орая что-то значит. Хоть баронами их называй, хоть боярами или халифами, но это всё равно что изукрасить динозавра кружевами и лентами в надежде, что он довезёт тебя до ближайшего города. Ты босс или нет? В этом-то всё и дело.
Я как-то побывал в Холе — метал кольца в цель и получил жалкое подобие минета. Стены там были мягкими на ощупь. Как лёгкие.
— Дело не во мне, мистер Сент-Джон, — чистосердечно проговорила Цитера Брасс. Она плавно выскользнула из «тэлбота» и обошла вокруг машины, чтобы открыть мою дверь — да уж, замашки у этой ирокезской девы были джентльменские. — Вы свой год заслужили. Будь моя воля, позволила бы вам остаться с ним в обнимку.
В пузыре лифтовой кабины мы взмыли вверх, вдоль лавандового хребта Меланхолии. Поднялись над сизой вонью сигарного дыма, окружающего Уран. Через пятно впавшего в спячку светостекла я увидел чёрное небо и звёзды. Суровые и яркие, словно следы от пуль. Никаких лун. Что-то внутри меня встрепенулось. Моё тело знает: небо должно выглядеть именно так. Меня как будто обдало горячим душем.
Лифт поднялся в пентхаус, как дым поднимается по трубке бонга[49], и Цитера Брасс, безупречная до последней молекулы, решительно вышла в помещение, пол которого представлял собой громадную шахматную доску. Её каблуки звонко целовали стеклянные квадраты. Офис, большой, как бальный зал. Низкий потолок с контрфорсами украшали пересекающиеся узорчатые полосы из жидкого светостекла, мандариново-оранжевые, красно-белые, как леденцовые палочки, или полыхающие огнём Святого Эльма. В дальнем конце комнаты располагался длинный чёрный стол, на котором горела зелёная лампа. В северном углу громоздилась частная установка дальней радиосвязи размером с целый дом. Задняя стена целиком состояла из окон, и за ними открывался вид на бульвар Эпи, располагавшийся далеко внизу под этим гнёздышком в сотню этажей. Над окнами висела картина — картина из светостекла. Я раньше никогда не слышал, чтобы кому-то удалось до такой степени взять светостекло под контроль и сотворить подобное. Я глазел разинув рот. Цвета скользили и бежали: женщина без одежды и с длинными волосами цвета павлиньих перьев. Она ими не прикрывалась, как случается с дамами на картинах, нет. Она просто стояла, не стесняясь своей наготы, и смотрела сверху вниз на ярко-алого мускулистого мужчину, который пыжился от гордости. Он с жизнерадостным видом преклонил перед нею колени, протягивая длинный медный пояс, изукрашенный по всей длине драгоценными камнями: Гефест, предлагающий пояс Афродите. Когда она надевала этот пояс, даже боги из штанов выпрыгивали. Каждый драгоценный камень был водоворотом, в котором цвета сменяли друг друга, всевозможные цвета. А потом на краткий миг они перестали быть драгоценными камнями. Они были планетами. Лунами. Затем они слова сделались гранатами, изумрудами и опалами. Меня затошнило. Цветовая болезнь. Уранское головокружение.
Ко мне повернулась фигура, которую скрывали тени в дальней правой части комнаты. Я сосредоточился на ней. Её одежда была коричневой. Серой. Чёрной. Я впился взглядом в тусклое пятно во тьме, как будто от этого зависела моя жизнь.
— Это всё, Цитера. Спасибо, — раздался голос. Женский голос. В яблочко с первого раза: корни венгерские, родом с Сатурна. Точнее, не просто с Сатурна, а из Энума-Элиша. Мои старые привычки потёрли свои сверчковые лапки, и я ощутил раздражение. Эта мадам была из самого верхнего слоя сливок общества, но согласные в её речи звучали чересчур старательно. Я предположил, что родилась она в другой среде. — Можешь подождать снаружи.
Мисс Энума-Элиш приблизилась. Бритая голова. Невысокая, суровая, с видом бойцовским и властным что твой дробовик. Я предположил, что ей лет пятьдесят и она в хорошей форме, но от жизни в этих краях стареют быстро. Гадать бессмысленно. Она была упакована плотно, как мумия, однако я видел, до чего дорогой на ней костюм. Дороговизна так и бросалась мне в глаза. По три серебряных скобы на хряще каждого уха. В обеих ноздрях едва заметный блеск дождевого жемчуга. «Хе-хе, — проскрипели мои сверчки, покачивая усиками. — Она отбойщица. Сливочные сливки, деньги так и брызжут, не чета какому-нибудь тупому малолетке или торчку — и всё равно она отбойщица».
Дама-босс хранила молчание. Перекладывала какие-то бумаги на своём столе, похожем на гроб. «Наверное, ей до смерти хочется оказаться внизу, с теми толпами», — подумал я.
И понял, что сам лишил её такой возможности, поскольку не пришёл вовремя.
— Только что сказал вашей девушке, — проговорил я. Мой голос прошелестел над стеклянным полом. — Сказал ей. Не нужна мне эта работа. Без разницы, сколько вы платите. Мне это не нужно. Так почему бы вам не отправиться вниз, к таким же, как вы? Остался ещё час. Это целая вечность.
Дама-босс бросила на меня взгляд, который яснее ясного выражал то, насколько я невежественен во всех возможных областях.
