Бронепоезд Летова на запасном пути
Лидер омской группы «Гражданская Оборона» Егор Летов прожил в Минске три дня и понял, что он попал в «совок». И этому очень обрадовался. Товарищ Летов надеется вслед за созданным в Сибири национал-коммунистическим движением «Русский прорыв» организовать нечто подобное и в Беларуси. И назвать всё это «Русско-белорусским прорывом».
— Егор, вы приехали в Минск с какой целью?
— Я приехал поддержать Лукашенко, к которому отношусь очень хорошо. Я надеюсь, что он будет нашим общим президентом. Это настоящий лидер. Он — воин славянства.
— Вы знаете, что Лукашенко положительно отзывался о Гитлере?
— И это абсолютно правильно. Лукашенко — умный и хитрый президент. Это дальновидный политик. Он делает очень тонкие и точные ходы. И я думаю, что в настоящий момент среди российской и белорусской оппозиции таких лидеров, как он, просто нет.
— И в России тоже?
— Россия сегодня находится на грани полной деградации и вымирания. Очень возможно, что в некий момент начнутся бунты, причём они будут происходить не на почве каких-то политических или социальных претензий, а только потому, что нечего жрать. В Караганде, например, людям не платят зарплату уже полтора года. И они ловят рыбу, большую часть которой отдают местным бандитам.
— Каковы ваши политические пристрастия?
— Я ультракоммунист и советский националист. Я считаю, что мы являем собой не русскую, украинскую или ещё какую-то нацию, а именно советскую нацию. Хотя в последнее время я больше склоняюсь к объединению славянских государств на основе единой культуры, потому что, скажем, Таджикистан или Казахстан — это уже всё… Я там недавно выступал и видел, что русских уже нет, не осталось и русской культуры. Это уже не СССР, а что-то страшное. И это не район государства, а зона разрухи вроде чернобыльской зоны. Я считаю, что та культура, которая была создана за 70 лет советской власти, и является истинно древнеславянской, основанной на православных духовных ценностях. И то, что произошло в 1917 году, было грандиозным шагом вперёд. Вообще то, что происходит в XX веке в области социальных революций, — это всё зачатки грядущей революции, которая произойдёт на всей планете. Я имею в виду исторический опыт Германии и наш. Мы же экстремисты: если и воюем, то воюем по максимуму.
— Тоталитаризм и диктатура приветствуются вами?
— Да, конечно. Лучшая свобода — это отказ от неё. При демократии свобода слова превращается в свободу болтовни. Слово же тогда чего-то стоит, когда за него можно умереть. Поэтому я поддерживаю все тоталитарные устои. На этом была построена советская власть. И национал-социализм в Германии начинался с этого. Однако затем с их стороны случилась досадная промашка: надо было объединяться с Россией и вместе двигать на Запад, а не воевать между собой.
Явление товарища Егора в стране большевиков
Кто хотел получить скандал — тот его получил. Кто мечтал выяснить отношения с недавним «заединцем» по минскому рок-клубовскому движению на предмет, кто сколько сребреников стоит, — тот выяснил. Кто желал увидеть своего кумира и «умереть» — тот «коньки и двинул». «Ультракоммунист», «советский националист» (по его собственному определению), «фашист», «баркашовец», «ярый антисемит» (по определению демократической прессы), ведущий панк-рок-музыкант на постсоветском пространстве и лидер группы ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА Егор Летов отметился в совместном концерте с отечественными коллективами КРАСНЫЕ ЗВЁЗДЫ и СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ на Белорусской земле.
Факты, сопутствующие почти недельному пребыванию Летова в Минске: встреча хлебом-солью, преподнесёнными идейными соратниками на вокзале; отмена акустического выступления в столичном «Риф-клубе» (в качестве комментария отмены «приводим» полный список идиоматических выражений в адрес омской рок-звезды со стороны приглашающей стороны в лице вокалиста КЗ Владимира Селиванова: «…»); вечерние чай-водка в кругу друзей; концерт в к/з «Минск», окружённом невиданным мною доселе количеством охраны, принадлежавшей всевозможным службам, начиная с птенцов гнезда Баркашова и заканчивая верными сынами г-на Тесовца; face-контроль для алчущих попасть «забесплатно» на сейшн «чэсных» и «нячэсных» журналистов; отвратительная работа звукооператоров; безликие СС; получасовой номер САМОГО в сопровождении ЗВЁЗД и, наконец, традиционный прорыв на сцену фаната, представлявшего интересы зрительного зала, с последующим броском на грудь слегка опешившему от бьющих через край с такой силой эмоций Егору.
