– А ещё я прекрасно владею мечом, – издала я неловкий смешок, пытаясь разрядить обстановку, потому что его взгляд был таким интенсивным, что воздух между нами уже почти искрил от напряжения, и от этого было немного страшно.
Оставшийся серьёзным Фэн Хай наклонился ко мне. Его губы коснулись моих осторожно, нежно, – и тут же, оторвавшись от меня, он подхватил меня на руки и отнёс на постель.
– Айлин, – устроив меня на тонко пахнущем цветами постельном белье, он сел рядом и, перекатившись, навис надо мной, и я бессознательно вцепилась ему в предплечья. – Я люблю тебя и хочу, чтобы ты принадлежала мне, только мне, – произнёс он, глядя на меня прямо и серьёзно. В его глазах всё так же плескались серебряные лужицы, словно отсветы лунного света на толком льду, и я поняла, что, пойдя на этот свет, я уже давно провалилась под лед, и мне не выбраться. Я тоже любила его так, что от этого было больно, и видела отзвуки этой боли в его глазах.
– И, – он помедлил, но, сглотнув, всё-таки продолжил, – я хочу, чтобы ты принадлежала мне, насколько это сейчас возможно. Если тебя это пугает, то останови меня сейчас, потом будет поздно, – Фэн Хай, не сводя с меня вопросительного взгляда, потянул за завязку на моей одежде, и я лишь напряжённо смотрела на него. О чём он говорит – между нами же не может быть ничего, кроме поцелуев?
– Шисюн, это же… нельзя, – напомнила я, и он усмехнулся одним уголком губ.
– Я помню, что нельзя, – отозвался он, – но до этого ещё далеко, не переживай.
Далеко? А что же он тогда хочет сейчас?
Если бы на его месте был кто-то другой, я бы ни за что не согласилась на что-то непонятное, – но Фэн Хаю я доверяла больше, чем себе. Если он хочет что-то сделать, то я не буду его останавливать – потому что и сама хочу быть с ним настолько, насколько можно. Даже если потом нам придётся расстаться, у меня останутся эти воспоминания, и я не стану ни о чем жалеть.
Бантик завязок был распутан, и, не дождавшись возражений, Фэн Хай поцеловал меня так, как никогда не целовал прежде – словно его терзал внутренний огонь, пылающий в его жилах, и только я могла погасить его, но вместо этого этот огонь передался и мне, и я сжала пальцы на его плечах, чувствуя под тонкой тканью одежды перекатывающиеся мышцы, вдыхая свойственный ему запах хвои, которым пропахли все его вещи. Я прерывисто вздохнула, когда он, на миг оторвавшись от меня, снял собственное одеяние и, стянув моё верхнее платье, принялся за завязки нижнего. Скользнув губами по щеке, он покрыл поцелуями мою шею, плечи, и, почувствовав его губы на своей коже, я вдруг поняла, что и второго платья на мне уже нет. Сжав пальцами простыни, я прикусила губу, чтобы не застонать, и откинулась на постель, теряя голову от его требовательных прикосновений. Жар в теле всё нарастал, покуда его не стало совершенно невозможно терпеть, и потом взорвался, оставив меня с трудом приходить в себя, как волна, схлынувшая с берега, оставляет на берегу жертву кораблекрушения, судорожно пытающуюся прийти в себя.
Море не отпустило свою обессилившую добычу так легко, и, переплетая наши пальцы, Фэн Хай снова притянул меня к себе, и я делала всё, как он показывал, не ощущая ни малейшей неловкости – какая неловкость может быть между двумя любящими людьми? Через какое-то время и он, вдруг на миг сжав меня так, что было почти больно, и шепча в губы какие-то слова – я не могла разобрать какие, – без сил упал на постель. Прижав меня к себе, Фэн Хай рассеянно перебирал пальцами пряди моих волос, а я прижалась к нему, положив ладошку ему на грудь. Прямо под моими пальцами в его груди быстро стучало сердце, и мне казалось, что и моё сердце теперь бьется в таком же ритме.
– Айлин, – повернувшись ко мне, Фэн Хай серьёзно, спокойно посмотрел мне в глаза, – я не откажусь от тебя, что бы ни случилось. Если мы не найдём способа расторгнуть твой брак, то… наденем браслеты и будем мужем и женой перед людьми, а твой первый браслет я как-нибудь сниму. Никому не нужно о нём знать, правда же? А если не получится преодолеть благословение Богини – то будем жить вот так, и кто сказал, что это плохо?
– У тебя не будет наследников, – напомнила я, и он пожал плечами:
– А я и не глава клана. Пусть брат отдувается.
Вздохнув, я прижалась к нему. Лучше бы всё-таки у нас всё получилось по-нормальному. Это сейчас ему не нужны наследники, а потом понадобятся. Сейчас он говорит, что ему достаточно того, что могу дать я, – а потом захочется нормальной семейной жизни. Не хочу, чтобы через несколько месяцев или лет он возненавидел меня… поэтому лучше уйти тогда, когда в его сердце ещё любовь. От мысли о расставании с ним мне снова стало больно, уже привычно, и я затолкала эти мысли подальше – подумаю потом.
Следующим утром, проснувшись, я открыла глаза, увидела рядом ещё спящего шисюна и тут же обнаружила, что на моём лице блуждает дурацкая счастливая улыбка. Да, остается только признать, что я влипла, как муха в варенье, и надеяться, что у нашей истории будет счастливый конец, а не как у той мухи… Ничего хорошего меня не ждет.
