Старые политические организации испанского пролетариата, чьи ошибки во время революции и гражданской войны дискредитировали в разной степени их всех, теперь играют довольно слабую роль, хотя у каждой из них (анархисты, сталинисты, социалисты, POUM2) есть своя подпольная сеть. Наибольшую активность в связи с Астурийским движением, по‑видимому, проявили Профсоюзное объединение3, состоящее из активных анархистов и социалистов, но также включающее в себя много молодых рабочих, не примыкающих непосредственно к этим двум идеологиям, и Фронт народного освобождения4, недавно созданная организация в духе сторонников Кастро, изначально вербовавшая членов в среде интеллектуалов и студенчества. Компартия пользуется со стороны рабочих особенным презрением из‑за её политики сотрудничества со всеми классами испанского общества – включая и монархистскую буржуазию – с целью добиться смены франкистской диктатуры мирным и «демократическим» путём. Таким образом Компартия пытается дать капитализму гарантии, что главная политическая перемена не будет чревата революцией. Эту позицию усердно вещает над Испанией «Радио Прага».
В 1962 году правительство Франко, испугавшись масштабов забастовок, пыталось до последнего скрыть факт их проведения. В итоге им пришлось не только признаться в том, что существуют несанкционированные стачки, но и повысить зарплаты. Репрессии по окончании стачек сводились к высылке лишь очень небольшого числа рабочих-активистов. На этот раз правительство сразу признало, что происходят стачки. Но объясняло их как закономерное следствие мирового кризиса угольной промышленности, вызванного переходом на новые источники энергии, который происходит по всей Европе (в доказательство приводились недавние стачки шахтёров во Франции и в Бельгии, в городе Боринаж), а особенно заметен в Испании, где объёмы добычи недостаточны для рентабельности, тем более в перспективе экономической евроинтеграции. Первой реакцией властей была серия локаутов5, одновременно с предложением обсудить будущее угольной промышленности с профсоюзами. Такой формат обсуждения шахтёры отвергли. При каждом официальном запуске шахт (к чему было предпринято несколько отдельных смехотворных попыток; а после какого‑то момента «запускать» стали каждый понедельник) управляющие вынуждены были признавать, что шахтёров не хватает даже на одну бригаду, и снова объявлять локаут. Оставив стачку тлеть, пока не иссякнут ресурсы рабочих, правительство тем временем направило все усилия на то, чтобы помешать ей распространиться дальше, что угрожало бы переворотом. Его службы шли не только на экономические уступки (Мьерес), но и на полицейские репрессии чрезвычайной жёсткости. Некоторые шахтёры были арестованы и отправлены в тюрьму. Многих пытали.
Одновременно с репрессиями, которые тщательно скрывались, хотя успели вызвать серию публичных протестов испанских интеллектуалов, франкистское правительство устроило показательные процессы против анархистской угрозы. Пятеро активистов-анархистов были арестованы после – а иногда и до – попыток устроить взрыв очень малой мощности в знак протеста против туризма при диктатуре (приток туристов из других европейских стран каждый год увеличивается, составляя основу франкистской экономики). Два испанских анархиста были казнены на гарроте (намеренно средневековая пытка)6. Троих молодых французов приговорили к тюремным срокам от пятнадцати до тридцати лет. Масштаб борьбы астурийцев и репрессии, которые всё ещё продолжаются, безусловно, отягчат последствия кризиса франкизма. Астурийские шахтёры играют в современной истории Испании роль, которую невозможно забыть. В 1934 году, восстав с оружием в руках, они смогли захватить власть во всём регионе и целую неделю давали отпор военным операциям, проводимым в основном колониальной армией Испании, прежде чем их Коммуна пала. Это вооружённое столкновение послужило своего рода прелюдией для обеих сторон к всеобщей гражданской войне, в которой предыдущее поколение этих же шахтёров стало знаменитыми динамитьерос в битвах за Мадрид и под Гвадалахарой.