«Ты собираешься брать интервью у НЕГО (большие позорные буквы)?» — недоумевали некоторые мои коллеги. Ага…
— Сидя в зале, я наблюдал, как определённая часть зрителей из числа ваших недавних безоговорочных поклонников совсем не одобрительно реагировала на некоторые ваши песни. Да это и не секрет, что многие так и не поняли метаморфоз, происшедших с вами и связанных прежде всего с вашими настоящими политическими воззрениями. Что бы вы ответили им?
— С точки зрения внешних аспектов идеологии, то какой-то части людей кажется, что во мне произошли разительные перемены. Якобы сначала мы «воевали» с коммунистами, а теперь сами ими стали или даже превратились в фашистов. На самом деле всё не так. В первую очередь, мы «воевали» с системой, «воевали» конкретно и жёстко. Единственное, в нашем творчестве тогда наблюдался некий изъян, характерный как раз для того времени: в своих акциях мы использовали крайнюю советскую символику, коммунистическую, а надо было бы быть более конкретными. Но это наш принцип — мы экстремисты, и если мы «воюем», то «воюем» по максимуму, и у нас не возникало ни малейшего сомнения, что тот брежневский строй протянет ещё лет 20–30. С нами очень жестоко обходились, «ссылали» в армию в Байконур (как, например, нашего гитариста), но и мы отвечали столь же адекватно и за словом в карман не лезли. То есть я хочу сказать, что велась «война» конкретно с тем строем, а не с коммунизмом 18-го года, не с военным коммунизмом. В принципе тот же самый строй остался и сейчас, с ним мы и «воюем».
— Лет пять назад известный сибирский рокер Ник Рок-н-ролл, давая интервью «Радио России», обвинил вас в человеконенавистничестве…
— Я вообще не понимаю, что значит слово «человеколюбовь»?.. Человек — это единственное существо на земле, которому дано логическое сознание. Он защищён от несправедливости мира, от беспросветности тем, что он может думать и находить какие-то решения. Цены человеку, собственно говоря, никакой нету, человек — самое худшее животное на земле. Он только тогда чего-нибудь стоит (что оправдывает его существование), когда он отстаивает определённую силу, а не «эго» свое, не личностное: чем больше он «эго», чем больше он своё собственное «Я», тем больше цена ему «ноль». Если же за ним стоит идеология, какие-то искусства, творчество, «война» и т. д. — это и есть его ценность. Но, опять-таки, он является только проводником, потому что все эти силы существуют в человеке сами по себе.
— Вам тяжело жить с такой философией?
— Не знаю. Я лёгкой жизни никогда не искал. Мне нравится «воевать», работать, играть, сочинять…
— Как вы оцениваете тот эксцесс, который произошёл во время концерта?
— Ну как… Выскочил какой-то обезумевший парень, что-то долго мне кричал. Я сначала подумал, что он из БНФ, уже приготовился… А он, наоборот, благодарил меня, кричал что-то дикое, восторгаясь. Единственное — я в этот момент растерялся, прекратил петь, а потом соображал — что я пел, что не пел.
— Вы записываетесь на новосибирской студии Хор, расскажите о ней немного.
— В настоящее время это единственная студия в стране, которая выпускает кассеты, компакт-диски группы из нашей компании: нас, ЧЁРНОГО ЛУКИЧА, ИНСТРУКЦИЮ ПО ВЫЖИВАНИЮ. Работы как студийные, так и концертные, «гаражные», подпольные, оппозиционной ориентации. ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА совсем недавно выпустила на Хоре два новых альбома. Можно было бы издать гораздо больше, но уж очень много времени ушло на их запись, на сведение, на обложки, на ещё что-то. Да и аппаратура ломалась часто: мы ведь на протяжении всей жизни пишемся в домашних условиях. Выпущены и наши старые работы, которые я поднял из архива, — чудовищные по качеству записи, сделанные нами в 1985–1986 годах, с оригинальными первоначально задуманными обложками.
— Переиздание вашего творчества как-то связано с тем, что в этом году вашей первой группе ПОСЕВ исполнилось бы 15 лет?
