Он где-то вычитал – то ли в воскресной газете, то ли в популярном журнале, – что причины почти семи процентов автомобильных аварий со смертельным исходом остаются невыясненными. Они происходят не из-за неисправностей машин, не из-за превышения скорости, не из-за алкоголя, не из-за плохих погодных условий. Порой единственная машина на всей дороге врезается во что-нибудь, и только водитель мог бы объяснить, как это случилось, но он, увы, мертв. В статье приводились слова одного дорожного полицейского, который выдвинул теорию, что многие из так называемых беспричинных автокатастроф происходят по вине проникших в кабину насекомых. Из-за осы, пчелы, паука или обыкновенной мухи. Водитель начинает паниковать, размахивает руками, пытается открыть окно, чтобы выпустить эту дрянь наружу. Возможно, насекомое жалит его. Но вполне вероятно, что шофер сам полностью теряет контроль над автомобилем. Как бы то ни было, результат один – ба-бах! И все кончено. А невредимое насекомое вылетает из дымящегося остова машины и преспокойно отправляется на поиски злачных пажитей. Джеку запомнилось, что тот офицер даже предлагал, чтобы в таких случаях патологоанатомы при вскрытии пытались найти в телах жертв следы яда насекомых.
А теперь, глядя на это гнездо, он подумал, что оно может одновременно служить символом того, через что ему пришлось пройти (и заодно провести за собой заложников – членов своей семьи), и предзнаменованием более светлого будущего. Как еще он мог объяснить то, что с ним случилось? Он ведь до сих пор не сомневался, что во всех стовингтонских несчастьях роль Джека Торранса должна рассматриваться в страдательном залоге, исключительно в пассивной форме. Не он делал дурные вещи, дурно обходились с ним самим. Он, например, знал немало коллег по школе (причем двое из них преподавали ту же английскую словесность), которые были законченными пьянчугами. Зак Танни имел привычку покупать по субботам целый бочонок пива, ставить его на всю ночь в снежный сугроб на своем заднем дворе, а по воскресеньям одному выпивать эту чертову прорву за просмотром футбольных матчей и старых кинофильмов. Зато всю рабочую неделю Зак ходил трезвее, чем мировой судья, лишь изредка позволяя себе слабенький коктейль за обедом.
Конечно, Джек и Эл Шокли были алкашами. И они нашли друг друга, как два потерпевших кораблекрушение моряка, которые все-таки были в достаточной степени общительными людьми, чтобы предпочесть тонуть вместе, а не в одиночку, как тот же Зак. Только вода в поглощавшем их море была не соленой, а произведенной из отборного ячменя и солода. Но сейчас, глядя на ос, продолжавших медленно выполнять действия, которые им диктовали инстинкты, пока стужа еще не убила их всех, кроме впавшей в спячку королевы-матки, Джек готов был пойти дальше и сказать себе всю правду. Он был алкоголиком – и таковым и останется. Вероятно, стал им на школьной вечеринке старшеклассников, когда впервые распробовал прелести спиртного. И не надо искать причину в отсутствии воли, аморальности, силе или слабости его натуры. Просто внутри его либо сгорел какой-то предохранитель, либо отсутствовал тумблер, размыкавший цепь, и потому он волей-неволей был обречен катиться по наклонной плоскости, сначала медленно, а потом со все возрастающим ускорением, когда жизнь в Стовингтоне стала требовать от него все большего напряжения. Это была длинная, грязная и скользкая наклонная плоскость, на дне которой поджидали раздавленный велосипед без хозяина и сломанная рука сына. Джек Торранс играл здесь самую пассивную роль. То же относилось к его темпераменту. Всю свою жизнь он безуспешно старался держать его под контролем. Джеку вспомнилось, как в семь лет ему влепила затрещину соседка за то, что он играл со спичками. Он разозлился и швырнул камень в проезжавшую мимо машину. Это увидел из окна отец и, изрыгая громовые проклятия, спустился вниз, чтобы наказать маленького Джеки. Сначала он основательно выпорол его, а потом еще и… поставил фингал под глазом. Но стоило отцу, все еще ругаясь в голос, скрыться в доме, чтобы не пропустить телевизионную передачу, как Джек тут же выместил обиду на бродячей собаке, ударив ее ногой в живот. В драки он начал ввязываться еще в начальной школе, а к старшим классам дрался постоянно, что вылилось в два случая отстранения от занятий. Его бессчетное число раз оставляли в классе после уроков, хотя отметки он получал вполне приличные. Футбол стал отчасти возможностью выпустить пар, хотя он прекрасно помнил, каким взвинченным выходил на любую игру, воспринимая каждую блокировку со стороны соперника, каждый отобранный у него мяч как персональное оскорбление. Причем игрок из него вышел неплохой, и он даже пробился на какое-то время в школьную сборную округа, хотя знал, что должен благодарить за это – либо винить – только свой вздорный и взрывной темперамент. На самом деле футбол он не любил. Каждый матч превращался в сведение личных счетов.
