11 и поддержанная французскими сталинистами, заключалась в совершенно пустом заявлении, где текущая власть не анализировалась ровно так же, как и пути противостояния ей. Второе воззвание адресовалось алжирской полиции с расчётом найти в ней поддержку революции. Расчёт оказался в корне неверным, поскольку уже к концу сентября эта полиция арестовала Захуана и разрушила его первую подпольную сеть (Харби же был арестован ещё в августе). Сама ОНС продолжает деятельность, недавно она стала принимать взносы от алжирских рабочих во Франции («для бен Беллы») и смогла привлечь в свои ряды большинство лидеров студенчества. Целью этой подпольной и эмигрантской организации является дальнейшее сближение с протестным движением алжирских рабочих, чему должен способствовать грядущий экономико-политический кризис. При подобном ленинистском сценарии она должна явиться реальным вариантом на смену режиму Бумедьена, под флагом бен Беллы или без него.
Однако что помешает становлению госаппарата большевистского типа, который столькие активисты хотят видеть? То, что много воды утекло со времён Ленина (и его провала), а также продолжающаяся, постепенная деградация ленинизма, которая проявляется в том, что все левые движения то и дело объединяются друг с другом или противопоставляют себя друг другу по самому мелкому поводу: хрущёво-брежневисты, прокитайские коммунисты, недо-тольяттисты12, чистые и полусталинисты, все виды троцкистов и т. д. И никто из них не согласится – да им и не дадут – поставить ребром главный вопрос о сути «социализма» (то есть о классовой власти) в России, Китае, и в Алжире, следовательно, тоже. Их главная слабость в борьбе за власть – это одновременно и залог их контрреволюционной роли в случае прихода к ней. Эти левые движения предстают в качестве продолжения политической неразберихи, воплотившейся в ушедшем периоде, в то время как реальная классовая борьба в Алжире этот период уже закрыла. Их неуверенность в бен Белле была тесно связана с неуверенностью в мире (в социализме), так что метания продолжились и без бен Беллы. Они говорят не всё, что знают, и знают не всё, о чём говорят. Их опорой в обществе и ожидаемой общественной ролью остаётся бюрократический сектор, оказавшийся в неблагоприятных условиях после смены обстановки во власти и желающий вернуть свои позиции. Видя, что уже не могут надеяться возглавить власть, они оборачиваются к народу, надеясь возглавить оппозицию. Они тоскуют по бюрократии или грезят о ней, но стремясь противопоставить «народ» Бумедьену, не понимают, что Бумедьен уже показал массам реальное противоречие: государственной бюрократии и интересов рабочего. Но главное убожество их большевизма в следующем ярчайшем различии: партия большевиков не ведала, какую бюрократию она породит, в то время как эти силы уже могли наблюдать, и у себя, и во всём мире, какова та власть бюрократии, которую они хотят восстановить, очистив лишь в некоторой мере. Если дать слово массам, то они не станут выбирать эту исправленную бюрократию, ведь они уже на собственном опыте изведали её суть. У не связанных с властью алжирских интеллектуалов ещё есть выбор – войти в этот аппарат или искать прямые контакты с независимым движением масс. Но мелкая алжирская буржуазия (торговцы, рядовые чины и т. п.) скорее всеми силами бросится на помощь новой технократическо-милитаристской бюрократии, чем станет на сторону левацких бюрократов.
Единственно возможный путь для социализма в Алжире и где бы то ни было ещё пролегает сквозь «заключение с правдой оборонительного и наступательного пакта», говоря словами венгерского интеллектуала, сказанными в 1956‑м13. «Послание…» СИ было понято в Алжире там, где его смогли прочесть. Там, где существуют условия для революционной практики, никакая теория не будет слишком сложна. Вилье де Лиль-Адан, очевидец Парижской коммуны, отмечал: «Здесь впервые слышишь, как рабочие обмениваются мнениями по таким проблемам, которыми доселе занимались только философы»14. Реализация философии, критика и свободная перестройка всех ценностей и образа жизни, навязываемых обществом отчуждения, – вот что в точности составляет программу максимум всеобщего самоуправления. В ответ левацкие аппаратные активисты говорят нам, что сами эти тезисы верны, но пока что нельзя всё говорить массам. Сторонники таких суждений не знают, когда же придёт нужный момент, да и на самом деле делают всё, чтобы он не пришёл никогда. Нужно говорить массам, что они делают. Революционные мыслители-специалисты – на самом деле специалисты по собственному ложному сознанию, они только задним числом понимают, что думали, будто делают одно, а делали совсем другое. Здесь эта проблема усугубляется трудностями, свойственными слаборазвитым странам, и неизменной теоретической неподготовленностью алжирского движения. И хотя именно группа бюрократов находится сегодня в самом хвосте оппозиции, одним своим существованием как группы «профессиональных управленцев» они создают ту форму, которая навязывает себя и определяет содержание. Политическое отчуждение всегда связано с государством. Самоуправлению нечего ждать от возрождения большевизма.