— Не переиздание, а издание. Все наши альбомы, ходящие по стране, — пиратские. Не так давно вышел закон относительно авторских прав, и мы решили всё взять в свои руки и издаваться. А ПОСЕВ… Мы тогда не писали альбомы, это и не было в чистом виде творчеством. Правильнее будет назвать то, что мы делали, совместным наигрыванием. Репетиции записывали исключительно для себя, а уж потом их кто-то стал распространять. А историю ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ я отсчитываю, могу вам точно сказать, с 8 ноября 1984 года.
— Ваш брат, Сергей Летов, является одним из лучших российских, да и во всём мире, саксофонистов. Как он относится к тому, что вы делаете?
— Хорошо. Мы его даже хотели задействовать в новых альбомах. Есть и как бы негласный проект каким-нибудь образом сыграть вместе концерт, но пока что-то никак не получается. То он в Италию зачем-то уедет, сейчас в Америку поехал, тоже непонятно зачем… У нас с ним полный консенсус — как в политике, так и в остальном. Только если я более коммунист, то он более националист. Для него самые ненавистные люди — это Окуджава и ему подобные…
…А ещё политик Егор Летов видит на посту президента будущего союза России и Беларуси Александра Лукашенко, отдаёт должное специфическому уму Бориса Ельцина; музыкант Егор Летов (коим он себя не считает, а предпочитает называть «деятелем») вместе с согруппниками, по его словам, когда напиваются, всегда слушают песню «Комбат» группы ЛЮБЭ. «„На войне, как на войне…“ — В них есть вот это…». И определяет рок как метод и средство, за него погибать не нужно, а нужно — за идею и за Родину…
Егор Летов:Я — мизантроп, мне больше «импонируют» животные
Движение «Русский прорыв» возникло вскоре после октября 1993 года. Лидером и идеологом движения был и остаётся Егор Летов. Впервые заявило о себя 19 декабря 1993 года акцией «Руководство к действию» в ДК им. Горького в Москве. Акция закончилась побоищем публики с ОМОНом и массовым беспорядками на площади перед ДК. С самого начала «Русский прорыв» был объявлен коммунистическим движением. Летов: «… „Русский прорыв“, — это не партия, это движение, и люди в нём собрались вокруг одной общей идеи, идеи выживания нашей страны».
Помимо «Гражданской Обороны» в «Русский прорыв» вошли «Инструкция по выживанию» (Тюмень) и «Родина» (Омск). 1994 год — серия акций — рок-концертов в Тюмени (февраль), Киеве, Луганске, Ростове (апрель). 27 мая — акция в Москве, на стадионе «Крылья Советов». 28 мая Егор Летов выступает в живом эфире «Программы „А“» с программными политическими заявлениями. После акции в Москве «Инструкция по выживанию» выходит из «Русского прорыва». 2–3 июня «Русский прорыв» в Санкт-Петербурге. В дальнейшем — спад движения, хотя на всех концертах «Г О» и сольных выступлениях Егора Летова, во всех его интервью присутствует политическая окраска.
В данный момент лидер «Русского прорыва» планирует новый этап движения с привлечением в него новых составляющих.
А. К.: С чем был связан длительный перерыв в концертной деятельности «Гражданской Обороны»?
Е.: «ГрОб-студия» — это очень сложная кухня.
В 1995 году наконец-то появился восьмиканальник, пульт фирменный. Писали альбом, который оказался очень тяжёлым. Писали его при задействовании огромного количества стимуляторов, наркотиков. В этих альбомах ни одной, наверное, ноты, сыгранной или спетой в нормальном, «трезвом» состоянии. Всё делалось на износ.
А. К.: Выходят сразу два альбома?
Е.: Да. Первый — «Солнцеворот», как бы 1995 года, второй «Невыносимая Легкость Бытия» — 96-го.
А. К.: Ты заметил, что дистанция между «Г.О.» и публикой — всё больше?
Е.: Она с каждым годом всё растёт и становится всё непреодолимее. С другой стороны, кто с нами остаётся сейчас — люди, которым это необходимо… Голландцы снимали репортаж и опрашивали всевозможный народ на концерте. Один сказал, что ему наплевать, фашисты мы или коммунисты, самое важное, что мы выражаем эмоции, которые он испытывает постоянно. Мы эти эмоции выражали и выражаем, а людей, которые их испытывают, становится всё меньше. С другой стороны, появляется определённый контингент, причём совсем молодёжный, то, что называется пацаны, которые что-то слышат и понимают не на уровне интеллекта. К которому мы никогда не обращались.
