Дело в том, что выставка в Энума-Элиш проходила в 1914 году. А ты родилась в октябре того года.
Вот и все улики, какие у меня есть. Знаю, это немного. Перси и Фредди выросли вместе. Не в том смысле, что они лупили друг друга игрушечными пожарными машинками и ели песок бок о бок, но в том, что они были двумя юношами, которые прибыли на Луну в одной и той же ракете, оба неистово амбициозные, двадцатилетние и алкавшие заполучить весь мир. Даже когда Фредди сгнил, как старый банан, Перси всё равно продолжал его любить. Та часть души, которая выключает любовь, у Перси сломана. О, я знаю, ты так не думаешь. Семь жён, как-никак. Но это мы его бросили, а не наоборот. Даже ты. И он продолжает любить всех, кого когда-то любил, я это знаю точно, как знаю цвет собственных глаз. Просто дело в том, что настоящий, живой человек не может блистать, как неснятое кино. Наверное, любовь к Пенелопе была занозой в его душе, ведь он предавал друга. И если бы Фредди узнал, это бы убило Перси. Возможно, в буквальном смысле, учитывая обстоятельства.
Прежде чем ты спросишь: я уверена, что Пенни любила тебя. Её просто заело как пластинку, она застряла в истории, у которой не было хорошего конца.
Долгое время я считала гадостью то, что Перси не сказал тебе правды. Тебе-то он мог признаться! Но секреты куда прочней, чем угрызения совести. Ты так решительно настроилась доверить каждую деталь своей жизни микрофону и объективу камеры. Ты настаивала на том, чтобы говорить, когда всем нам хватало тишины. Правда, реальность, дерзкая честность, смешанные в высоком бокале, со льдом — вот какой ты была.
Он бы когда-нибудь тебе признался. Уверена, он собирался это сделать. Как сделала я. Может быть, всем нам просто надо было почаще разговаривать, как взрослые люди.
Вот и всё, что у меня есть, Севви. Я надеюсь, что это письмо каким-то образом тебя найдёт.
Клементина хочет отправиться на вечернюю прогулку. Луны восходят одна за другой, словно большие и бледные праздничные шары. Не говори никому, что я это сказала, но я тебя люблю и буду тосковать о тебе до самой смерти. Пусть ты не была моим ребёнком, но ты моя дочь, и за это стоит выпить, да не один раз.
Вернись домой, если сможешь.
Из письма, обнаруженного в могиле Северин Анк
«СКОЛЬКО МИЛЬ ДО ВАВИЛОНА?»:ЭПИЗОД 974
Дата выхода в эфир: 2 сентября 1952 г.
Ведущий: Генри Р. Чоудхари
Веспертина Гиперия: Вайолет Эль-Хашем (финальный эпизод)
Тибальт Гайян: Ален Мбенгу
Невидимый Гусар: Закария фон Лейпольд
Доктор Груэл: Бенедикт Сол
Приглашённая звезда: Мод Локсли в роли Глорианы, Королевы-Пантеры
ВЕДУЩИЙ: Добрый вечер, слушатели, если там, где вы находитесь, и впрямь вечер. Подсаживайтесь ближе, налейте себе чашечку чего-нибудь вкусного и откиньтесь на спинку кресла в ожидании очередного эпизода любимой в Солнечной системе истории о приключениях, романтике и интригах — «Сколько миль до Вавилона?» Празднуем наш тридцать третий год в эфире и в ваших сердцах! «Вавилон» является результатом совместного производства Всепланетной беспроводной вещательной сети Юнайтед/Юниверсал (Нью-Йорк, Шанхай, Титон) и «Би-Би-Си Радио», запись осуществлена в студии «Атлас», Лондон.
Сегодняшний выпуск вам представляют, как обычно, «Касталия — Фильтрация воды» — куда бы вы ни отправились, выпейте стакан воды со вкусом милого дома. Дополнительное рекламное сопровождение представляет компания «Аудумла» — приносим наше семейство качественных продуктов из мальцового молока на ваш стол, а вашу семью переносим к звёздам; ваши друзья из «Кока-Кола»; Ост-Индская торговая компания; а также корпорация «Эдисон Телерадио».
