3, где «ножки крабов» и «креветки» на самом деле производятся промышленным образом из мяса дешёвой рыбы, которому придаётся соответствующая форма. Вот чему порадуется кто‑нибудь вроде Жака Гёгана, «научного сотрудника отделения INRA4 в Нанте», где изучают способы заставить нас съесть стейк из «белковых компонентов растительного происхождения». Пока что с этими стейками, разумеется, много проблем, но когда‑нибудь их устранят: «“Что касается цвета, он ещё не совсем удался, – признаётся Жак Гёган, – изоляты сои имеют сливочно-белый цвет и ощутимый запах капусты. Подсолнечник даёт серые волокна. А у рапса они жёлтые, а также оставляют капустное послевкусие. Но как бы то ни было, – заявляет он, – эти волокна затем перемешивают, окрашивают и ароматизируют так, что вы их и не заметите, когда они предстанут в виде стейка из говядины, телятины, свинины или индейки”. Вы, скептики, считаете, что никогда не станете есть такое мясо. В таком случае задержите взгляд на составе ваших любимых равиоли или гамбургера, только что купленного в отделе замороженных продуктов: ничем не примечательная упаковка, с фотографией в меру прожаренного бифштекса, покоящегося на подушке из листьев салата. Самая обычная говядина? Ничего подобного, и в этом можно убедиться, прочитав этикетку: 69 % (иногда эта цифра опускается до 65 %) говяжьего фарша, “обогащённого” растительными белками. На самом же деле оставшийся 31 % растительных белков не обогащает, а только подменяет собой настоящее мясо» (“Cosmopolitan”, июнь 1985 г.)
Но та же логика, которая напоминает нам о том, что мы уже успели сожрать, даже не нуждается в явном провозглашении, чтобы стать обязательной: ведь только и требуется, что заставить нас забыть о том, чего мы больше не сможем отведать. Так, когда пиво уже сделали столь омерзительным ради того, чтобы оно хранилось при любых условиях, будет ли из‑за чего расстраиваться, когда они начнут дальше приспосабливать его под нужды товарооборота: «Пивоварня Adelshoffen в Шильтигайме, пригороде Страсбурга, запускает в продажу концентрированное пиво. Одна часть пивного концентрата к пяти частям газированной воды. Благодаря современным технологиям ультрафильтрации пиво сегодня – просто конструктор, который можно разобрать на элементы: вода, алкоголь, ароматизаторы. Adelshoffen уже мечтает по примеру Coca-Cola рассылать из Эльзаса по всему миру сироп, из которого местные предприятия по розливу смогут восстанавливать пиво прямо на месте. “Это снижает издержки на транспорт и на розлив, ведь сегодня пивоварни по сути всё больше превращаются в перекупщиков тары, если смотреть на то, какая часть итоговой цены приходится на сам напиток, – объясняет Мишель Дебюф. – Пивной концентрат – это потрясающий проект планетарных масштабов!» – горячо заключает он. В то же время даже небольшое предприятие по розливу сможет разрушить монополию пивоварен. «С таким концентратом достаточно иметь разливочный конвейер, чтобы добавлять воду с углекислым газом. Все производители газированных напитков, вроде Coca-Cola, смогут это делать”» (“Libération”, 29 июля 1985 г.).
В этой безумной гонке за сокращением времени производства, а также издержек на ручной труд и материалы (факторов, которые существенно снижают прибыль) преобладает логика товарных отношений во всей её беспримесной чистоте, которая со временем (например, после всех тех лет, которые потребовались человеческой истории для развития всех необходимых умений, чтобы в итоге получилось хорошее пиво) всё больше склонна пренебрегать качественным критерием. Который затем неизбежно возвращается, но уже в негативной форме, как болезнь. Его заменяют разной идеологической рекламой, госрегулированием якобы во имя гигиены или всего-навсего ради её гарантированной видимости, с явной целью содействовать оптимизации производства, которому теперь будет удобнее перевозить нормативные объёмы новых тошнотворных товаров. Так что итоговой целью этих процессов для торговой монополии является ситуация, при которой весь выбор – это либо ты утоляешь голод закусками, либо голодаешь.
Так, в Соединённых Штатах есть “Food and Drug Administration”5, вот где абстрактное потребление абстрактных товаров открыто установило свои законы, хотя они и не слишком хорошо работают для регулирования того, что называет себя Общим рынком. В этом и заключается основная суть этого учреждения. Историческая традиция должна полностью исчезнуть, а абстракция – воцариться при общем отсутствии качества (см. статью «Абстракция»6). Разные страны, очевидно, имели и различные особенности (географические и культурные), связанные с едой. Если говорить о Европе, то во Франции всегда было плохое пиво (за исключением варившегося в Эльзасе) и очень плохой кофе и т. п. Но в Германии пили хорошее пиво, в Испании – хороший шоколад и хорошее вино, в Италии – хороший кофе и хорошее вино. У Франции был хороший хлеб, хорошее вино, много сортов сыра, а также птицы и говядины. Но в условиях Общего рынка всё должно сократиться до равенства попорченных товаров. Определённую роль в этом сыграл и туризм, те туристы, которые тут же приспособились к убогости товаров, упрощённых специально к их приходу, как прежде потребляли всё то, что было испорчено самим их присутствием. По сути, турист – это тот, с кем повсюду обращаются так же плохо, как дома: это избиратель в командировке.
