– Не ешьте меня! Я вам еще приГА-ГАжусь!
Затем снова стала сама собой. На этот раз ни Хлопуша, ни Рамон не смогли выговорить ни слова. А девка посмотрела на Глеба и дерзко заявила:
– Ходок, я сделала, что ты просил. Могу ли я теперь отлучиться в отхожее место?
– Можешь, – кивнул Глеб. – Но помни про Силки. Для них не важно, где ты. Они смогут настигнуть тебя где угодно.
Девка усмехнулась и ушла. А Рамон, обретший, наконец, дар речи, пробормотал:
– Это какая-то иллюзия? Она заставила нас увидеть то, что мы видели?
– Да какая там иллюзия! – воскликнул побагровевший Хлопуша. – Я даже запах жареного гуся чуял! Это чудо, Рамон! Настоящее чудо!
– Здоровяк прав, – спокойно сказал Глеб. – Это чудо. Зоряна может превратиться во что угодно. И это – совсем не иллюзия.
Рамон обдумал его слова, затем неуверенно произнес:
– Допустим, что это так, Первоход. Но почему эта… это существо тебя слушается? И о каких Силках ты все время говоришь?
– Я говорю про Силки Зигвуда, которые лежат у меня в кармане, – сказал Глеб и в подтверждение своих слов хлопнул себя ладонью по карману куртки.
– Силки Зигвуда? – Рамон сдвинул черные брови и едва заметно кивнул. – Я слышал про них. Теперь я понимаю, в чем кроется причина ее страха перед тобой.
Хлопуша уставился на карман Глеба, облизнул пересохшие губы и хрипло проговорил:
– Первоход, ты это… Будь с Силками поосторожней, ладно? Я, конечно, не такой опытный ходок, как ты, но слышал про них много нехорошего.
– Обещаю тебе, Хлопуша, что буду осторожен, – сказал Глеб серьезным голосом. – А теперь к делу. Я позвал вас, парни, потому что мне понадобятся компаньоны в одном очень важном деле. Дело не только важное, но и опасное.
При слове «опасное» Хлопуша вновь приободрился.
– С этого и надо было начинать! – весело заявил он. – Чует мое сердце, что ты снова собрался в Гиблое место. Если это так, то я пойду с тобой.
– Я тоже не прочь прогуляться по мягкому травяному покрову и подышать целебным лесным воздухом, – с вежливой улыбкой поддержал здоровяка Рамон.
– Мы пойдем не в Гиблое место.
В глазах Хлопуши промелькнуло удивление.
– Не в Гиблое? Но ты ведь сам сказал, что дело будет опасным. Разве есть на свете что-нибудь столь же опасное, как поход в Гиблое место?
Первоход улыбнулся и ответил:
– Я приглашаю вас на охоту, друзья.
Поскучневший было верзила опять воспрянул духом.
– И на кого же мы будет охотиться, Первоход? – бодро осведомился он. – На медведя?
Глеб покачал головой:
– Нет. Наши звери будут поопаснее. Вы видели Зоряну?
– Да, – хором ответили Хлопуша и Рамон.
– Мы будем охотиться на таких, как эта красотка.
– На чародеев? – удивленно спросил Хлопуша.
Глеб чуть прищурил свои темные глаза и ответил:
– На детей падших богов.
2
Путь в Кривичское княжество был труден и долог. Ехали верхом, ехали лесом, отдыхали редко. Лес у кривичей был разномастный, но преобладали черная ольха, береза и редкие болотные ели, покрытые белыми лишайниками. В особо влажных местах лес становился странным и жутким, деревья тут держались на голых, выгнутых под углом корнях, а вокруг них растекалась черноземная жижа.
Миновав очередной такой участок, Хлопуша передернул плечами и повернулся к девушке, ехавшей рядом.
– Ты настоящая чародейка, Зоряна. Хотел бы я уметь то, что умеешь ты.
– Боги каждому дали свое, – откликнулась та сухим, недружелюбным голосом. – Мне – способность превращаться во все, что вижу, тебе – большой живот и крепкие ноги, чтобы его носить.
Хлопуша сперва нахмурился, но потом в глазах его мелькнуло лукавство, и он, ехидно усмехнувшись, позвал:
– Слышь-ка, Зоряна?
– Чего тебе? – тем же неприязненным голосом отозвалась девушка.
– А зачем тебе конь, ежели ты сама можешь превратиться в коня?
– А тебе зачем?
Хлопуша усмехнулся:
– Во спросила! Так ведь я же человек!
– Ты уверен?
– Конечно, уверен!
Зоряна насмешливо прищурилась и сказала:
– Зря. Встань на четвереньки, и никто не отличит тебя от борова. А боровы, я слышала, звери сильные и быстрые. Да и выносливости им не занимать.
Хлопуша обиженно шмыгнул носом.
– Грубая ты, Зоряна. Грубая, как мужик.
– А ты мягкий, как девка на сносях.
Хлопуша посмотрел на свой объемистый живот и нахмурился. Пару минут он обиженно сопел, а потом не выдержал тишины и заговорил снова:
– В Кривичском княжестве хорошо готовят дикую утку. Они ее обливают малиново-брусничным сиропом, а прежде чем сунуть в печь – надевают утробой на глиняную бутылку. Однажды мне довелось попробовать – очень вкусно.
Зоряна не отозвалась. Глеб, погруженный в свои мысли, тоже молчал. Рамон посмотрел на друга и решил из вежливости поддержать разговор.
– А я в детстве любил финики и апельсины, – сказал он.
