходят головастики, ведь их преимущество в том, что они «в наибольшей степени лишены разума, социальных и сексуальных стимулов», и, как следствие, «действительно не зависят друг от друга».
В противоположность подобным извращениям, дрейф имеет принципиально городской характер, находящийся в тесной взаимосвязи с центрами возможностей и смыслов (которыми являются преображённые производством большие города), и в значительной степени соответствующий фразе Маркса: «Человек видит вокруг только собственный образ, всё говорит ему о нём. Даже в природе ему видится душа».
Дрейфовать можно и в одиночку, но всё указывает на то, что наиболее плодотворным с точки зрения числа участников будет разделение на несколько малых групп по два-три обладающих схожим уровнем осознания психогеографии человека, так как сверка впечатлений этих групп поможет прийти к объективным выводам. Желательно, чтобы состав этих групп менялся от дрейфа к дрейфу. Способность к единому дрейфу стремительно падает у групп, состоящих больше чем из четырёх-пяти человек, – во всяком случае, дрейф больше чем с десятью участниками неизбежно распадается на несколько параллельно идущих дрейфов. Подобная практика представляет, впрочем, огромный интерес, но связанные с ней трудности до сих пор ещё не позволяли воплотить её в желаемых масштабах.
Средняя продолжительность дрейфа – день, понимаемый как интервал между двумя периодами сна. Время начала и завершения относительно светового дня не имеет существенного значения, однако стоит отметить, что предрассветные часы, как правило, плохо подходят для дрейфа.
Такая продолжительность дрейфа – не более чем среднестатистическое значение. Во-первых, потому что дрейф в чистом виде почти никогда не занимает всё время, ведь участникам трудно не отвлечься на пару часов в начале или конце этого дня на привычные действия; накопившаяся усталость особенно способствует этому под конец. Но дело ещё и в том, что дрейф часто проводится в несколько строго определённых заранее часов, или же спонтанно, за очень короткое время, либо, напротив, в течение нескольких дней к ряду, без перерыва. Несмотря на необходимость делать перерывы на сон, некоторые дрейфы нужной интенсивности длились именно по три-четыре дня, а то и более. Верно и то, что при проведении серии дрейфов в течение довольно долгого времени практически невозможно установить конкретный момент, когда настрой, соответствующий данному дрейфу, уступает место другому. Длительность самой долгой из проводившихся серий дрейфов достигала примерно двух месяцев без какого‑либо существенного перерыва, что не могло не привести к появлению новых объективных условий поведения, вытеснивших немалое количество существовавших прежде.
Влияние перемены погодных условий на дрейф хотя и имеет место, но не является определяющим, кроме случаев затяжных ливней, делающих дрейф невозможным. В то же время грозы и другие виды осадков обычно влияют на него положительно.
Пространственные границы дрейфа очерчиваются с различной степенью точности, в зависимости от того, является ли его целью исследование конкретной территории, или же эффект эмоциональной дезориентации. Не стоит забывать тот факт, что эти два подхода к дрейфу взаимодействуют и многократно накладываются друг на друга, так что отделить в чистом виде один от другого невозможно. Тем не менее довольно чёткую границу устанавливает использование такси: когда во время дрейфа заказывают такси, например, для того, чтобы ехать в конкретную точку или просто двадцать минут на запад, это в первую очередь делается с целью личной дезориентации. Если же цель в непосредственном изучении территории, то на первый план выходят методы психогеографического урбанизма.
Во всех случаях пространственные границы дрейфа в первую очередь предопределяются заданной исходной точкой: для отдельных дрейфующих это их место жительства, для групп – назначенные места встречи. Максимально возможный охват – это вся территория крупного города вместе с пригородами. Минимальный масштаб, в свою очередь, может ограничиваться самым малым единством обстановки: одним кварталом или даже отдельным блоком зданий, если он представляет достаточный интерес (как пример такой крайности – статический дрейф длиной в день внутри вокзала Сен-Лазар).