Всё, что мы делаем, — это эмоциональное всё-таки дело. Во всяком случае это развесистая дуля всей этой мрази… для всех БГ там и для всего этого дерьма. В целом я удручён, потому что поколение мы проиграли. В большинстве своём это, конечно, подонки, мразь.
А. К.: В знаменитом интервью в «Контркультуре» № 3 ты говорил о смерти духа. Что ты скажешь сейчас?
Е.: Не могу в двух словах, конечно, объяснить. Ситуация абсолютно плачевная, всем ясно. В политическом плане мы уже не люди. Всё, мы хуже албанцев. Судя по последнему футбольному матчу с Кипром — хуже киприотов. Смерть духа? На Западе она уже давно произошла. У нас — не знаю, но уже близко.
Если народ выбирает Ельцина, так чего этот народ достоин?
Политика сейчас для нас стала жестокой реальностью. Если не оказываешь сопротивления, имеешь неприятности, унижения и притеснения всё бóльшие. И если народ соглашается, причём в самом плачевном и позорном смысле, чего тогда ожидать? Грядёт либо катастрофа, либо революция.
Мы начинаем новый этап «Русского прорыва». Я надеюсь, что к нему присоединится «Калинов Мост». Предварительное согласие на этот счёт вроде бы есть.
А. К.: Для тебя самого Сибирь остаётся по-прежнему чем-то особенным?
Е.: Конечно, но если говорить о населении… У нас разруха, как и везде, но мелкая, вялотекущая. В Москве заметно расстояние между верхами и низами. У нас от голода никто не мрёт, бомжей не такое изобилие, бандитов поменьше. Но в целом ощущение откровенной децентрализации. Москва — наплевать, страны единой тоже нет. Живём здесь сами по себе, скоро у нас деньги свои наверняка появятся… Колчаковщина такая. Так что всё, началось.
А. К.: А что для тебя есть Родина?
Е.: Родина для меня — Советский Союз. Я здесь родился.
А. К.: А ощущение Родины?
Е.: Ощущение Родины — это язык, ландшафт, это идея, определённая идеология, символика, традиция, эстетика и мораль. Сейчас эстетика нашего государства Российского — другая, мораль — другая, вообще всё другое. Вернее, морали вообще никакой нет, территория — и та уже не та… Распад полный. Смердит кругом. Я ездил по стране с «акустиками» этак года три достаточно интенсивно. Весьма удручающее впечатление. Особенно после того, как войну в Чечне проиграли. Собственно говоря, не проиграли, а… сдали.
А. К.: Ты выступал последние годы с концертами на юге России?
Е.: Да, там у меня на концерте было больше половины народу в зале тех, кто в Чечне воевал. Контрактники, казаки. Отличнейшие люди. Дарили патроны на память.
А. К.: Твоя публика поменялась?
Е.: Я думаю, нет. Та же самая, только ещё более злая и яростная. Так же, как и я, ставший ещё более националистом и ещё более коммунистом. Она сменилась после возникновения «Русского прорыва», разделившись в целом на два лагеря: первый — эстеты, интеллигенты, «демократы». И вторая часть публики — живая, деятельная, боевая. Экстремисты. Вояки. Публика у нас — красочная. Это и националисты, и ультракоммунисты, и, разумеется, анархисты, и просто — яркие люди.
А. К.: В своё время ты говорил, что одиночки опаснее для социума, чем целое движение.
Е.: Когда творческие одиночки собираются в стаю, происходят революции, тогда происходит самое страшное для этого тоталитарно-обывательского мироустройства. Теперешний режим и есть режим одиночек. Настоящих, клинических, идейных. Всех этих краснопиджачных, которые друг друга боятся, понимаешь? Демократия — это и есть режим, где каждый сам по себе, где у каждого свой особняк; против них идут массы…
А. К.: То есть с появлением «Русского прорыва» был избран путь коллективного спасения?
Е.: Да. В этом смысле мы смыкаемся с православием, с истинным христианством.
А. К.: А что повлияло на такой выбор для тебя лично?
Е.: Что значит: повлияло? Если бы было необходимо личное спасение, я бы группу не собрал.
А. К.: А были люди, ко мнению которых ты прислушивался?
