– Папа!
– Что такое?
– Тони пришел и рассказал мне про роке.
– Неужели, док? Что же он тебе рассказал?
– Я почти ничего не запомнил. Но он объяснил, что игра делится на иннинги. Как бейсбол. Смешно, правда?
– Да. – Сердце Джека учащенно и глухо застучало в груди. Откуда мальчик мог узнать такие подробности? Матч в роке действительно разделялся на иннинги, но не как в бейсболе, а как в крикете.
– Папа?.. – Теперь голос Дэнни действительно звучал сонно.
– Слушаю тебя?
– Что такое ром?
– Ром? Это такой напиток, который в старину моряки брали с собой в плавание, чтобы согреваться в холода.
Молчание.
– Эй, док, ты слышал меня?
Но Дэнни действительно спал, его дыхание стало глубоким и размеренным. Джек еще немного посидел, глядя на сына, ощущая, как чувство любви захлестывает его, подобно волне высокого прилива. Почему он так наорал на мальчика? Для такого малыша немного заикаться было совершенно нормально. Он ведь как раз выходил из дремы или, возможно, даже транса, и чуть заикаться в таком состоянии мог, наверное, каждый. Это точно. И он вовсе не произносил слова «таймер». Он промямлил что-то другое. Какую-то неразборчивую чепуху.
А откуда он узнал про иннинги в роке? Кто ему мог рассказать об этом? Уллман? Холлоран?
Его взгляд упал на собственные руки. От напряжения пальцы бессознательно сжались в тугие кулаки,
(господи, как же мне нужно выпить)
а ногти впились в ладони, оставляя на них отметины. Он заставил себя медленно распрямить пальцы.
– Я люблю тебя, Дэнни, – прошептал он. – Видит Бог, очень люблю.
Джек вышел из комнаты. Он снова потерял контроль над собой, пусть не до конца и ненадолго, но этого оказалось достаточно, чтобы ощутить дурноту и страх. Стаканчик спиртного мгновенно притупил бы эти чувства. О да! Притупил бы и это,
(Что-то связанное с таймером)
и все остальное. Нет, он не ошибся. Нисколько не ошибся. Он был совершенно прав. Джек вышел в коридор и чуть задержался, чтобы оглянуться назад, а потом чисто машинально провел по губам носовым платком.
При свете ночника их очертания выглядели темными силуэтами. Уэнди в одних трусиках подошла к кровати и тщательно укрыла сына; он успел ногами спихнуть с себя одеяло. Джек стоял в дверях и наблюдал, как она прикладывает запястье внутренней стороной ко лбу ребенка.
– У него температура?
– Нет. – Она поцеловала сына в щеку.
– Как хорошо, что ты записалась на прием к врачу, – сказал он, когда она тоже подошла к двери. – Думаешь, тот парень знает свое дело?
– Кассирша сказала, что он очень хороший медик. Это все, что мне о нем известно.
– Если что-то окажется не в порядке, мне придется отправить тебя вместе с Дэнни к твоей матери, Уэнди.
– Только не это.
– Не сомневайся, – ответил он, обнимая ее за талию, – мне понятны твои чувства.
– Ты едва ли вообще представляешь мое отношение к ней.
– Но, Уэнди, другого места, куда вы сможете отправиться, у нас нет. И ты это знаешь.
– Вот если бы ты поехал с нами…
– Без этой работы нам никак не выкрутиться, – прямо сказал он. – Ты должна это понимать.
Ее силуэт ответил медленным кивком головы. Она все понимала.
– Когда у меня было собеседование с Уллманом, я грешным делом подумал, что он меня попусту запугивает. Но теперь я уже не настолько в этом уверен. Быть может, мне действительно не следовало тащить вас сюда. За сорок миль от ближайшей дыры.
– Я люблю тебя, – сказала она. – А Дэнни любит тебя еще сильнее, если это вообще возможно. Ты бы разбил ему сердце, Джек. Он будет очень несчастлив, если ты отошлешь нас отсюда.
– Не надо так ставить вопрос.
– Если врач найдет какую-то серьезную проблему, я попробую подыскать себе работу в Сайдуайндере, – сказала она. – А если не получится, мы с Дэнни вернемся в Боулдер. Я не могу поселиться у матери, Джек. Только не в подобной ситуации. И не спрашивай меня… Я просто не могу, и все.
– Мне бы следовало догадаться об этом. Но не печалься заранее. Может быть, все обойдется.
– Может быть.
– Прием назначен на два?
– Да.
– Давай оставим дверь его спальни открытой, Уэнди.
– Я думала об этом, однако мне кажется, что теперь он спокойно проспит до утра.
Но она ошибалась.
Бум… бум… бум бумБУМБУМ…
Он убегал от этих громоподобных, сокрушительных, отдающихся повсюду звуков по бесконечному петляющему лабиринту коридоров, а его босые ступни шелестели по высокому ворсу сине-черных джунглей. Каждый раз, когда он слышал, как молоток для игры в роке с грохотом врезается в стену где-то позади, ему хотелось кричать в голос. Но он не должен. Ни в коем случае не должен. Криком он выдаст себя, и тогда
(тогда РОМ)
(Выходи и получи, что заслужил, ты, хренов плакса!)
О, он отчетливо слышал, как обладатель этого голоса идет, идет за ним по пятам, ведет охоту в этом коридоре, как тигр в сине-черных джунглях. Пожиратель людей.
(Выходи, ты, маленький сучонок!)