Таким образом, астурийские шахтёры стали центром противоречий современной Испании. Сами по себе их сегодняшние требования одновременно и приемлемы, и неприемлемы. Современный капитализм вполне может на них согласиться (право на забастовки и на давление через профсоюзы для регулярного повышения зарплат). Но сейчас мы находимся на том этапе модернизации испанского капитализма (при поддержке американского капитала), когда уже можно говорить, что господствующий класс сильно изменился по сравнению с 1936 годом. В нём преобладают теперь не крупные землевладельцы, а капиталисты-промышленники. Стремясь сделать новую промышленность конкурентоспособной в условиях единого европейского рынка, они не находят в надстройке франкистского режима той силы, которая помогла бы им извлекать максимальную прибыль и была приспособлена к их нуждам. (Когда новая оппозиционная фракция испанского духовенства поддержала бастующих в 1962 году, их заявления служили интересам такой модернизации капитализма; также показательно предоставление месячного отпуска.) В то же время крайне сложно постепенно и без насилия сменить власть франкистского режима, который в первую очередь представляет собой осуществление политической власти кастой военных, т. е. репрессивными силами, некогда сломившими пролетарскую революцию. Правительство франкистов само по себе не может стать демократичным, и пока этот режим остаётся у руля, требования шахтёров будут невозможными. Любые свободы рабочего класса невозможны для власти, единственной задачей которой было подавление их свободы.
Свержение франкистского режима, таким образом, стало реальной опасностью именно благодаря напору рабочего класса, который франкистский режим толкает на крайние меры. Рабочие – это главная сила, способная сбросить франкистский режим, но они не станут делать этого ради установления нового, более современного капитализма и формальной демократии, как в Германии или Франции. В Испании воспоминания хранят великую политическую силу, потому что политическая эволюция была отброшена назад, заторможена, отправлена в спячку после победы Франко. И вот опять экономическое развитие Испании в особых условиях толкает её навстречу мировому капитализму с его проблемами.
При всём подъёме испанского пролетариата, он так и не смог создать революционной организации, способной верно использовать его новые возможности, и это, естественно, помешало движению распространиться по всей Испании, чего было бы довольно для свержения франкистского режима и вместе с ним всего общественного строя, застрявшего на уровне франкистского режима. Но вместе с тем сам факт, что рабочий класс в Испании не подчинён никакой реформистской или сталинистской партии, ухудшает позиции сторонников модернизации капитализма, сокращает возможности их деятельности и ведёт к взрывоопасным противоречиям. Своей хронической неспособностью организовать власть, отвечающую его целям, господствующий класс Испании сам выносит себе приговор, который пролетариат может привести в исполнение.
Анкета
1. Что обозначает слово «ситуационистский»?
Оно обозначает деятельность, направленную на создание ситуаций, а не на изучение их с целью объяснения или с любой иной целью. Это относится ко всем уровням социальной практики индивидуальной истории. Мы заменяем пассивность существования созданием моментов жизни, а сомнение – игровым утверждением. До сих пор философы и художники лишь различным образом объясняли ситуации, но сейчас дело заключается в том, чтобы изменить их1. Поскольку человек является продуктом ситуаций, через которые он проходит, важно создавать человеческие ситуации. Поскольку индивид определяется его ситуацией, он стремится к власти над созданием ситуаций, достойных его желания. Для этой цели поэзия (коммуникация как торжество языка в конкретной ситуации), овладение природой и полное социальное освобождение должны быть соединены и осуществлены. Наше время заменит фиксированную границу пограничных ситуаций, в описании которых находила удовольствие феноменология2, практическим созданием ситуаций; будет непрестанно сдвигать эту границу в такт движению истории наших достижений. Мы стремимся к феномено-практике. Мы не сомневаемся, что это станет основной прописной истиной движения того освобождения, которое стало возможно в наши дни. Что может превратиться в ситуацию? На разных уровнях, это может быть эта планета или эпоха (цивилизация по Буркхардту3, например) или момент частной жизни. Играй, музыка! Ценности культуры прошлого, надежды на воплощение разума в истории не могут иметь иного продолжения. Всё остальное разлагается. Слово «ситуационист» в смысле, вкладываемом СИ, является полной противоположностью тому, что сейчас называется «ситуационистом» на португальском языке, т. е. приверженцу существующей ситуации и, таким образом, стороннику Салазара4.
2. Является ли Ситуационистский интернационал политическим движением?
Словосочетание «политическое движение» обозначает в наши дни специализированную деятельность руководителей групп и партий, черпающих угнетающую силу их будущей власти из организованной пассивности их бойцов. СИ не желает иметь ничего общего с иерархизированной властью в любой её форме. Таким образом, СИ не является ни политическим движением, ни социологией политических мистификаций. СИ ставит перед собой задачу быть наивысшим уровнем международной революционной сознательности. Именно потому он стремится освещать и координировать действия неповиновения и знаки творчества, определяющие новые контуры пролетариата и непримиримое стремление к освобождению. Нацеленная на спонтанность масс, такая деятельность, неоспоримо, является политической, если только не отказывать в этом качестве самим агитаторам. По мере того как новые радикальные течения возникают в Японии (экстремистское крыло движения Дзенгакурен), в Конго, в испанском подполье, СИ предоставляет им