Е.: Прислушиваться я, конечно, прислушиваюсь. Я могу много назвать людей, кого я уважаю, но мнение всегда сугубо своё. Мне очень нравится Александр Зиновьев. В принципе я читаю «Завтра», «Советскую Россию», но, наверное, ближе всё-таки Зиновьев. Но я не могу сказать, что они на меня влияют. Я с ними солидарен.
А. К.: В прошлом году умер Сергей Курёхин, с которым ты был знаком.
Е.: Очень, честно говоря, жалко, что мы с ним так и не записались, хотя ужасно хотелось. В первый раз я с ним играл очень давно, году этак в 1983-м, в Москве… Это был один из первых концертов, когда я на сцене появился. Но в целом это был блистательный мистификатор-пианист. Мы ему с Кузьмой стих посвятили, памяти его.
А. К.: Ты как-то говорил в одном из интервью о том, что творчество граничит со смертью и смерть является главным вдохновляющим фактором.
Е.: Конечно, такое может быть. Но я бы сейчас выразился иначе. Особенно после моих экспериментов с ЛСД (года, наверное, четыре на них ушло). Смерти нет, есть нечто другое. Испытание. Подвиг. После ЛСД я убедился в том, что воля человеческая безгранична. И сила человеческая безгранична, и сила творчества, ума и т. д.
А. К.: А свобода?
Е.: Свобода, ну я скажу известную фразу: высшая свобода — это отказ от всей свободы (смеётся). Свобода с точки зрения политики сейчас — это нивелирование всех ценностей, которые имели значимость доселе. Слова чего-то стоят, когда ты можешь за них жестоко поплатиться, страшно жестоко. Когда тебя убьют за эти слова. При свободе слова все слова — болтовня.
А. К.: А что долг для тебя в таком случае?
Е.: Долг?… Долг — это Родина. Это — сопротивление. Это — война. Это — правда. Это то, что ты должен сделать в этом мире.
А. К.: Почему ты вернулся к названию «Гражданская Оборона»?
Е.: Ну как, это — символ. Это центр, откуда всё берётся. Вокруг которого кучкуются всевозможные проекты — «Коммунизмы», сольники и т. д. «Гражданская Оборона» вообще группа… Да, это панк, да, но панк очень психоделический. И до сих пор я считаю, что единственный такой в стране. Больше таких групп я не слыхал, и вообще.
А. К.: Теперь хочу тебя спросить о твоей самореализации.
Е.: Реализовался я на 100 %, причём это могу сказать без всякой ложной скромности. Об этом очень хорошо Ринго Старр как-то сказал: на определённом уровне однажды берёшь барьер 100 % и выше этой планки ты не шагнёшь, понимаешь, не бывает 200 %. Ну а потом опять берёшь 100 %, опять, понимаешь? Ну пока я живой… я ещё не устал.
А. К.: Артём Троицкий как-то сказал: «Андеграунда у нас нет. Ну разве что — „Гражданская Оборона“ какая-нибудь».
Е.: Троицкий очень хорошо в своё время где-то заметил, что ему не импонируют такие люди, как ГО, потому как — «мизантропы». Ну это правильно, в некоторой степени. Мне больше животные «импонируют». Я могу это констатировать, можешь даже в статье это напечатать. Да, я хожу ежедневно в лес, потому что в лесу гораздо лучше, уютнее, реальнее, чем на улицах, в жилищах. В лесу я себя чувствую ДОМА (смеётся), на улицах я себя чувствую, ну как медведь по улице идёт. Как слон. Как мышь. Как гроб на колёсиках. Ты меня спрашивал относительно потенции творческой и т. д., мы вот всё это время звереем, понимаешь, год от года, чудовищно, то, что нас тут ожидает, — это из области кометы, которая разорвётся на части. Мы озверели. Мы группа озверевшая. Насчёт «андеграунда»: не знаю, я вообще не представляю себе «зависимого» рока. Это нонсенс.
А. К.: Ты слушаешь новые группы, которые у нас появляются?
Е.: Нет, не слушаю. Да у нас ничего и не появляется.
А. К.: Где ты давал концерты в последнее время, когда будешь в Москве?
Е.: В Москве буду играть 16 мая, в «Крыльях Советов».
Выступал в Белоруссии две недели назад. Это дело нужное и хорошее. Надо поддержать Лукашенко, он классный человек. Нам бы его вместо Ельцина.