“Potlatch” (1954–57)
27 выпусков бюллетеня “Potlatch” были изданы с 22 июня 1954 года по 5 ноября 1957 года. Они были пронумерованы от 1 до 29, потому что бюллетень от 17 августа 1954 года имел тройной номер (№ 9–10–11). До этого строенного номера бюллетень выходил еженедельно, двенадцатый и последующие выпуски издавались с интервалом в месяц.
Главными редакторами бюллетеня “Potlatch” были Андре-Франк Конор (№ 1–8); Мохамед Даху (№ 9–18); Жиль Вольман (№ 19); ещё раз Мохамед Даху (№ 20–22) и Жак Фийон (№ 23 и 24). Последние выпуски не содержали сведений о главном редакторе. После № 26 перестала соблюдаться и месячная периодичность выхода номеров.
“Potlatch” позиционировался сначала как «информационный бюллетень французской секции Леттристского интернационала» (№ 1–21), затем как «информационный бюллетень Леттристского интернационала» (№ 22–29). Леттристский интернационал был организацией «левых леттристов», которые в 1952 году внесли раскол в художественное направление «леттризм» и с этого момента опровергали его.
Выпуски “Potlatch” рассылались бесплатно по адресам, отобранным редколлегией, а также нескольким людям, которые сами попросили об этом. Ни один номер бюллетеня никогда не был продан. Первый номер “Potlatch” был опубликован в количестве пятидесяти копий. С каждым выпуском тираж возрастал, достигнув в итоге отметки в 400 и 500 экземпляров. Предтеча того, что в 1970‑х годах назовут «пиратским изданием», но более правдивый и последовательный в отказе от рыночной экономики, “Potlatch” в оправдание своего названия распространялся исключительно бесплатно на всём протяжении его публикации.
Стратегические задачи “Potlatch” заключались в налаживании надёжных связей для формирования нового движения, которое должно было воссоединить культурный авангард и революционную критику общества. В 1957 году на этой основе был успешно создан Ситуационистский интернационал. Необходимо признать, что многие ситуационистские идеи нашли своё отражение ещё в текстах “Potlatch”, выраженные в кратких формулировках, как того требовало наше особое средство связи.
Более чем тридцатилетний период, прошедший с момента написания текстов, вносит определённые трудности для современного читателя, ведь эти тексты не были опровергнуты последующими событиями. Сейчас читателям трудно представить себе, в каких формах были представлены признанные всеми истины того времени, и следовательно, распознать те скандальные идеи, которые ниспровергли эти истины. Трудность эта усиливается из‑за того, что формы спектакля за это время изменились и продолжают меняться каждые три месяца, практически каждый день, в то время как на протяжении нескольких столетий сущность отчуждения и фальсификации представлялась как нечто неизменное.
С другой стороны, прошедший период будет способствовать осознанию читателем другого аспекта этого вопроса. Высказанное в “Potlatch” суждение о смерти современного искусства казалось крайне преждевременным в 1954 году. Теперь, много лет спустя (никому ещё не удалось найти иного объяснения этому факту, хотя многие усердно старались поставить его под сомнение) мы можем сказать, что с 1954 года ни в одной области искусств не было ни единого творца, который мог бы кому‑нибудь показаться интересным. Также теперь мы знаем, что никто за пределами Ситуационистского интернационала не хотел сформулировать центральную критику современного общества, которое обрушивается на нас подобно лавине, сея катастрофические разрушения и постоянно увеличивая свою мощь.
Ноябрь 1985
Ги Дебор
Замечания к «вопросу об иммигрантах»
В «вопросе об иммигрантах» всё является ложью, абсолютно так же и в силу тех же самых причин, как и в любом вопросе, открыто стоящем перед современным обществом: этот вопрос был порождён экономикой (т. е. псевдоэкономической иллюзией) и истолкован спектаклем.
Обсуждаются лишь всякие глупости. Иммигрантов надо защищать или уничтожать? В действительности настоящий иммигрант является не постоянным жителем своей иноземной родины, но тем, кого там воспринимают и кто сам себя воспринимает как чужого, тем, кто поставил своей целью покинуть родину. У многих иммигрантов и их детей французское гражданство, многие из поляков или испанцев окончательно растворились в массе населения Франции, которое было другим. Подобно отходам ядерной индустрии или нефти в океане (так неспешно и не особо «научно» можно выявить пределы неслиянности1), иммигранты (последствия того же управления современным капитализмом) останутся на века, на тысячелетия, навсегда. Они останутся вопреки всем недоброжелателям, хотя бы потому, что уничтожить евреев в Германии в гитлеровские времена было намного более простой задачей, чем магрибинцев2 и всех остальных здесь и сейчас: ведь во Франции нет ни нацистской партии, ни мифа об автохтонной расе!