Для современных товаров основным критерием полезности, подчинившим себе все прочие, стало то, как их раскупают; так, например, за счёт чудесных ритуалов, хранимых в секрете, и при посредничестве капитала товары могут «создавать рабочие места»! Что же касается их непосредственного употребления или использования, то оно назначается авторитарно или путём фальсификации прежнего опыта, например, в случае с продовольственными товарами это делается за счёт искусственного сохранения некоторых признаков их прежнего состояния. Но для такого сходства, разумеется, используются только самые подверженные обману чувства: «Благодаря новейшим технологиям, препятствующим порче продуктов, мы теперь в любое время года можем видеть на прилавках те фрукты и овощи, которые прежде появлялись в продаже лишь на считанные недели. Яблоки, например, которые мы научились хранить в огромных холодильных установках. Единственная серьёзная проблема заключается в том, что выдержанные в холоде фрукты частично теряют свой природный вкус» (“Cosmopolitan”, там же). Прежде, когда месяц длился всего лишь несколько недель, у всего был свой сезон: сегодня нам не хватает реальности времени и реальности вещей одновременно. Самые непосредственные чувства – вкус, запах, осязание, – были пожертвованы ради ярких приманок, постоянно отвлекающих наши зрение и слух (см. статью «Аббат»7). Постоянные издевательства над одними чувствами (понятно, что лучше уж утратить обоняние, когда живёшь в большом городе) и введение в заблуждение других привели к тому, что сегодня мы наблюдаем общую потерю чувствительности, которая соседствует с феноменальной потерей ясности мысли; истоки которой кроются в отказе от чтения и от значительной части словарного запаса. Избирателю, который водит личный автомобиль и смотрит телевизор, нет никакого дела ни до каких вкусовых различий: а потому он с лёгкостью готов есть “Findus”8 и голосовать за Фабиуса9, а если надо, проглотить Фабиуса и выбрать “Findus”. После всех его важных дел, после всей его возрастающей пассивности у него совсем не остаётся времени, чтобы развить вкус или даже просто обзавестись вкусовыми предпочтениями, на удовлетворение которых у товарного производства как раз‑таки тоже нет времени: столь удивительная согласованность между теми, кто готов отказаться от вкуса, и теми, кто готов воспользоваться этим отказом, говорит о том, что все критерии ценности сегодня утрачены. Так мы выходим на ключевой вопрос времени, – времени, которое выкраивают повсюду для того, чтобы потратить на нежизнь. И то время, которое раньше отводилось на приготовление ужина, поглощается сегодня просмотром телевизора, «потребители всё меньше покупают низкосортные куски мяса, которые требуют долгого приготовления». Эти «низкосортные куски», из которых ещё недавно делалось столько прекрасных блюд французской народной кухни, теперь обречены на переработку, чтобы предстать в более подходящей для быстрого приготовления форме: «Взглянув на них поближе (но не слишком), попробовав их, вы не угадаете. Это полноценный антрекот: по виду, по сочности, по “нежности” мяса. При этом он сделан из рульки, пашинки, шеи, словом, тех частей, которые раньше шли исключительно в рагу и долго тушились на медленном огне. Говядина для тушения в роли бифштекса? Исследователи и промышленники делают это возможным для нас, разрушая структуру мяса, соединяя куски различной степени измельчения и придавая им новую форму, – так получается мясо “с изменённой структурой-”» (“Le Monde”, 25 сентября 1985 г.). Нечего и сомневаться, что вскоре эти эксперименты со структурой выйдут далеко за пределы одного лишь рогатого скота: «Если же мы научимся делать нежные и аппетитные “бифштексы” из мяса птиц или свинины, которая дешевле говядины, то “у быков не будет шансов в будущем”, – подчёркивает мсье Дюмон» (там же). Этот полный забот о будущем мсье Дюмон является директором лаборатории по исследованиям в области мяса Национального института агрономических исследований; это настоящий специалист по закускам, как и тот, который заявляет по поводу технологии «варки-экструзии», позволяющей создавать «продукт ячеистой структуры», вроде кормов для кошек и собак: «А что касается использования этого метода в изготовлении пищи для человека, тут “всё ещё только предстоит”» (там же). Что же касается превращения нас в скот без природного чутья, многое уже было сделано.
Буржуазия давно заявила: «До сих пор была история, а теперь её более нет»10 (Маркс). А бюрократизировав своё господство, она добавляет: «До сих пор был вкус, но теперь его нет». Больше ни для кого нет необходимости в личной истории, в течение которой он обнаруживал бы и формировал свои вкусы. Нужно принимать всё, что есть, без разбора, не претендуя на то, чтобы иметь при себе какие‑либо собственные критерии оценки. Повсюду должны звучать лишь мнения экспертов, котор