И тем не менее он никогда не ощущал себя мерзавцем, не считал свой характер злобным. Он всегда рассматривал Джека Торранса как отличного парня, которому и надо-то всего лишь научиться обуздывать себя, пока не влип в крупные неприятности. Точно так же он собирался научиться контролировать свое пьянство. Однако проблема заключалась в том, что он был алкоголиком в эмоциональном смысле в той же степени, что и в физическом, – и эти две стороны его характера, несомненно, тесно переплетались где-то в глубине его естества, в каких-то темных безднах, куда мы все предпочитаем не заглядывать. Впрочем, для него самого не имело значения, были корневые причины взаимосвязаны или нет, были ли они социологическими, психологическими или чисто физиологическими. Ему-то приходилось расхлебывать последствия – затрещины соседок, рукоприкладство отца, отстранения от учебы, попытки объяснить, почему на нем порвана одежда после очередной схватки на заднем дворе школы, а позднее – тяжкие случаи похмелья, расползавшуюся по швам семейную жизнь, одинокое велосипедное колесо с торчащими к небу спицами, сломанную руку Дэнни. И случай с Джорджем Хэтфилдом, конечно же.
И теперь он вдруг осознал, что, сам того не желая, сунул руку в Большое Осиное Гнездо Жизни. Образ ему понравился. Для описания окружавшей его реальности он подходил как нельзя лучше. Джек как будто прорвал пальцами прогнившую изоляцию крыши в самый разгар летней жары, и всю руку охватил священный мстительный огонь, нарушавший логику здравого мышления. Боль отменяла концепцию цивилизованного поведения как таковую. Разве можно ожидать, что ты будешь вести себя как нормальный, здравомыслящий человек, если твою руку словно проткнули десятками раскаленных докрасна игл? Разве можно ожидать, что ты будешь жить в любви со своими близкими, если из самой разорванной сути вещей (материала, который ты прежде считал таким прочным и безопасным) поднялось коричневое облако воплощенной ярости и устремилось прямо на тебя? Разве можно ожидать, что ты будешь нести полную ответственность за свои поступки, если ты в безумии мечешься по склону крыши на высоте семидесяти футов, даже не осознавая в панике, что вот-вот перекатишься через водосточный желоб и рухнешь на асфальт, где тебя поджидает неминуемая смерть? На все эти вопросы Джек давал однозначно негативный ответ. Когда ты помимо воли попадал рукой в осиное гнездо, это не значило, что ты добровольно заключил сделку с дьяволом, продав ему свою цивилизованную сущность со всеми приманками в виде любви членов семьи, почета и уважения окружающих. Это просто случалось с тобой, и только. Совершенно пассивно, без права выбора ты превращался из разумного существа в комок обнаженных нервов. Из образованного выпускника колледжа в бессмысленно воющего примата всего за пять быстротечных секунд!
И он снова подумал о Джордже Хэтфилде.
Высокий длинноволосый блондин, Джордж был почти до неприличия хорош собой. В узких джинсах и стовингтонском свитере, рукава которого были небрежно закатаны, обнажая крепкие загорелые предплечья, он напоминал молодого Роберта Редфорда, и Джек не сомневался, что Джордж так же легко набирал в жизни очки, как это делал десятью годами ранее юный Джек Торранс, неудержимый на футбольном поле и за его пределами. При этом он мог совершенно искренне заявить, что ничуть не завидовал внешности Джорджа и не испытывал ревности к его успехам. Напротив, он почти бессознательно начал видеть в Джордже реальное воплощение главного героя своей пьесы, Гари Бенсона – столь превосходного антагониста для темной личности стареющего и опускающегося Денкера, который всей душой ненавидел Гари. Но он сам – нет, он никогда не питал неприязни к Джорджу. Если бы что-то такое присутствовало в их отношениях, он бы знал об этом. Знал бы наверняка.
В Стовингтоне Джордж легко перепархивал из класса в класс. Звезда футбола и бейсбола, он пользовался привилегией облегченной учебной программы для спортсменов и к тому же вполне довольствовался тройками по большинству предметов, лишь иногда получая четверки по истории или ботанике. Он обладал превосходными бойцовскими качествами для спортивных игр, но в классе становился апатичным и рассеянным. Подобный тип ученика был знаком Джеку скорее по прежним годам, когда он сам учился в школе и в колледже, нежели по преподавательской деятельности, где опыта у него накопилось пока не так много. Джордж Хэтфилд был создан для спорта. В классе он почти всегда оставался незаметной фигурой, но лишь до тех пор, пока ему не бросали вызов или не стимулировали иным способом. (Ему нужно приставить электроды к вискам, чтобы он ожил, как чудовище Франкенштейна, иногда думал Джек.) Вот тогда он превращался в танк, готовый смести все на своем пути.
В январе вместе с еще двумя десятками учеников Джордж выразил желание пройти проверку и стать членом дискуссионной команды школы, которой предстояли окружные соревнования в искусстве дебатов и красноречия. При этом с Джеком он был совершенно откровенен. Отец – влиятельный корпоративный юрист – желал, чтобы сын пошел по его стопам. Джордж, не питавший особых склонностей к другим занятиям, ничего не имел против. Конечно, его успеваемость оставляла желать лучшего, но ведь он учился пока всего лишь в средней школе, и у него впереди было еще много времени, чтобы наверстать упущенное. Если возникнет нужда, отец всегда сможет нажать на нужные кнопки. Да и собственные спортивные достижения Джорджа помогли бы открыть перед ним многие двери. И Брайан Хэтфилд считал, что его