Самоуправление должно быть одновременно и средством, и итогом сегодняшней борьбы. Самоуправление является не только целью этой борьбы, но и адекватной её формой. Оно само – её орудие. И само служит себе материалом, который обрабатывает, само – своя собственная предпосылка. Оно должно полностью осознать свою собственную истинность. Государственная власть готовит нелепую и внутренне противоречивую затею «преобразовать самоуправление»; на самом деле это самоуправление должно образовать власть или исчезнуть.
Самоуправление – это самое современное, самое важное направление развития, которое возникло в ходе борьбы в Алжире, но ни в коем случае не является чем‑то сугубо алжирским. Оно имеет всеобщее значение. В отличие от югославской пародии, чьим путём и хочет пойти Бумедьен, ставшей лишь частично децентрацизованным средством государственного контроля («Нам нужно пойти на децентрализацию, чтобы лучше контролировать самоуправляемые предприятия», – прямо признаётся Бумедьен в интервью “Le Monde” 10 ноября 1965 г.), низшим уровнем центральной администрации; в отличие от прудоновского мютюэлизма 1848 года15, который предполагалось организовать вне пределов частной собственности, подлинное революционное самоуправление не может быть достигнуто иначе, как через упразднение силой оружия всех существующих её форм. Его провал в Турине в 1920 году – это прелюдия к военному господству фашизма. Основа для самоуправляемых предприятий возникла в Алжире спонтанно, как в Испании в 1936‑м, как в Париже в 1871‑м прямо в брошенных версальцами мастерских, с которыми собственникам пришлось расстаться после своего политического поражения: то есть в лишённом владельцев имуществе. Вот отдых от собственности и притеснений, воскресенья отчуждённой жизни.
Такое самоуправление одним лишь существованием своим представляет собой угрозу любой общественной иерархии. Оно обязано уничтожать любой внешний контроль, потому что никаким внешним силам никогда не примириться с его живой сущностью, – разве только с его именем, с его забальзамированным трупом. Там, где есть самоуправление, не может быть ни армии, ни полиции, ни государства.
Всеобщее самоуправление, «распространённое на всё производство и на все области общественной жизни»16, – это не только конец безработицы, от которой страдают два миллиона алжирцев, но это и конец прежнего общества во всех его проявлениях, это упразднение всякого духовного и материального рабства и устранение всех властителей. Внешний контроль над нынешними попытками самоуправления был бы невозможен, если бы они не были готовы исключить из своих рядов большую часть не занятых в самоуправлении рабочих, а также безработных; и не терпели бы возвышения прямо на собственных производствах отдельного слоя «директоров» или профессионалов в управлении, которые вышли из общей массы или были выделены из неё государством. Директора – это вирус государства, и будучи внутри того, что стремится отвергнуть государство, он рождает компромиссы; но время компромиссов прошло, как для власти государства, так и для действительной власти алжирских – рабочих.
Радикальное самоуправление, а только оно и способно закрепиться и выживать, это отказ от любой иерархии как внутри себя, так и снаружи; своей практикой оно также отменяет любое иерархическое обособление женщин (теории Прудона открыто поддерживают эту рабовладельческую логику отделения, как и отсталые реалии исламистского Алжира). Необходимо, чтобы членов комитетов по управлению, а также любого делегата в федерациях самоуправляемых предприятий остальные рабочие могли отозвать в любой момент, и под остальными рабочими здесь, разумеется, понимается вся совокупность рабочих, как постоянных, так и сезонных.
Единственной программой социалистических сил Алжира становится защита самоуправляемого сектора, и не только сегодняшнего его состояния, но и того, каким он должен стать. И «чистке самоуправления», задуманной государством, его защитники должны противопоставить иную чистку: нужно силами рядовых участников очистить самоуправление от всего, что разрушает его изнутри. Только с продолжающегося и радикализирующегося самоуправления может начаться революционный штурм существующего режима. Развивая программу самоуправления в условиях количественного и качественного увеличения состава рабочих, нужно призывать каждого брать дело самоуправления в собственные руки, как если бы это было его личное дело. Если революционеры Алжира будут требовать не только защиты, но и дальнейшего распространения самоуправления, изживания любой специализации, не способствующей самоуправлению, этим они покажут, что такая защита – это дело не одних только рабочих самоуправляемых на данный момент предприятий, но всего рабочего класса, его единственный путь к окончательному освобождению. Так они дадут понять, что борются за всеобщую свободу, а не за своё будущее господство в качестве профессиональных революционеров; что победа «их партии» будет значить также её роспуск как партии.