Ранее в «Сколько миль до Вавилона?»: наша героиня, Веспертина Гиперия, наконец-то сочеталась браком с возлюбленным Тибальтом в Чертогах Гипериона, ранее именовавшихся Зловещим Сералем доктора Груэла. Подружки невесты: два милых Мальцов ых кита. Букет невесты: звёзды.
ВЕСПЕРТИНА: О Тибальт, судьба моя, о которой я так долго мечтала, испытаю ли я когда-нибудь счастье более сильное, чем сейчас, в твоих объятиях, когда вся Венера в безопасности и покое, и дитя наше спит здоровым сном в моём чреве?
ТИБАЛЬТ: Знаю, что я не испытаю, судьбоносный мой фавн.
ВЕСПЕРТИНА: Но наше приключение не закончилось, верно? Ещё можно совершить много деяний и на многое осмелиться! Фонтан Памяти, Крепость Сорока Тысяч Желаний, Лагуна Драгуна! Вместе мы приведём каждое из этих мест в тёплые объятия Короны!
ТИБАЛЬТ: Ничто нас не остановит, даже смерть. Это наш дом навеки!
ВЕСПЕРТИНА: Сегодня ночью я усну в твоих объятиях, о чём мечтала столько лет. Ночной ветер залетит в наши окна и прошепчет сладостные обещания завтрашнего дня. Я усну, и мне приснится мир, который мы сотворили, когда наши взгляды впервые встретились, а руки впервые соприкоснулись. Прощай, Горе! Веспертина больше не твоя невеста!
«ТЁМНО-СИНИЙ ДЬЯВОЛ»«ЧЕЛОВЕК В МАЛАХИТОВОЙ МАСКЕ»«СОН МАЛЬЦОВОГО ДОКТОРА»«И КОЛЬ ОНА НЕ УМЕРЛА, КАК ПРЕЖДЕ ТАМ ЖИВЁТ»:ДЕЛО О РАССКАЗЧИЦЕ, КОТОРАЯ ОПЯТЬ ВЕРНУЛАСЬ
Широкий угол. Установочный кадр. Медленный зум.
«Вальдорф — Белый Пион» сияет, как украшенный свечами торт. Ужин ждёт под серебряными куполами; всё готово, осталось лишь подать. Корзиночка с мятными конфетами загружена в кухонный подъёмник, её содержимое готово поцеловать каждую подушку аккуратной зелёной фольгой. Потолок разрисован, словно в странной часовне, и изображена на нём Венера, примиряющая троянцев с греками. Армии окружили болотце. Богиня баюкает одной рукой покрытое синяками тело Париса, другой взывает о мире. Из раны у неё над сердцем течёт кровь, пропитавшая волосы. Это известная картина, хотя никто из ныне пользующихся благами отельного холла не смотрит вверх.
Длинный кадр охватывает лабиринты розово-кобальтового узора на роскошном ковре, блестящий рояль, вазы с пышными букетами цветов варуна и гардений, которые на самом деле не гардении. Шумная группа чужаков устроила настоящий переполох в Миртовом холле. Что за невоспитанность! Даже прохожие на утопающей в сумерках улице слышат этот шум и гам.
— Съели нас?! — кричит Арло Ковингтон, сертифицированный бухгалтер. Он бьёт кулаком по шлему водолазного костюма. Пейто и Эрзули Кефус испуганно отодвигаются; они помнят внезапный глухой удар, с которым их настигла смерть, и по-прежнему не выносят громких звуков. — Съели нас?!!
Каллиопа Беззаботный Кит держится молодцом. От подавленного возмущения и замешательства её нарисованный силуэт меняет цвет с бирюзового на чёрный, а потом — ультрамариновый.
