В вопросах окружающей среды, «естественной» и искусственной, рождаемости, биологии, производства, «душевных болезней» и т. п. придётся выбирать не между благоденствием и несчастьем, но со всей ответственностью решать на каждом распутье: либо тысячи возможностей, счастливых ли, плачевных, но как‑то исправимых, либо небытие. Ужасающие варианты, из которых нам придётся выбирать в ближайшем будущем, оставляют нам единственную альтернативу: полная демократия или полная бюрократия. Тем, кто сомневается в такой демократии, стоит сделать усилие, чтобы увериться в ней, дав ей убедить себя уже по ходу; в противном случае им остаётся только купить себе могилу в рассрочку, потому что «Мы видели, что творит власть, и её творенья – её приговор» (Жозеф Дежак4).
«Революция или смерть» – этот лозунг перестал быть лирическим возгласом возмущённой совести, теперь это последнее слово научной мысли нашего века. Оно справедливо и для угроз, нависших над всем человечеством, и для индивида, который не может просто куда‑то примкнуть. Хоть в нашем обществе, как мы знаем, постоянно растёт число самоубийств, специалисты вынуждены были признать, с некоторыми сожалением, что во время майских событий 1968 года во Франции их уровень упал почти до нуля. А ещё та весна принесла чистое небо, причём даже без специальных усилий, потому что сгорело несколько машин, а у остальных не хватало бензина, чтоб загрязнять воздух. Когда идёт дождь, когда над Парижем фальшивые тучи, помните – виной тому правительство. Отчуждённое промышленное производство приносит дождь. Революция – ясное небо.
О пожаре в Сен-Лоран-дю-Пон
Новость о колоссальном пожаре, вспыхнувшем 1 ноября 1970 года на дискотеке в Сен-Лоран-дю-Пон, в котором заживо сгорели 146 человек, безусловно, взволновала всю Францию, но природа этого волнения практически не анализировалась многочисленными комментаторами события, ни сразу, ни впоследствии. Конечно, много говорилось о халатности властей в отношении соблюдения техники безопасности: практически для любого помещения такие правила придумываются и тщательно прописываются, но вот заставить им следовать – это уже совсем другое дело, потому что если реализовывать их надлежащим образом, они непременно будут в той или иной мере препятствовать получению прибыли, то есть по сути единственной цели любого предприятия, идёт ли речь о производственных фабриках или тех, что занимаются продажей и потреблением досуга. Отмечали также и опасные свойства современных материалов, в частности, то, как кошмарная отделка может превращаться в отдельный кошмар: «Известно, что потолочное покрытие из полиэфира, пластиковая облицовка стен, надувные кресла – всё это вспыхнуло как солома, отрезав танцующим дорогу к отступлению, устроив западню на пути их бегства от смерти» (“Le Figaro”, 2.11.70). Типичное заведение для скучного проведения досуга стало, можно сказать, предельно концентрированным проявлением всеобщего загрязнения и расплаты за него. Помимо общего недовольства специалистами, присвоившими себе монополию на защиту общества, а также и на строительство (они все заодно), многих особенно ужаснул тот факт, что автоматические турникеты не давали выйти тем, кто бежал ко входу, уже охваченный пламенем или пока ещё чудом сумевший этого избежать, потому что они в целях защиты от безбилетников специально разработаны таким образом, чтобы пропускать людей только внутрь и смыкаться после каждого человека.
Месяц спустя надпись на плакате родителей жертв гласила: «Они заплатили за вход, они имели право выйти», что кажется очевидным с человеческой точки зрения; но не следует забывать, что с точки зрения политической экономии это не так очевидно, и весь вопрос лишь в том, какая из этих точек зрения окажется сильнее, вот и всё. По сути, войти и заплатить – это безусловная необходимость для торгово-рыночной системы, это всё, чего она хочет и что её волнует. Если кто‑то войдёт, не заплатив, – для неё это будет смерти подобно. А вот нравится тебе или нет внутри этой ловушки с кондиционером – это ей совершенно неинтересно, для неё такой проблемы не существует. И то, что в Сен-Лоран-дю-Пон безопасность людей не была обеспечена – всего лишь незначительное последствие, мелочь, ничтожный побочный эффект обеспечения сохранности товара.
Но всё это – что ответственность на себя должен взять целый класс – достаточно обыденно, хотя сейчас многие начинают смотреть на господствующие обыденные вещи, калечащие и убивающие их, с восхищением и желанием как‑то их исправить. И всё же массовая гибель в Сен-Лоран-дю-Пон была воспринята гораздо ближе к сердцу, чем бессчётное количество других катастроф, прорывов плотин, падений самолётов. Значимость факта, как и всегда, определяется ложью и умолчаниями, которыми спектакль покрывает его в своих средствах информации.