Глава 24
Собственно, это было несколько часов назад. Теперь же, покинув город, мы пешком шли по узкой тропинке посреди рапсового поля, спешившись, чтобы размять ноги, и вели коней в поводу.
Всё время пути я напряжённо размышляла, что же делать, и не могла придумать ничего путного. «Ладно, шисюн что-нибудь придумает», – решила я, поднимая на него взгляд, и он ответил мне лёгкой улыбкой. Улыбнувшись, я перевела взгляд на море зелёной травы и блаженно вздохнула: как же тут всё-таки красиво! Колышутся на ветру цветы, светит солнышко, веет легкий ветерок, весело бегут крестьяне…
– Господа заклинатели! – разнесшийся над полем вопль был способен поднять и мертвеца из могилы. – Подождите!
Фэн Хай обернулся и смерил бегущих к нам людей задумчивым взглядом.
– Надеюсь, хотя бы этот не попросит собирать груши, – произнёс он, терпеливо дожидаясь, пока крестьяне добегут до нас.
– Если что, меньше, чем на треть урожая, не соглашайся, – шепнула я. – Отправишь сюда какой-нибудь курс, и им будет практика, и компот потом сварим.
Фэн Хай только хмыкнул – наверное, где-то в конце учебника по этике заклинателей, докуда я ещё не успела дочитать, была сделана приписка о том, что честь заклинателей марается от сельскохозяйственных работ.
– Господа заклинатели, – молодой парнишка в остроконечной соломенной шляпе и выгоревшей на солнце одежде, наконец-то добежав до нас, остановился и упёр руки в колени, пытаясь отдышаться, – помогите! У нас ночью такое ходит… и воет так, что вздохнуть страшно… стены царапает, а утром куды-то девается. Уже третью ночь не спим, караулим по очереди!
«Второй крестьянин», вблизи оказавшийся крупной светлой собакой, с весёлым лаем носился вокруг своего хозяина.
Фэн Хай, услышав рассказ крестьянина, подобрался и посерьёзнел.
– Покажи, где воет, – приказал он, и крестьянин, просветлев лицом, повёл нас по полю, размахивая руками и дополняя свой рассказ леденящими душу подробностями. По его словам, всё было спокойно, а потом вдруг в одну ночь Минг Яо, как звали крестьянина, и его домочадцы услышали жуткие звуки. Выглянуть наружу они не решились, а утром, когда набрались смелости, шумящее существо уже скрылось.
Пройдя рапсовое поле, мы дошли до скособоченной оградки, заваливающейся сразу во все стороны, за которой располагался небольшой огородик, загоны с домашней птицей и сам дом – глинобитная, белёная деревенская постройка. Домик с гуляющими во дворе курами и составленными у стены керамическими чанами для маринованных овощей выглядел совершено мирно – до тех пор, пока мы не подошли поближе и не увидели глубокие борозды, процарапанные в стене. Их было ровно пять – как будто кто-то, кто очень хотел проникнуть внутрь, с силой провёл рукой по стене, взрывая глину ногтями, словно масло. Как кот, который пытается добраться до мышки и дерёт деревянный ящик, под которым она спряталась.
По спине пробежал противный холодок, и, бросив взгляд на заклинателя, я увидела, что он донельзя серьёзен. Что бы это ни было, это явно была не мелочь.
– А-Яо, это ты? – донесся из дома надтреснутый голос, и на пороге показалась старушка с абсолютно седыми волосами и лицом, сморщенным, как печёное яблоко. – А-Яо, кто это?
Старушка, подслеповато щурясь, уставилась на нас с некоторым подозрением, и крестьянин поспешил к ней, на ходу приговаривая:
– Матушка, я привел господина заклинателя с… – тут он смерил меня взглядом и, поколебавшись, закончил: – С ученицей.
– С учеником? – не расслышала его матушка. – Веди господ заклинателей в дом, а то пожилой человек уже, наверное, устал стоять, – она кивнула на Фэн Хая, приняв его серебристо-пепельные волосы за старческие седины, – да и мальчонка притомился, вон какой зеленый.
Я молча проглотила «мальчонку», Фэн Хай царственно проигнорировал «пожилого человека», и мы следом за старушкой вошли в дом.
В доме, каждая ровная поверхность которого была украшена вышитыми салфетками, царили прохлада и чистота. И ещё – не наблюдалось никаких признаков тёмной энергии. Что бы ни пыталось пробраться внутрь, пока эти стены успешно его сдерживали. Интересно почему? Не такие уж они и крепкие, по крайней мере на вид, а существо, оставившее такие борозды в стене, могло бы с лёгкостью разрушить дверь и войти.
Фэн Хай, казалось, пришёл к таким же выводам и, бросив на меня короткий взгляд, приступил к расспросам. Минг Яо и его матушка с готовностью поведали нам, что в доме живут лишь они, жена Минг Яо и их трёхлетняя дочка Чоу Чоу, которая, стесняясь, выглядывала из дальней комнаты.
– Дочка моя, горемычная, с месяц назад сгорела от чёрной горячки, – вздохнув, поведала старушка. – Вот теперь ходит тут, воет.
– Так это она? – я поразилась настолько, что осмелилась вмешаться в рассказ.
– Вы её видели? – уточнил мой вопрос Фэн Хай, который практически касался головой потолка, но, тем не менее, ни единым жестом не показывал, что ему не по душе скромная обстановка домика. Наоборот, он разговаривал с хозяйкой дома почтительно и внимательно слушал её многословные ответы, не обращая внимания на то, что она всё ещё обращалась к нему «уважаемый старец».