Он подошел к горке, положил машинку для стрижки на землю, всмотрелся в подъездную дорожку, не возвращаются ли Уэнди и Дэнни, а потом забрался наверх и уселся. Он выбрал горку для детей постарше, но желоб все равно оказался узковат для задницы взрослого мужчины. Интересно, когда он в последний раз скатывался с горки? Лет двадцать назад? Казалось невозможным, чтобы это было так давно, он не чувствовал, что это было так давно, но именно столько времени и минуло, если не больше. Он помнил, как старик водил его в парк в Берлине, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Дэнни, и он развлекался там по полной программе: горки, качели, карусели и все остальное. Потом они обедали хот-догами и покупали с передвижной тележки арахис. Сев на скамейку, ели орешки, а у их ног в великом множестве собирались смурные нахохлившиеся голуби.
– Дерьмовые помоечные птицы, – говорил, бывало, отец, – не надо кормить их, Джеки.
Но кончалось все тем, что оба начинали кидать им орешки и потешались, видя, как голуби бросались на них и жадно склевывали. Насколько он помнил, старик никогда не ходил гулять в парк с его братьями. Джек был любимцем, хотя и ему доставалась своя доля тумаков, когда папаша напивался, что случалось частенько. И все же Джек любил его, любил так долго, как был способен любить, любил даже тогда, когда все остальные члены семьи только ненавидели и боялись его.
Он оттолкнулся руками и съехал вниз, но никакого удовольствия не получил. Горкой давно никто не пользовался, и трение оказалось слишком велико, чтобы развить мало-мальски приличную скорость. Да и ширина бедер тоже сказалась. Его разлапистые взрослые ступни уткнулись в ямку под желобом, куда до них упирались, должно быть, тысячи маленьких ножек. Джек поднялся, отряхнул сзади брюки и посмотрел на машинку для стрижки. Но вместо того чтобы вернуться к работе, подошел к качелям, где его тоже ожидало разочарование. С окончания сезона цепи успели основательно заржаветь и скрипели, словно выли от боли. Джек пообещал себе, что непременно смажет их весной.
Не пора ли остановиться? – подумал он. Ты уже не ребенок. И едва ли нуждаешься в напоминаниях об этом.
Но он все же пошел к бетонным кольцам, убедился, что они узковаты для него, миновал их и встал у ограды, обозначавшей дальнюю границу площадки. Он вцепился пальцами в проволоку, и упавшие на лицо тени сделали его похожим на узника за решеткой. Джек почувствовал это и принялся трясти ограду, напустив на себя вид человека жалкого и отчаявшегося.
– Выпустите меня отсюда! Дайте мне волю!
Но и третья попытка пошутить не слишком удалась. Ему действительно настало время продолжить работу.
Именно в этот момент он услышал за спиной какой-то звук.
Джек стремительно повернулся, хмурясь и страшась, что стыда не оберется, если кто-то видел, как он валяет дурака на детской площадке. Он быстро обежал глазами горки, карусель и качели, которые слегка покачивал ветер. Дальше за низким заборчиком, отделявшим площадку от лужайки и живой изгороди, львы собрались вместе, словно для охраны тропинки, кролик пощипывал травку, припала к земле собака, бык готовился к стремительному бегу. А позади всего этого можно было видеть площадку для гольфа, здание отеля, даже кромку корта для роке у западной оконечности территории, прилегавшей к «Оверлуку».
Вроде бы ничего не изменилось. Тогда почему же у него по лицу и рукам побежали мурашки, а волосы на загривке встали дыбом, словно кожа шеи внезапно натянулась?
Джек снова покосился на отель, но не получил ответа на свой вопрос. «Оверлук» просто стоял, темнели прямоугольники окон, вился дымок из трубы камина в вестибюле.
(Не будь кретином. Принимайся за дело сейчас же, или они вернутся и спросят, чем таким ты был занят все это время.)
Да, конечно, пора поторопиться. Потому что вечером мог выпасть снег, а ему еще предстояло повозиться с треклятыми кустами. Это была часть порученной ему работы. Кроме того, они же не посмеют…
(Кто не посмеет? Чего не посмеет? О чем ты?)