Следует ли их ассимилировать или «уважать культурное разнообразие»? Бессмысленная, ложная дилемма. Мы больше никого не можем ассимилировать: ни молодёжь, ни французских рабочих, ни даже провинциалов или исконные этнические меньшинства (корсиканцев, бретонцев и т. д.), поскольку разрушенный город Париж утратил свою историческую роль, заключавшуюся в создании французов. Что такое централизм без столицы? Концентрационный лагерь не превратил в немца никого из депортированных европейцев. Распространение концентрированного спектакля может унифицировать лишь зрителей. Простейшими рекламными фразами воспевают богатство выражения «культурного разнообразия». Какие культуры? Их больше не существует. Ни христианской, ни мусульманской; ни социалистической, ни сциентистской. Не говорите о том, чего нет. Если рассматривать это правдиво и объективно, то существует лишь общемировая (американская) зрелищная деградация всякой культуры.
И самое главное – никто не ассимилируется путём голосования. История демонстрирует, что голосование – это ничто, даже для французов, которые являются избирателями и никем иным (1 партия = 1 другая партия; выбор в бюллетене = противоположный ему; и с недавнего времени программа – хотя все прекрасно знали, что её не будут придерживаться, – наконец перестала обманывать уже кого‑либо, поскольку она более не затрагивает ни одну из важных проблем. Кто голосовал за отсутствие хлеба?3). Недавно огласили столь показательные данные (несомненно, подправленные в сторону уменьшения): 25 % граждан в возрастной группе от 18 до 25 лет не зарегистрировались в списках избирателей просто по причине разочарования в избирательной системе. Также существуют воздерживающиеся от голосования, которых тоже можно к ним прибавить.
Некоторые выдвигают критерий «знания французского языка». Это просто смешно. Разве современные французы разговаривают на нём? Разве на французском разговаривают сегодняшние неграмотные, вроде Фабиуса («Привет, убытки!») или Франсуазы Кастро («Это живёт в тебе или это тебя касается?») или Бернара Леви?4 Разве если бы не было ни одного иммигранта, они бы не двигались столь же явно к утрате всякого членораздельного языка и способности рассуждать? Какие песни слушает современная молодёжь? Какие секты, бесконечно более нелепые, чем ислам или католицизм, с лёгкостью захватили влияние над некоторой частью современных просвещённых идиотов (Мун5 и т. д.)? Не говоря уже об аутистах или абсолютных дебилах, которых такие секты не рекрутируют, поскольку не видят экономической выгоды в эксплуатации такого поголовья: они оставляют их на откуп общественным властям.
Мы сами сделались американцами. Совершенно нормально, что мы обнаруживаем у себя все жалкие проблемы США: от наркотиков до мафии, от фаст-фуда до разрастания этнических групп. Например, Италия и Испания, американизированные на поверхности и даже достаточно сильно вглубь, не являются этнически смешанными. В этом смысле они преимущественно остаются европейскими (так же как Алжир – североафриканским). У нас здесь есть все недостатки Америки, но нет её силы. Нет никакой уверенности, что американский «плавильный котёл» всё ещё функционирует (например, в отношении чикано6, которые имеют другой язык). Но он однозначно не может сейчас функционировать именно здесь. Поскольку это США являются центром производства современного образа жизни, сердцем спектакля, чьи пульсации достигают Москвы и Пекина; и США в любом случае не могут допустить никакой независимости своих местных субподрядчиков (понимание этого, к сожалению, выявляет подчинение намного менее поверхностное, чем то, которое желают уничтожить или ослабить традиционные критики «империализма»). Здесь мы теперь являемся никем: покорённые и не способные взбунтоваться, послушные холуи7 зрелищного отчуждения. Предвидя быстрое размножение иммигрантов всех цветов, чего могли бы вдруг потребовать жители Франции, как если бы у нас украли что‑то, что могло бы быть нашим? И что же это? Во что мы верим, или, точнее, во что мы всё ещё делаем вид, что верим? Это гордость за те редкие праздничные дни, когда безупречные рабы возмущаются тем, что метеки8 угрожают их независимости.
Опасность апартеида? Она весьма реальна. Это больше чем просто опасность, это рок, уже нависший над этой землёй (со своими закономерными последствиями в виде гетто, столкновений на расовой почве и однажды в виде кровавых бань). Полностью разложившееся общество, очевидно, менее способно принимать без серьёзных конфликтов большое количество иммигрантов, чем сплочённое, относительно счастливое общество. В 1973 году уже обращали внимание на это поразительное совпадение эволюции техники и эволюции мышления: «Окружающая среда, всё более спешно перестраиваемая в целях репрессивного контроля и прибыли, одновременно становится более хрупкой и заранее провоцирует на вандализм. Капитализм на стадии спектакля перестраивает всё