– Веники из псины? – вскинул брови Хлопуша. Он басовито хихикнул: – Нешто человек козел, чтобы веники жевать? Да и псин есть – дело дрянное. Псина, ежели ее хорошо воспитать, может стать хорошим другом. – Хлопуша покачал вихрастой головой: – Нет, Рамон, ты уж прости, но у вас, италийцев, все не как у людей. У нас, русичей, друзей есть не принято. Разве что в неурожайный год…
Толмач нахмурился. Желание поддерживать разговор у него пропало, и некоторое время путешественники опять ехали в тишине.
Через две версты Хлопуша снова покосился на Зоряну, непонятно ухмыльнулся и медленно проговорил:
– Я тут подумал, Зоряна…
– Хорошо, что хоть тут подумал, – перебила девка. – Там-то у тебя думать не слишком получалось.
– Болтай-болтай, – добродушно произнес здоровяк. – А меня все равно не переболтаешь. А подумал я, девка, о другом. Ежели ты можешь обратиться в кого хошь, то никто с тобой не сравнится в любовных утехах. Что об тебе мужики-то твои говорили?
– Ничего.
– Ничего?
– Потому что некому было говорить. Сторонятся меня мужики, здоровяк. За версту обходят с той поры, как проведали, кто я такая.
– А прежде?
– А прежде я еще не созрела.
– Сколько ж тебе лет, милая?
– Осьмнадцать.
– Выходит, ты до сих пор мужика не пробовала?
– Выходит, так.
Хлопуша качнул головой.
– Ну и ну. И не целовалась даже?
– А тебе какое дело?
– Да никакого. Просто интересно.
– «Интересно, интересно – зад большой, а в дырке тесно», – язвительно проговорила Зоряна.
Хлопуша добродушно засмеялся. А отсмеявшись, сказал:
– А ведь повезет тому мужику, который с тобой свяжется. Сварог свидетель, повезет.
Зоряна нахмурилась, но ничего на это не ответила, лишь раздраженно наморщила нос.
– Или не повезет? – продолжил рассуждать Хлопуша. – Кто знает, какую штуку ты выкинешь? Вот, к примеру, обнимет тебя парень, прижмет к себе, а ты возьмешь да и превратишься в…
– Хлопуша, а Хлопуша, – хмуро перебила его Зоряна. – Ты хлопать умеешь?
– Хлопать? – Здоровяк удивленно моргнул. – Умею.
– Тогда захлопни рот.
Некоторое время здоровяк молчал, придумывая, как бы похитрее да половчее припечатать наглую девицу. А затем, видимо так ничего и не придумав, сказал:
– Злая ты, Зоряна. А я ведь к тебе по-доброму. Можно сказать – всей душой. Жалко мне тебя, хорошая могла бы быть девка, коли б не обратилась в неведомую тварь.
– Ты тоже, – сказала Зоряна.
– Чего тоже? – не понял толстяк.
– Хорошим мог бы стать мужиком, коли б твоя матушка не спуталась с пьяницей и не зачала тебя в обоюдном хмелю.
Здоровяк слегка побагровел.
– Это ты зря, – пробасил он. – Если хочешь знать, я…
– Не хочу! – отрезала Зоряна.
– Но я все равно тебе скажу, что я…
Зоряна прорычала нечто невразумительное, потом повернулась к Рамону и заявила:
– Эй, толмач, вели своему другу заткнуться, не то мне придется превратиться в оборотня и надрать ему задницу.
– Это еще вопрос, кто кому надерет, – пробасил обиженно Хлопуша. – Не родился еще тот оборотень, который мог бы одолеть…
Зоряна пришпорила коня, нагнала Глеба и поехала рядом. Первоход слушал перепалку здоровяка и девушки-чародейки вполуха. Долгая езда верхом повергла его в своего рода дрему. И мысли, проплывающие в голове, были все больше никчемные, будничные, почти пустые.
«Взял ли я с собой эльсинский кофе?… Да, взял… Ох и сложно же было его вырастить… Но еще труднее достать. А в сто крат труднее поверить, что это действительно кофе, а не какая-нибудь похожая дрянь. Спасибо восточным торгашам – показали, убедили, согласились продать. Сперва-то не хотели… „Это наше достояние, это наше достояние…“ Вот погодите, я еще всех славян кофе пить научу… И круассаны печь. И тогда посмотрим, где будет центр средневековой Европы».
Глеб усмехнулся своим мыслям, но тут же стал думать о другом.
«А вот интересно – глотал я бурую пыль перед тем, как мне явился охотник Громол, или нет?… Вроде не глотал, обошелся лишь водкой и олусом. Тогда почему в заветной коробочке осталось так мало бурой пыли?… Мистика какая-то…»
Зоряна, мерно покачиваясь в седле, искоса поглядывала на молчаливого ходока, а потом тихо спросила:
– Отчего такой мрачный, Первоход? Бери пример с толстяка, тот, похоже, всегда в отличном расположении духа.
Глеб открыл тяжелые веки, посмотрел на Зоряну задумчивым взглядом и снова отвернулся. Тогда девушка заговорила снова:
– Может, отпустишь меня, а? Я тебе слово дам, что разбойничать более не стану.
– И без слова не станешь, – небрежно заверил ее Глеб. – А коли станешь: поймаю, засуну в бутылку и заброшу в самый глубокий омут.
Зоряна усмехнулась.
– А я тебя другим представляла. Думала, ты свирепый и страшный. А ты вон какой – добрый, мягкий да податливый.
– И не говори. Порой сам на себя дивлюсь. Другой бы на моем месте заткнул тебе рот кляпом да положил поперек коня, чтоб ты кочки считала. А я терплю.