Джек пошел к машинке для стрижки, брошенной у подножия горки, и хруст гравия под ногами показался ему каким-то ненормально громким. Теперь мурашки добрались до его яиц, а ягодицы будто окаменели.
(Господи Иисусе, да что же это?)
Он остановился около машинки, но даже не попытался поднять ее с земли. Да, кое-что все-таки изменилось. В конфигурации живой изгороди. И изменения были столь очевидными, столь явными, что даже не сразу бросились ему в глаза. Перестань! Тебе это мерещится, передразнил он сам себя. Ты же только что сам поработал над этим ублюдочным кроликом, так какого хрена…
(да, вот в чем было дело!)
У него перехватило дыхание.
Кролик лежал на всех четырех лапах и грыз траву. Его живот практически слился с землей. Но всего десять минут назад он стоял на задних лапках – Джек собственноручно подровнял ему уши и… живот.
Его взгляд метнулся в сторону пса. Когда он проходил мимо него по тропинке, пес сидел, словно выпрашивая конфету. Теперь он тоже опустился на все лапы, чуть задрав голову, а его пасть как будто оскалилась. Что же до львов…
(о нет, только не это, нет-нет, не может быть)
львы оказались намного ближе. Двое справа немного сдвинулись ближе друг к другу. Зато хвост третьего, слева, практически перегородил тропу. Джек был уверен, что прежде видел этого льва справа вместе с остальными, а хвост его был обернут вокруг туловища.
Они больше не охраняли тропинку; они блокировали ее.
Джек резким движением прикрыл ладонью глаза, а потом отдернул ее. Ничего не изменилось. Глубокий выдох, слишком тихий для стона, исторгся из его груди. В дни пьянства он постоянно опасался, что рано или поздно с ним произойдет нечто подобное. У алкашей подобное явление именовалось delirium tremens, или белой горячкой, которую блестяще продемонстрировал актер Рэй Милланд в «Потерянном уик-энде», когда его герою с перепоя мерещились жуки на стенах дома.
Но как это называлось, если ты был совершенно трезв?
Вопрос, казалось бы, риторический, но мысленно он
(это чистой воды умопомешательство)
все равно ответил на него.
Всматриваясь в животных, Джек понял, что изменения происходили даже в то краткое мгновение, когда он закрывал глаза рукой. Собака приблизилась к нему. И она уже не стояла на месте, а, казалось, бросилась бежать – мышцы напряглись, одна из передних лап взметнулась вверх. Зеленая «пасть» разинулась еще шире, а короткие обрезки веток выглядели мерзкими и острыми клыками. И теперь Джеку представлялось, что небольшое углубление в листве – это глаз, смотревший прямо на него.
Зачем их понадобилось прихорашивать? – подумал он в панической истерике. Они же и так само совершенство.
Еще один едва уловимый звук. Он невольно сделал шаг назад, посмотрев на львов. Один из двоих справа слегка опережал другого и стлался по земле, лапой почти касаясь низкого заборчика игровой площадки. Господи, что же будет дальше?
(он перемахнет через забор и сожрет тебя, как в сказках о непослушных мальчиках)
Это напоминало игру, которой они забавлялись в детстве, «красный свет». Водивший отворачивался и начинал считать, и пока он считал до десяти, игроки могли двигаться вперед. Но если он оборачивался и заставал кого-нибудь в движении, тот выбывал из игры. Следовало совершенно неподвижно замереть и дождаться, пока водивший снова отвернется и начнет считать. Так они подбирались все ближе и ближе, пока в какой-то момент водивший не чувствовал руку на своей спине…
На тропинке зашуршал гравий.
Голова Джека дернулась в сторону собаки, которая уже преодолела половину тропы и, скаля пасть, лишь ненамного отставала от львов. Прежде это была часть живой изгороди, постриженная в виде некой абстрактной собаки, которая переставала походить на пса, если подойти вплотную. Но теперь Джек отчетливо распознал породу. Немецкая овчарка, а овчарки могут представлять серьезную опасность. Он где-то читал, что из них даже специально тренировали собак-убийц.
Тихий хруст ветки.
Лев, располагавшийся слева, уже добрался до забора, практически уткнувшись мордой в доски. Он словно ухмылялся. