4. Как невозможно объяснить это явление и личными спорами о наследовании власти. Когда отдельных руководителей вдруг обвиняют в том, что они «не пускали Мао Цзэдуна к власти» с конца 50‑х, всё указывает на то, что это тот вид преступлений, которые часто фабрикуются задним числом в ходе бюрократических чисток – Троцкий вёл гражданскую войну по указке Микадо5, Зиновьев помогал Ленину, чтобы угодить Британской империи, и т. п. Тот, кто смог отстранить от власти такого влиятельного человека, как Мао, не смог бы спать спокойно, пока Мао может вернуться. Мао умер бы в тот же день, и тогда его верные сторонники беспрепятственно могли бы назвать виновным в этой смерти, скажем, Хрущёва. И хотя правители и полемисты бюрократических государств, безусловно, понимают причины китайского кризиса гораздо лучше, именно поэтому они и не могут делать сколько‑нибудь серьёзных заявлений, чтобы, говоря о Китае, ненароком не выдать себя. И только левацкие отбросы из западных стран, всегда падкие на любую отдающую ленинистским душком пропаганду, могут обманываться ещё сильнее, чем остальной мир, переоценивая значение в китайском обществе признаков регулярных выплат капиталистическим союзникам или пытаясь найти в этой каше, кто же из лидеров выступает за левацкую повестку и автономию рабочих. Самые недалёкие из них даже верили, что во всём этом предприятии есть что‑то «культурное», пока в январе маоистская пресса не разочаровала их, признавшись, что это «с самого начала было борьбой за власть». Серьёзная дискуссия возможна лишь о том, почему и как именно правящий класс смог разделиться на два враждующих лагеря; и, разумеется, чтобы быть правомерным, любое исследование на этот счёт должно согласиться с тем, что бюрократия является господствующим классом, и рассматривать её специфику, а не пытаться свести всё к классическим условиям власти буржуазии.
Говоря о том, «почему» произошёл раскол среди бюрократов, можно с уверенностью отметить лишь то, что это ещё и вопрос об угрозе господствующему положению правящего класса, потому что каждая из сторон обладает непоколебимым упрямством в достижении своих целей, и если будет нужно, тут же рискнёт всем, что образует общую власть их класса, не моргнув и глазом, чем поставит под удар их сегодняшний способ управления обществом. Таким образом, господствующий класс должен был понимать, что больше не сможет править как прежде. Очевидно, что причина этого конфликта – управление экономикой. Очевидно, что последовательное крушение экономических инициатив бюрократии до предела обострило его. Провал политики так называемого «Большого скачка»6 – в основном из‑за сопротивления со стороны крестьянства – не только поставил крест на перспективах поднять промышленность чисто волюнтаристскими методами, но и, безусловно, привёл к чудовищной дезорганизации, которая даёт о себе знать уже не один год. Рост сельскохозяйственного производства с 1958 года выглядит очень слабым, а скорость роста численности населения по‑прежнему опережает темпы заготовки продовольствия. Но какие именно экономические вопросы вызвали раскол руководящего класса, сказать намного сложнее. Возможно, одна сторона (включая большую часть партийного аппарата, профсоюзных лидеров и экономистов) хотела продолжать или даже существенно нарастить производство потребительских товаров, поддерживая энтузиазм рабочих экономическими стимулами, и такая политика подразумевала бы помимо определённых уступок крестьянству и особенно рабочим повышение уровня иерархически дифференцированного потребления для огромной массы рядовых бюрократов. Другая сторона (включая Мао и значительную часть высших военных чинов), скорее всего, хотела продолжить индустриализацию страны, неважно какой ценой, а значит ещё сильнее задействовать идеологическое рвение и террор, безгранично эксплуатировать рабочих и, быть может, «во имя равенства» в сфере потребления даже принести в жертву нижние слои бюрократии, которые стали сильно выделяться. Целью обеих позиций является в конечном счёте поддержание абсолютной власти бюрократии, и их расчёт продиктован необходимостью пресечь классовую борьбу, которая этой власти угрожает. В любом случае всем было настолько очевидно, что выбор нужно делать срочно, и это вопрос жизни и смерти, что оба лагеря прямо сейчас решили рискнуть ухудшить сложившиеся обстоятельства самим фактом раскола. Вполне возможно, что упорство обеих сторон объясняется тем, что на самом деле не существует правильного решения для непреодолимых проблем китайской бюрократии; что оба противоборствующих подхода неосуществимы на практике; и что при этом всё же нужно выбирать.
Чтобы теперь понять, «как» раскол на самой верхушке бюрократии смог постепенно спуститься до самых низших уровней (воспроизводя на каждом уровне управляемые извне противостояния, которые в свою очередь обостряли конфронтацию во всём партийном аппарате, госструктурах и под конец даже в народных массах), необходимо, как видится, принять в расчёт остатки сохранившейся в Китае старой модели управления, при которой регионы стремились к частичной автономии. Начатое пекинскими маоистами в январе изобличение «самостоятельных царств»7 подтверждает этот факт, как и развитие беспорядков за последние месяцы. Вполне возможно, что феномен автономии регионов, проявившийся в русском контрреволюционном движении очень слабо и фрагментарно (лишь в Ленинграде он был заметен), в условиях бюрократического Китая получил базу для широкого и устойчивого распространения, что выражается в том, что в центральной власти может сосуществовать одновременно множество кланов и их сторонников, имеющих непосредственную бюрократическую власть над целыми регионами и потому идущих на компромиссы между собой. Китайская бюрократическая власть вышла не из рабочего движения, а из армейского офицерства крестьянского происхождения, сложившегося за двадцать два года войны8. Армия оставалась встроенной в партию, всё партийное руководство имело также и военные чины, и это была своего рода школа для отбора и подготовки партийных кадров из крестьянства. К тому же поставленные в 1949 году местные администрации, судя по всему, в значительной степени зависели от тех армейских подразделений, которые двигались по этим районам во время похода с севера на юг, всякий раз оставляя после себя людей из своего числа, родом из этого региона (или имевших там семейные связи; и пропаганда против Лю Шаоци9 и остальных наглядно выявила этот объединяющий бюрократические шайки фактор). Таким образом, объединиться в Китай эти местные очаги полуавтономной власти внутри бюрократического аппарата могли лишь посредством сочетания управленческих структур победившей армии и производительных сил на завоёванных территориях, которые нужно было контролировать.
Когда фракция Мао начала открытое наступление на хорошо укреплённые позиции своих противников, выведя на улицы навербованных студентов и школьников, речь на тот момент не шла ни о какой «культурной» или «просветительской» переплавке рабочих масс, и без того сверх всякой меры придавленных идеологическим ярмом режима. Сквернословие в адрес Бетховена или искусства времён династии Мин, равно как и обличение ещё не сданных или уже отвоёванных китайской буржуазией позиций, хотя очевидно, что она давно перестала существовать как таковая, нужны лишь для потехи публики, – впрочем, не без расчёта, что такой грубый левый радикализм может найти отголосок в среде подавляемых режимом людей, которые имеют все основания подозревать, что от бесклассового общества их отделяет ещё много преград. Вся цель этой операции состояла в том, чтобы в поддержку этой фракции на улицах зазвучала идеология режима, маоистская по определению. Их оппоненты сразу же оказались в неудобном положении с самого начала этого дурного идейного спора – они сами не могли быть не кем иным, кроме как маоистами. Вот почему их неубедительную «самокритику» стоит рассматривать как решение сохранить занимаемое место. Таким образом, первый этап их борьбы можно охарактеризовать как противостояние официальных хозяев идеологии и хозяев госаппарата и экономики. В то же время, чтобы сохранить коллективную власть над обществом, бюрократии требуется как идеология, так и административно-репрессивный аппарат; поэтому такое рискованное разделение может привести к самым губительным последствиям, если не будет устранено в кратчайшие сроки. Известно, что большая часть аппарата, в том числе и Лю Шаоци, несмотря на его пошатнувшееся положение в Пекине, оказывала упорное сопротивление. После первой попытки блокировать маоистскую агитацию на уровне университетов, где «рабочие группы»10 оказались весьма эффективными в борьбе с ней, эта агитация перекинулась на улицы всех крупных городов, где она развернула с помощью стенгазет и прямого действия атаку на заранее указанных ответственных лиц, – но, конечно, не обошлось без ошибок и перегибов от усердия. Эти ответственные лица развернули сопротивление всюду, где только смогли. Первые стычки между рабочими и «красногвардейцами»11 зачастую инициировались партийными активистами с заводов по распоряжениям местных высокопоставленных партаппаратчиков. Но рабочие, выведенные из себя бесчинствами хунвейбинов, вскоре стали действовать самостоятельно. Всякий раз, когда маоисты говорили, что нужно «распространить культурную революцию» на заводы, затем на сёла, они звучали так, будто приняли решение о повороте, который никак им не удавался всю осень 1966 года и произошёл на самом деле уже сам собой, вопреки их планам. Упадок промышленности; неразбериха в транспортном секторе, в системе ирригации, в государственной администрации вплоть до уровня министров (несмотря на все усилия Чжоу Эньлая12); угроза неурожая по осени и весной; полная остановка системы образования сроком более чем на год – что особенно пагубно для слаборазвитой страны, – всё это было лишь неизбежным результатом борьбы, затянувшейся только оттого, что та часть бюрократов у власти, которая в понимании маоистов должна была сдаться, продолжала сопротивление.