— Мы не на переговорах, мистер Сент-Джон. Задание состоит в следующем: в обмен на девятьсот тысяч фунтов стерлингов плюс затраты вы расследуете исчезновение и выявите нынешнее местонахождение…
— Леди, это не переговоры, потому что я не нуждаюсь в дерьме, которое вы пытаетесь мне втюхать! Не тратьте силы зря!
— …нынешнее местонахождение, если таковое существует, молодой женщины по имени Северин Анк, которая исчезла приблизительно восемнадцать лет назад неподалеку от посёлка Адонис, на архипелаге Белый Пион, в северном полушарии Венеры, представляющем собой нечто вроде серой зоны между китайским и канадским секторами.
— По-вашему, я этого не знаю?! — прошипел я, возненавидев её по-настоящему, со всей силой. Добиться от меня такого очень легко. Достаточно произнести слово. Любое из списка: Адонис, Белый Пион, Северин Анк. Как эта бритая сука посмела сказать её имя вслух? Шла бы она на хрен за такое. Я не произносил это имя три года, и у меня было больше прав его произносить, чем у кого-то другого.
Дама-босс обошла вокруг своего стола и присела на краешек, сложив пальцы шатром. На её лице заплясали отблески арлекинских огней. Скулы у неё были невероятные, как на изваянии мученицы.
— Я весьма уверена, что знаете, мистер Сент-Джон. Я и те люди, чьи интересы я представляю, считаем, что вы находитесь в уникальном положении, позволяющем провести это расследование. Скажу для ясности: мы рассчитываем на успех. Мы рассчитываем на грандиозный успех. Мы рассчитываем на — не буду скрывать — тело. Нам сгодится любой вид. Живое или мёртвое, целое или по частям. В сознании или… хм… ну, в том состоянии, которое можно считать противоположностью сознания. Это даёт вам довольно широкое пространство для манёвров.
— Какой-то грёбаный гротеск, но поскольку я не стану заниматься этим делом, притворюсь, что не расслышал.
Она коротко рассмеялась. Её приглушённые сатурнианские гласные источали лесть; её венгерские согласные презрительно усмехались.
— Но кто, если не вы? Разве могли мы отыскать в любом мире, под любым камнем того, кто знаком с предметом наших поисков столь же близко? У кого могут найтись более сильные мотивы узнать правду, чем у Анхиса Сент-Джона, сироты из Адониса, мальчика, который видел всё? Мальчика с поющими руками? — Она схватила меня за руки, облачённые в перчатки, быстрее чем мои потрёпанные нейроны успели отреагировать. Кожа у неё была холодная даже сквозь перчатки. Я выдернул руки, сжав кулаки.
Дама-босс нахмурилась. Отступила на шаг, покачалась на пятках, как профессиональный боксёр. Первый раунд пошёл не так, как ей хотелось, но она уже выходила на этот ринг. Она принялась обстреливать меня фразами:
— Вы не помните ничего, что с вами происходило до десяти лет. Ваши родители были записаны как Пейто и Эрзули Кефус во время венерианской переписи населения 1940 года — османские подданные, задолженность по налогам немалая и тянущаяся с давних пор. Но с тем же успехом они могли бы оказаться персонажами какого-нибудь романа, принимая во внимание то, насколько вы ощущаете свою связь с ними. Вы не пользуетесь именем, которое они вам дали. Северин в день вашей встречи окрестила вас вот так, по-дурацки. Фамилию вы взяли у приёмного отца. Вы провели юность на Луне, но не в Титоне, а в Ибисе. Довольно милый прибрежный городок, но, что куда важнее, там имеется знаменитый госпиталь, специализирующийся в лечении…
— Хватит.
— …калек, безумцев и немощных. «Святая Нефтида», верно? Кажется, в Ибисе ещё есть очаровательный парк развлечений с отличными разухабистыми «русскими горками». И с электромобильчиками. Как же вам повезло! Кто бы не превратился в прекрасного юношу в таких идиллических условиях? Великолепное поместье с видом на Море Ясности. Самый зрачок человека-на-луне[50]. Игрушки, книги и хорошая, питательная, выращенная на Земле еда. Даже амбулаторное отделение! Но только ведь вы не прижились в «Святой Нефтиде», верно? Ну а кто бы прижился? Медсёстры бывают такими занудами…
— Прекратите.
— Итак, вы сбежали из госпиталя, от своего опекуна, от автомобильчиков и «русских горок». И куда же вас занесло первым делом? Ну же, вы точно это помните.
Моё лицо горело. Алкоголь, который я жадно глотал в «тэлботе», спешно устремился в обратном направлении.
— Да замолчите же вы наконец. Заткнитесь!
— О, но я не сомневаюсь, вы знаете ответ на вопрос лучше меня, мистер Сент-Джон. Что же это было за место? Марс? Нет, нет, Марс был позже, после того, как вы просохли — ну, по крайней мере, в первый раз. Так где же вы задержались поначалу?
Я стиснул зубы.
— Меркурий. Трисмегист.
— Ах, ну конечно. Гасиенда. Скажите-ка, это была ваша первая попытка самоубийства, или мы что-то упустили из того, что случилось под сенью Святой Нефти?
— Хватит.
— Скажите, мистер Сент-Джон, что собой представляет мальцовый кит на самом деле?
Человек может выслушивать собственную историю лишь до определённого предела, прежде чем он запросит пощады. Это и был мой предел, он самый.