— В редакции молодёжной газеты.
— Кроме тебя, там некому работать, что ли?
Я молчал. А когда председатель, не попрощавшись, повернулся и молча пошёл прочь, я его не задерживал.
Дома я пробыл всего два дня. (Не на отдых сюда приехал. Надо работать!). Время подгоняло. Сказал родителям о поездке в соседний район. Боялся, что мама расплачется, а отец вообще перестанет со мной разговаривать. Но мама только вздохнула и сказала:
— Что ж, доброго тебе пути. Приезжай здоровым.
Отец долго молчал, сидя на кошме и глядя на свои натруженные руки, лежащие на коленях. Я тоже невольно обратил на них внимание, и мне пришло на ум сравнение: руки были похожи на ствол саксаула, скрученный непрестанной борьбой за жизнь.
Я уж думал, что так мы молча и простимся. Но тут отец сказал:
— Мы рады, что ты успешно закончил учёбу. Хотелось бы пред смертью увидеть, как ты выйдешь в люди и станешь настоящим человеком.
В его голосе была не только грусть расставания, но и тревога за моё будущее. Я же всё это воспринял по-другому. Что ещё нужно моему отцу? Сын закончил университет, стал писателем. Обо мне в газетах пишут!..
Нет, не понять было отца, его молчаливого осуждения. С тяжёлым сердцем покинул я родной дом.
В тот же день я прибыл в совхоз. И тут начались открытия за открытием.
Как всё же далеки мы от жизни, когда набираемся теоретических знаний в студенческой аудитории!
В этих краях я раньше бывал не однажды. Несколько раз приезжали с учителем на экскурсию: археологи проводили здесь раскопки древнего кургана и мы помогали им, чем могли.
Кроме кургана, здесь не было ничего примечательного. Кругом необозримая пыльная степь.
Сейчас передо мной лежала цветущая долина. И всё это сделано за пять-шесть лет! Это сделали люди, о которых я ничего не знал. Значит, пока я учился, они трудились не покладая рук. А вместе с ними — и героиня моего будущего очерка.
Это обстоятельство несколько охладило мой пыл. Я ехал в полной уверенности, что очерк получится и меня похвалят. Теперь такой уверенности не было. Имею ли я право писать об этих людях? Я, ещё ничего в жизни не сделавший своими руками, не совершивший ни одного полезного поступка?
Я долго кружил вокруг да около, прежде чем решился подойти к зданию дирекции совхоза. Директора на месте не было.
— Все на собрании, — ответила мне секретарша.
— Что за собрание? — спросил я.
— Уборка скоро. Вот по этому поводу.
— А когда оно закончится?
— Не знаю.
— Началось давно?
— Да уж с час как идёт.
Значит, пока я раздумывал…
— А не скажете, как мне можно найти механизатора Оразджемал Байлиеву? — обратился я снова к секретарше.
Она смерила меня взглядом, как человек, которому до чёртиков надоели вопросы, и стала закладывать бумагу в пишущую машинку.
Я подошёл поближе и повторил вопрос.
— Она на собрании, — коротко бросила девушка.
— Где проходит собрание?
— В клубе.
— А клуб где? — не унимался я.
Тут уж терпение у секретарши лопнуло. Она стремительно повернулась ко мне.
— Вы что, с Луны свалились? Или никогда не были у нас?
— Здесь всё так изменилось, — проговорил я.
— Так вот знайте: у нас не один, а два клуба. Собрание проходит в зимнем. А вообще кто вы такой и зачем вам Байлиева?
Она с такой строгостью посмотрела на меня, что я невольно улыбнулся.
— Я из редакции. Буду писать очерк об Оразджемал Байлиевой. Говорят, она передовик?
— Передовик? Да она, если хотите знать, чемпионка Союза среди женской молодёжи по сбору хлопка! В прошлом году министр, выступая по радио в Москве, говорил о ней. Сюда к нам из газет приезжали, из радио. Киношники целый месяц ей надоедали. Значит, вы тоже один из них?
Я кивнул головой.
— Пойдёмте, я покажу вам клуб, — сказала она дружелюбно.
Мы вышли на улицу. Девушка оказалась хорошей, приветливой и горячей патриоткой своего края: за короткую дорогу от дирекции до клуба я узнал от неё много интересного.
Клуб был вместительный, с большой глубокой сценой, на которой вполне мог ставить свои спектакли даже столичный театр. Сиденья обиты каким-то дорогим материалом. Двух больших люстр явно недоставало для такого помещения — в зале было полутемно. А может, совхозная электростанция по дневному времени вполсилы работала, не знаю.
За столом президиума я сразу заметил девушку, лицо которой показалось мне смутно знакомым. Но, приглядевшись, решил, что ошибся. Девушка сидела хмурая. Не иначе это кто-то из области, а то и из Ашхабада, — подумал я.
Разговор шёл о готовности техники, о том, как лучше организовать социалистическое соревнование, о премиях победителям, о культурном обслуживании сборщиков, о горячем питании в поле, об открытии ещё одних детских яслей.
Я делал пометки в своём блокноте, предполагая, что факты эти мне пригодятся. После очередного докладчика к трибуне подошла показавшаяся мне знакомой девушка. Каково же было моё удивление, когда я услышал её фамилию: Байлиева. Я искал её в зале, надеясь угадать, какая она! А вот прямо передо мной, за невысокой трибуной, стоит героиня моего будущего очерка! Больше того, это не просто Байлиева, это Отджа! Первая моя любовь!..