Если бы только ему удалось добраться до лестницы, ведущей вниз, он бы спустился с четвертого этажа, и все могло закончиться благополучно. Даже лифт бы сейчас пригодился. Ему бы только вспомнить то, что он позабыл. Но в темноте, охваченный ужасом, он окончательно потерялся. Свернул в один коридор, потом в другой, сердце чуть не выпрыгивало изо рта, похожее на горячий кусок льда, и с каждым поворотом страх, что он вот-вот столкнется лицом к лицу с этим тигром в человеческом обличье, все возрастал.
Бухающие звуки теперь раздавались совсем близко, как и жуткие, хриплые крики.
Головка молотка со свистом разрезала воздух,
(роке… удар… роке… удар… РОМ)
прежде чем обрушиться на стену. Чуть слышный шелест ног по ковру-джунглям. Паника, заполнявшая рот горькой на вкус жидкостью.
(Ты вспомнишь все, что позабыл… Но сможет ли он? Что именно он должен вспомнить?)
Он повернул за угол и, пораженный неимоверным ужасом, увидел, что оказался в тупике. С трех сторон на него мрачно смотрели наглухо запертые двери. Западное крыло. Он попал в западное крыло и мог слышать, как снаружи стонала и завывала буря, порой задыхаясь и захлебываясь, когда ее собственную черную глотку плотно забивал снег.
Он прижался к стене, хныча от страха, а его сердце колотилось, как у кролика, угодившего в силок. Когда же он оперся спиной о светло-синий шелк обоев с объемным узором в виде волнистых линий, у него подкосились ноги и он упал на ковер, вытянув руки над вышитыми пальмами и лианами, и при каждом вдохе и выдохе из его гортани вырывался свист.
Громче. Громче.
Тигр шел по коридору, и ему оставалось пройти лишь до следующего поворота. При этом он продолжал кричать то визгливым, то хриплым капризным голосом, исполненным злобы, размахивая молотком, потому что этот тигр передвигался на двух ногах, и это был…
Он проснулся, буквально подавившись воздухом, и резким движением сел на кровати, широко открытыми глазами всматриваясь в темноту, держа ладони скрещенными на уровне лица.
На одной из рук что-то было. И оно ползало.
Оса! Нет, сразу три осы.
Они ужалили его одновременно, и в этот момент все воображаемые образы распались на части, обрушившись на него черным потоком, а он истошно кричал в темноте, пока осы жалили его снова и снова.
Вспыхнула люстра, и папа оказался рядом. У него за спиной стояла мама, заспанная и перепуганная.
– Уберите их с меня! – визжал Дэнни.
– О Боже! – воскликнул отец. Он увидел.
– Джек, что с ним опять такое? Что случилось?
Джек не ответил, а подскочил к постели, схватил подушку Дэнни и стал с силой бить по трясущейся левой руке мальчика. Снова и снова. И Уэнди теперь тоже увидела неуклюжих насекомых, которые с жужжанием взвились в воздух.
– Возьми любой журнал! – кричал ей Джек через плечо. – Убивай этих тварей!
– Это осы? – спросила она и на секунду застыла, полностью парализованная очевидной абсурдностью увиденного, наблюдая за всем словно со стороны. Затем ощущения соединились с пониманием.
– Осы? Господи, Джек, но ты же сказал…
– Заткни свою пасть и убивай их! – взревел он. – Да делай же то, о чем тебя просят!
Одно из насекомых опустилось на письменный стол Дэнни. Схватив книжку для раскрашивания, Уэнди с силой обрушила ее сверху. От раздавленной осы осталось только отвратительное грязно-коричневое пятно.
– Там еще одна. На шторе, – сообщил Джек, проскакивая мимо нее с Дэнни на руках.
Он отнес сына в их спальню и уложил на ту часть импровизированной двуспальной кровати, где обычно спала Уэнди.
– Тихо лежи здесь, Дэнни. И не вставай, пока я не разрешу. Понял?
С лицом, опухшим от слез, Дэнни кивнул.
– Вот и славно, мой храбрый мальчик.
Затем Джек добежал по коридору до лестницы. Позади доносились сначала шлепки книжки, а потом крик боли, который вырвался у его жены. Но он не остановился, а стремительно спустился, перепрыгивая через несколько ступеней, в темный вестибюль. Пробежал через кабинет Уллмана в кухню, сильно ударившись бедром об угол уллмановского дубового стола, но едва ли это заметив. Взмахом руки включил в кухне свет и метнулся к раковине. Вымытая после ужина посуда громоздилась на сушке, куда ее поставила Уэнди. Джек схватил с самого верха большую салатницу, уронив при этом на пол тарелку, которая разлетелась вдребезги. Не обратив на нее ни малейшего внимания, он развернулся и бегом проделал обратный путь.
Тяжело дыша, Уэнди стояла рядом с дверью комнаты Дэнни. Ее лицо было бледнее самой белой скатерти. Глаза горели сумасшедшим огнем, потные пряди волос прилипли к шее.
– Я перебила всех, – сообщила она, – но одна успела меня укусить. Джек, ты же говорил, что они все погибли.
И Уэнди заплакала.
Не говоря ни слова, он проскользнул мимо нее и поднес салатницу к гнезду, по-прежнему стоявшему рядом с кроватью Дэнни. Никакой жизни там больше не наблюдалось. По крайней мере на поверхности. Но он все равно молниеносным движением накрыл гнездо салатницей.