Но невозможно. Реальность разматывается по своей оси, упираясь, как кудель о твердую поверхность реальности, оставляя в слезах Ариадну. Не она владеет ситуацией, а мойры с Ананке! Нет удивления или чувств, подобных или схожих с заблудшим Тесеем. Он не найдет дороги. Его убьет жертвенный бык, став охотником и алтарем для поглощенного героя роком. Пронзит клыками, которые не ведают остановки или жалости. Нет мотива для восприятия, что задумается или подумает. Пропорет и убьет в момент…
Герой падает в объятья мрака, являющиеся последними для поцелуя со смертью. Она танцует последний танец на ребрах покоренного Адама. Астра пытается сделать вдох, но он обрывается прерывистым хрипом. Не хватает дыхания для ощущения свободы, а не спертости внутри, в груди, как обнимает смерть, целуя агонией в веки. Они смежаются от вечного и томного сна, когда нет границ для повествования. Сценарий порван и не имеет жизни.
Книга судеб выбрасывается за ненадобностью. Остается воспоминание как след о прошлом путешествии, когда ноги помнят власть и силу, а не идут, куда зовут ветра. Ветер перемен крушит сомневающихся людей, которые не готовы сделать решительный шаг и взять быка за рога. Быть в реальности цельными с амплуа, не разобранными на сотни оттенков, запчасти. Герой не представляет ровным счётом ничего. Не имеет причин таинства дыхания, ощущая цельность души. Она упорхает из тела…
Истерзанная сущность не довлеет над ужасным роком. Где нет радости, нет воли случая, когда думаешь: кукловод сжалится и не заметит движения тела. Примечает, ударяет молотом, чтобы не было шансов для спасения. Пространство уходит из взгляда. Не основывает причин для воспоминаний о сопротивлении. Взгляд заполняет кровавая пелена, забирая из рока жизни Адама и Астру, не желающих ощущать боль в груди, голове, уме, во всем естестве. Движение – боль и желание встать, чтобы оказать сопротивление или бледное подобие. Но не воцарятся в уме. Герои падают в сплошной туман темноты. Рокот громит. Тишина смеется…
Глава 39. Ворон невзгод
Тишина смеется, вбирая в пустые глазницы хохот с кровью, не разделяя его на ментальные и зрительные части. Ей без разницы, сколько по времени страдают герои: всегда мало, так как уничтожить до конца – единственная цель для тишины. Она разрывается хлопками взрывающихся дверец, когда кажется, избавишься от преследования, но вновь попадаешь под чёрную тень птицы. Она не милосердна. Убийственна в своей первопричине, которая крушит всё, что ей не подвластно с первого появления на сцене, захватываемой с ускорением уничтожаемых до атомов нервных окончаний. Нет ничего живого, чтобы зацепиться за края распавшейся реальности, проявить себя и выжить. Нет, спастись от безумия, от которого нет пространства для маневра или хотя бы побега. Трудно убегать, когда нет даже направления для следования, не то, чтобы видеть, куда надо бежать. Глаза кровоточат от вбитого с болью клюва...
Ворон невзгод угрюмо нависает громыхающим рокотом, перебирая нервы, не жалуя, а уничтожая. Какая разница, сколько в герое остается живых граней или оттенков для жизни? Уничтожить до конца, тогда настанет освобождение и вылет за пределы естества. Нельзя пребывать в ощущении, что нет хорошего! Но ворону не объяснишь! Он будет каркать и веселиться, когда обмякнут до состояния овоща нервы героев – нет тепла и присутствия. Жизнь – коварная штука, выбивает из седла. Наездник падает на пол от боли, которую не может сдержать, ни хотя бы удержать в рамках приличия и не остановленного дыхания, которого не хватает, чтобы справиться от ужаса, сковывающим его со всех сторон. Точно прутья тюрьмы, сжимающиеся с каждой секундой губительного промедления. Поздно.
Тысячи иголок вонзаются в отрезанное от реальности тело, где нет тени для отображаемого сомнения, что всё необходимо и нужно. Ощущается, как тихий рокот судьбы, забирающий в себя и медленно убивающий. Нет реальности, кроме той, которая нарисована отказом от жизни, если нет сопротивления. Кукловод мнет героев.
Они такие податливые. Не могут сказать и воспротивиться. Если будут слова, которые идут наперекор судьбы, то боль усилится. Станет нестерпимой в моменте осязания, когда не хочешь составлять грани жизни, ведь находишься за пределами. Выкинут за грани разумной цели, где пребываешь, так как не радуешься ни одной минуте, которые остались. Они смываются потоком из невысказанных мечтаний. Даже смутной веры…
Но что представляют вера для героев, которые утратили последнее, которое могло служить точкой опоры для реальности? Всего лишь, гранью, чертой, за которой ничего нет. Точка смерти. Начало конца. Осязание близости рока.
Не сказать, что боишься. Нет, представляется логичным осязанием точек, которые предшествовали событиями. Цепочка логики связывает, что было начальным и конечным. Нет представления, что нереально и туманно. Максимально прямо и топорно, реальность не ждёт шага или готовности. Она сметает шахматные фигуры, довольно хохоча …
Нет игрока, который в силах помешать и составить конкуренцию. Нет, реальная смерть базируется на избыточности и верности. Выше неё никого нет. Никто не забирался, чтобы увидеть то, над чем не властен. И зачем? Ты посмотришь на горизонт познания. Он стирается под взглядом, не имеющим оснований для дыхания. Сдавливает грудь, выжимая запас легких из податливого тела. Не поспоришь, что творится. Не начертит жизнь, чтобы узнать, какой она станет.