Теперь я вспоминаю и эти милые ямочки на щеках. Они всегда появлялись, как только Отджа смущалась и опускала голову. Она и сейчас чуть смущается, когда говорит о том, что подготовка к уборке проходит медленно. Мало тележек для хлопка. Наступит уборка, об этом некогда будет думать, тогда только подавай.
— Вспомните урок прошлого года. Из-за нехватки тележек мы выгружали хлопок прямо на землю. Хлопок засорялся, снижалась его сортность. Дополнительно потом приходилось его очищать машинами. Посчитайте, сколько времени мы потеряли и какой убыток это принесло.
Она разгорячилась, голос её окреп, и я уже не узнавал своей Отджи, это была незнакомая и знаменитая Оразджемал Байлиева.
— Всё это мелочи, — крикнул кто-то из зала. — Их быстро можно устранить.
— Мелочи? — вскинулась Оразджемал. — В прошлом году тоже так думали. А что из этого вышло? Большие недостатки всегда рождаются от мелких неполадок. Сегодня мы не обращаем внимание на недостаток тележек…
— Да что ты привязалась с этими тележками? — снова прозвучал тот же голос.
— То и привязалась! — повысила голос Оразджемал. — Наш уважаемый директор товарищ Салихов обещал, что тележки будут, а их не было! Не так ли, товарищ Салихов? — повернулась она к президиуму.
— Так, так, — подтвердил директор.
— Речь идёт о полной механизации уборки урожая, — горячилась девушка. — Об этом мы кричим на всех собраниях, а сами…
— Да будут, будут тележки, — не выдержал директор. — Мало тебе моего слова — Борис Игнатьевич подтвердит.
— Эту ответственность полностью беру на себя, — кивнул головой главный инженер. — Ни минуты механизаторов не задержим.
— Спасибо, — церемонно поблагодарила Оразджемал.
В зале засмеялись.
— Я вижу, что удовлетворены решением вопроса?
Она кивнула.
— Тогда разрешите мне, — продолжал директор, — задать вам вопрос: с кем в этом году вы решили соревноваться? Кого вызываете помериться силами?
Оразджемал ответила не сразу. Зал притих, ждал. Видимо, в этом простом на первый взгляд вопросе крылось нечто принципиальное. Девушка тряхнула головой — а будь что будет! — и сказала:
— Ата-ага.
По клубу пронёсся лёгкий шумок удивления и тут же затих. Оразджемал твёрдо повторила:
— Ата-ага вызываю!
Что тут началось! Все поднялись и стоя аплодировали. Директор совхоза старался перекричать шум, но его никто не слышал.
Наконец волнение улеглось и послышались голоса:
— Сколько обещаешь собрать?
— Мы хотим знать.
— Или в секрете держишь?
Директор совхоза постучал карандашом по графину, призывая к порядку, и обратился к Оразджемал:
— Слышала? Отвечай народу. Или, может, не решила ещё, сколько соберёшь?
— Давно решила, — ответила Оразджемал. — Четыреста пятьдесят.
— Четыреста пятьдесят тонн!?
— Ох-хо! Вот это да!
— Берекелла! Молодец!
Я не мог оторвать взгляда от девушки. Она или не она? Иной раз казалось, что это моя Отджа — та же улыбка, голос, с теми же, присущими только Отдже интонациями. Но стоило ей посуроветь, заговорить серьёзно — и я уже не узнавал в ней Отджу.
Хотя о чём я размышляю? Она ведь действительно другой человек. Та была девчушкой из моего детства, а эта — мастер своего дела, всеми уважаемая Оразджемал Байлиева, гордость наша. Да и имя у неё другое: та — Отджа, а эта — Оразджемал.
Собрание закончилось. Я вышел вместе со всеми и, не торопясь, пошёл к зданию правления. Никто не обратил внимания на чужого в посёлке человека. Очевидно, гости приезжали сюда часто.
Вдруг я услышал:
— Постойте!
Обернулся.
— Шамурад!.. Вай-ей!.. Ну конечно, Шамурад! Я тебя в зале увидела и сразу узнала. Вай-ей!.. Точно — Шамурад!..
Ну вот, теперь попробуй не поверь, что это моя Отджа! Да, это она. И такая же хорошенькая, как в детстве. Те же милые лукавые глаза, взгляд которых преследовал меня даже во сне. Та же улыбка и ямочки на щеках.
А как она обрадовалась встрече! В груди моей шевельнулось что-то давно забытое. Я чувствовал, что любуюсь Отджой.
— Какими судьбами у нас? Ты ли это или мне кажется? Как дома, все живы-здоровы? — забросала она меня вопросами.
— Дома хорошо. Мать, отец здоровы. А вот я приехал сюда писать очерк.
— Это хорошо. Люди у нас славные, трудолюбивые. К нам приезжали журналисты, из кино были. А вот писателей не было. Молодец, что приехал.
Я был приятно удивлён: Отджа знает, что я писатель? Может, и рассказы мои читала?
— Когда приехал?
— Только что.
— Ах, ну да. Иначе бы я знала о твоём приезде.
В кабинете директора, кроме него, сидели ещё какие-то люди. Узнав цель моего приезда, он сказал:
— Приезжают многие, чтобы написать о нашей Оразджемал. Но что-то мало мы читаем о ней, о её самотверженном, новаторском труде. Помещают только её фотографии да несколько строк подписи. Из кино приезжали, не давали ей работать, а результат? Ничего что-то мы не видим.