Итак, исследование конкретной территории предполагает расстановку начальных точек и вычисление направлений проникновения. В таких исследованиях активно задействованы карты, как обычные, так и экологические, и психогеографические: их изучают, исправляют и уточняют. Нужно ли говорить, что стремление к пока ещё неизвестным районам, в которых не был даже мимоходом, не играет здесь никакой роли? Мало того, что этот аспект совершенно неважен, он ещё и полностью субъективен и довольно быстро утрачивает всякое значение. Он никогда не использовался как критерий, за исключением очень редких случаев поиска психогеографической проблематики какой‑либо зоны путём последовательного отсечения всех её уже изученных точек. Таким образом, блуждать можно и в давно исхоженных районах.
В случае «возможных свиданий», напротив, главную роль играет не исследование, а дезориентация поведения. Участника просят прийти одного в назначенный час в указанное ему место. Он избавлен от тягостных обязательств, налагаемых обычным свиданием, так как ему некого ждать. После того как такое «возможное свидание» случайным образом приводит его как в знакомое место, так и в такое, о котором раньше не знал, человек начинает обследовать окрестности этого места. Кроме того, в это же время и в этом же месте может быть назначено ещё одно «возможное свидание», но первый участник не должен догадываться о том, кому именно. Лучше даже, если он никогда его прежде не видел – это простимулирует его вступать в беседы со случайными прохожими. Он может никого не встретить или случайно встретить того, кто и назначал «возможное свидание». Если время и место были выбраны хорошо, то человек в любом случае проведёт время самым неожиданным образом. Он даже может попросить по телефону о новом «возможном свидании» того, кто не в курсе, где закончилось первое. Возможности такого времяпрепровождения, как можно видеть, почти безграничны-.
Так, в некоторых сомнительных забавах, которые я всегда высоко ценил в кругу своих знакомых, – как, например, ходить ночью по этажам подлежащего сносу здания; во время забастовки работников транспорта безостановочно кататься автостопом по всему Парижу, чтобы запутаться ещё сильнее, позволив увезти себя неведомо куда; бродить по подземным катакомбам, куда вход воспрещён, – во всех них чувствовалось общее ощущение, которое было не чем иным, как ощущением дрейфа.
Выводы, сделанные из дрейфов, позволят набросать первые схемы психогеографической структуры современного города. Помимо выявления областей единства обстановки, их основных элементов и пространственных границ фиксируются также и основные направления движения по этим областям, выходы из них и их механизмы защиты от дрейфа. Здесь мы приходим к главной гипотезе о существовании психогеографических узловых точек. Мы устанавливаем те расстояния, которыми в действительности отделены друг от друга два разных района, что не имеет ничего общего с тем умозрительным видением, которое представлено на карте города. При помощи старых карт, аэрофотосъёмки и экспериментальных дрейфов мы можем заложить основы столь необходимой сейчас картографии влияний, чья неточность, неизбежная на этапе, пока не будет закончена эта громадная работа, сродни неточности первых береговых карт, с той лишь разницей, что задача здесь не в точном очерчивании непоколебимых границ континентов, а в изменении архитектуры и урбанизма.
Разные области обитания и единства обстановки сегодня не имеют чётких границ, а окружены пустыми полями различной ширины. Главное изменение, которое дрейф может предложить, – это постоянное сужение таких пустых полей вплоть до их полного исчезновения.
Собственно в архитектуре дух дрейфа приветствует популяризацию новых форм лабиринтов всевозможных видов, чему способствуют и современные возможности строительства. Так, в марте 1955 года в прессе появилось сообщение о строительстве в Нью-Йорке высотного дома, где можно видеть первые признаки возможностей дрейфа внутри квартиры: «Жилые помещения этого винтообразного здания будут по форме напоминать куски торта. Комнаты можно будет по желанию расширять или сужать за счёт перемещения подвижных перегородок. За счёт того, что шаг здания – в пол-этажа, количество комнат на одну квартиру не ограничено, так как арендатор может попросить подключить дополнительный кусок, находящийся чуть ниже или выше. Устройство здания позволяет за шесть часов превратить таким образом три квартиры по