Конечно, никто не думал фальсифицировать реальное число жертв, как это было в случае Гдыни1, Мехико2, улицы Гей-Люссак3. Но чтобы хоть как‑то смягчить чудовищность голых фактов, парадоксальным образом было решено скрыть число выживших. Некоторые вышли подышать воздухом и были снаружи, когда вспыхнул пожар, кто‑то успел быстро добежать до двери. Но точную цифру тех, кто смог выбраться оттуда, никто не захотел озвучивать, чтобы не ставить её рядом с количеством тех, кто остался заперт внутри. А потому многие наивные зрители могли подумать, что спаслись как минимум несколько десятков человек, а то и больше. Но некоторое время назад жандармерия в ходе расследования опросила около тридцати человек, часто бывавших в клубе «5–7». Само собой разумеется, среди них были и те, кто находился там в день трагедии. За вычетом шести или восьми человек, которые уже вышли наружу до момента возгорания, можно заключить, что из остававшихся внутри смогли спастись не более десяти человек. Сгоревших в пятнадцать раз больше. Чем же эта массовая гибель отличается от того, что порой случается с группой людей, случайно оказавшихся в одном супермаркете или в одном поезде? Погибшие в Сен-Лоран-дю-Пон почти поголовно были молодыми людьми, в большинстве своём – парнями и девушками шестнадцати-двадцати лет. С другой стороны, это были в основном бедняки, рабочая молодёжь, многие из них – дети – рабочих-мигрантов.
Субботний вечер в Сен-Лоран-дю-Пон – это пример жизни, которую товарное изобилие предлагает молодёжи и рабочим: у многих есть машины, можно поехать компанией, заплатить за вход в какой‑нибудь паршивенький клуб; побыть там вместе. Это было не бегство от одиночества и скуки; но тот вид скуки, который положено считать самым увлекательным. Это та же более не приемлющая условий своего существования молодёжь, которой в Изере4 в качестве зарплаты за их еженедельный труд предлагали еду, бензин и развлечения, как в Сен-Лоран-дю-Пон. А чего ещё ждать? Те, кого там бьют дубинками, здесь сгорели заживо. Когда через несколько дней жители Сен-Лоран-дю-Пон решили всё же встать на сторону своего мэра, оказавшегося в краткосрочной опале, небольшие предприятия региона решили устроить часовую забастовку, но, как отмечает “Le Monde” за 8–9 ноября: «…на самом крупном предприятии коммуны, заводе по холодной прокатке […], работники не были единодушны […], кроме того, пущенную для сбора подписей петицию разрешалось подписывать только имеющим избирательное право, то есть в стороне остались все не достигшие 21 года работники. Их реакция на такую дискриминацию была особенно болезненной в связи с тем, что из жертв в клубе “5–7” большинство составляли молодые люди младше двадцати одного».
Но дискриминация куда серьёзнее, и корни её уходят глубоко. В репортаже “Le Figaro” от 2 ноября три подписавшихся под ним журналиста следующим образом передают свидетельство одного из уцелевших, Жана-Люка Бастара, о том, что происходило у дверей: «Мы сделали всё, чтобы спасти как можно больше. Мы хватали руки, ноги, которые высовывались наружу, и тащили. Мочили куртки в сточной канаве неподалёку и сбивали ими пламя на одежде тех, кого нам удавалось вытащить. Автомобили останавливались на обочине, и водители наблюдали за нами. Некоторых это забавляло, они смеялись, глядя на то, что мы делаем, и отказывались участвовать в спасении людей. Только двое или трое помогали нам». (Подчёркивание наше.) Когда впоследствии другие издания цитировали это свидетельство, та часть, где говорится про автомобилистов, которые отказывались помогать этим молодым людям и смеялись, глядя, как они сгорают заживо, была как бы не нарочно опущена. Хотя это была главная сенсация. Современный журнализм умеет жертвовать своими строгими профессиональными принципами ради глобальных интересов породившего его общества; а где искра, там и пламя. Но как бы там ни было, глупо было бы винить журналистов, будто это они «подогревали страсти», по неловкому выражению репортёров “Le Monde” за 10 ноября. Местные автомобилисты прекрасно знали, что кассу этому унылому заведению делает молодёжь (а значит, накачанное наркотой хулиганьё, жульё и бездельники) и те из взрослых, кто не сумел преуспеть в жизни, а их гораздо больше, чем капиталистов и пары привилегированных социальных слоёв; все жертвы системы, полагающие, что у них не осталось никакого имущества и собственного я, кроме отчуждения, с которым они себя отождествили, всем сердцем ненавидят молодёжь: они завидуют их большей свободе (всё говорит в пользу того, что большинство избирателей моногамны) и не такой сутулой спине. Эта ненависть к молодёжи, будучи лишь временной личиной другой, более обоснованной ненависти, вновь поднимающей голову с возвращением классовой борьбы, тем временем уже доходит до такой жестокости, которой не знали прежде, когда живы были иллюзии национального или человеческого единства враждующих классов, потому что теперь ясно, что в грядущей революции на кон будут поставлены все сферы жизни без исключения. Во времена Тьера