Пребываешь в состоянии, где отсутствует покой долгое время. Глаза устали наблюдать за беспомощностью, так как нивелируется благая и радостная мысль. Жизнь идёт по кромке льда, соединяющей два мира: живой и мертвый. Позади значений добра и зла. Вне времени и пространства бытия.
Адам и Астра блуждают в собственной голове, не находя ответы на вопросы, зачем начинается путь, из которого нет выхода и входа. Нет сомнения, как и почему оказались. Это учёный подстроил, чтобы заманить в сети! Но краткое озарение сменяется большей болью, смеющейся за спиной. Ворон точит когти, чтобы вонзить в спину, забирая с собой. Ведь он – то, что начертано сознанием. От него не убежать: ты – твой враг.
Герои в каждом из отражений видят, чтобы точно отражать каждое из совпадающих граней. Они распадаются на сотни осколков, ведь для них нет пределов или осмысления. Реальность подвластна тому, кто обрел последнюю степень, забирающую волю и надежду. Власть и силу.
Герои не отражают имена своих лиц. Не находят переживание момента, ибо не в реальности спектрального ощущения. Перемещаются в словах и символах, рокотом и дымом заполняющих естество, которое было полым. Уже не пустые тела, но изнанки гнилого состояния. Могут чем угодно начинить или вместить, но если ты – никто, то не поможет. Ничего отражает ничто, так как не знает большего блага. Развитие не нужно.
Герои стали бледной копией, подобием, бывшим в употреблении. Вышли из обихода слова, не находя прежнего дома, ведь его захватили. Тебя выгнали и не признают. Одиночество творит апатию и отсутствие сопротивления. Реальность оказалась мощнее, что было подвластно, но не так, как хотелось. Жизнь разорвалась на ткани: как было до вмешательства учёного, как стало после разрушенного состояния…
Не поделить реальность и не составить формулу, по которой высчитаешь, как вернуться в прежнее ощущение покоя и уверенности. Их нет, стерли, как возможность для существования. Только темные грани. Чёрный цвет жизни.
Над пустыней проплывают тени, словно останки или ошметки былого и большого могущества. Громадные замки, бывшие злостными к врагам, как один, разрушены и превращены в сожженные пепелища. Нет ничего, чтобы взгляд зацепился и понял, была жизнь. Её нет, уничтожена. Вышла…
Осталась пустующая комната, в которой не соотносятся того, как герои ощущают, либо хотели пребывать в ином понятии. Ведь они есть бледное подобие, кем являлись. Не составляют эпизод для составления карты дней. Идут вслепую по мировосприятию, где раньше понимали, где находится действительность. Знали, что найдут, если обязательно ищут. Но сейчас не делится на понятия «было» и «стало. Только ставшее ранит острее.
В груди возникает дыра. В неё просачиваются, словно отдельные категории и понятия, недоступные для понимания и явления в прежнем сочетании жизни. Ведь истирается, не является в точности, какой была. Нет эпизода, чтобы вернуться и стать таким же, каким уходил. Без сломленных крыльев птица не взлетает. Боль сопровождает полёт, уничтожая птенцов, которых раздавливает жизнь. Адам и Астра не были и не являлись птенцами. Они выбрали судьбу, чтобы последовать за сигнальным и убийственным маяком, ведущим на рифы. Напороться на них. Утонуть…
Судорожно глотать холодную воду обстоятельств, постепенно, без остановки или пауз уходить на дно. Видеть колыхание далекого света, покинутого и не доступного. Сложно уйти от прежнего состояния, когда не созревал в состоянии или понятии чувств. Шаг вперед – тонешь и не ищешь причин, чтобы оттолкнуться ногами от дна, зовущего притяжением. Где находится, там нет сопротивления или чувств, исправляющих налёт бытия, которое не жалеет слабых жертв.
Жизнь и Смерть не определяют, как человек потеряет последнюю нить веры и надежды, если он готов быть на дне обстоятельств выбора. Никто не тянул за веревочку. Раз за разом насильно не вел в гости к учёному. Адам и Астра выбрали судьбу, не подозревая, чем обернется в будущем. Как могли посмотреть в толщу месяцев и неправильных выборов, если всё определило, в конечном итоге, обман учёного. Насильно избавил от воли.
В ком вина, если учесть, что герои шли по дороге, а учёный ждал в конце, зная, когда придут? Обоюдная вина. Жертва знает, когда хочет попасть в руки убийцы. Еретик выбирает дорогу, где нет лишних глаз, чтобы нарушить закон. Но инквизитор всегда прав. Ворон угрюмо каркает и выклевывает последние остатки сил. Их больше нет.
Терпение пересекает последний рубеж, за которым смотрит Харон с довольным лицом. Улыбается, готовясь заполучить обол. Монеты. Как много человеческого и алчного. Судьба не берет взяток. Бесчувственно рассуждает, зная – перед законом все равны. Нет ни правых и левых. Адам и Астра идут, наблюдая, как хохочет ворон. Точит когти, хищно предвкушая, как вонзит в кожу, забирая каплей за каплей жизнь. Не посмеешь уйти илизбрать иной рок. Нет иного жребия.