— Прошу прощения, а как бы вы поступили, если бы жареный цыплёнок влетел в окно кухни, улёгся на тарелку и сам себя разрезал вашими ножом и вилкой? Осмелюсь предположить, сэр, вы бы не устояли. — Она по-мультяшому краснеет, на китовых щеках опять появляются два пурпурных кружочка. — Вы вошли прямиком в меня, мистер Ковингтон. Что я, по-вашему, должна была делать?
Персиваль Анк гладит чёрные волосы дочери. Её киношная кожа мерцает и пропускает кадры. Они не стояли так близко друг к другу уже очень давно. Северин поджимает губы. Она с трудом может смотреть на съёмочную группу, которую потеряла. Она знает, что к чему, но её ещё не попросили признать это по-настоящему.
— А как же я? — Гораций Сент-Джон с огромным трудом встаёт, опираясь на изукрашенную драгоценными камнями трость. Его сломанные, перевязанные лентами ноги подгибаются. — Я не мог спать. Повинен в великом грехе бессонницы. Мой непростительный поступок состоит в том, что я вышел наружу, чтобы отлить, а не стал делать это в своей палатке.
Эразмо Сент-Джон кладёт широкую ладонь на спину кузена. Спина холодная; Эразмо это не беспокоит.
Каллиопа опускает голову.
— Ты был случайностью. Мы извиняемся — это всего лишь наше седьмое извинение за всю историю.
— О, перед Горацием извиняемся, а остальным — хренушки, вот как? — кричит Марианна Альфрик, и с её кожи слущиваются хлопья плесени, плавно летят во все стороны.
— Но что же со мной произошло? — молит Гораций. Его голос понижается до шёпота. — Я не помню, как умер.
— Что ты помнишь? — спрашивает Анхис.
— Вышел из палатки. Шёл через посёлок; дышал морским воздухом. Думал про оборудование для следующего дня. Продолжал идти — я решил, что в какой-то момент появится Раз, так что шёл медленно. Прошел мимо мемориала и увидел что-то за домами. За старой каруселью. Что-то зелёное. Вы же понимаете, на Венере зелени мало. Но там была зелень, и жёлтый солнечный свет, яркий как в полдень, и синяя вода. Это был пруд, окружённый высокой травой, голубыми колокольчиками и грибами, мягкими и влажными. Я опустил в воду руку и попробовал — она была свежая. Я подумал, что поплавать в несолёной воде будет здорово. И окунулся всего лишь на миг.
Мистер Бергамот с печальным видом отплясывает танцевальное па.
— Помни про спицу, — скорбно говорит он.
Каллиопа начинает объяснять.
— Мы удерживаем вместе бесчисленные миры. Когда один из нас умирает, края начинают истираться и расходиться. Миры истрёпываются, просачиваются друг в друга, улетают в ничто, выгорают. Когда мы уходим, остаётся дыра. Через такие дыры просачиваются другие места, оставляют отпечатки. Осколки тех мест застревают в наших остовах. Песни, которые никто раньше не слышал, фильмы, которые никто не видел, слова, незнакомые, как новые планеты. Другие голоса могут кричать из ниоткуда, осиротевшие голоса, отделившиеся от ртов, которые их породили. Голоса, которые начались в других версиях вас и затерялись внутри нас, и теперь они ищут путь домой. Ты увидел одно из таких мест. Если хочешь знать, это маленькое озеро за пределами Тонганокси, что в Канзасе. В этом месте нет ничего важного. В вашем мире его попросту не существует — ни Тонганокси, ни Канзаса, ни озера. Ты направился к нему. Однако твоё тело не вошло в заросли колокольчиков; оно разбилось на десять кусков о стены колодца на Венере. Но приземлился ты прямо в яблочко, ибо к этому моменту размочалившийся край мира сам себя заштопал с тобой внутри. Ты больше не был на Венере. Ты утонул в Канзасе. Мы не существуем повсюду сразу. Мы всегда движемся. Наши части задерживаются, когда мы оставляем после себя след, подобный тропинке из хлебных крошек. Это как лестница. Какие-то наши куски остались в Адонисе после того, как мы разломали его на части в поисках своего детёныша. Арло вошёл в одну. Ты упал за край другой.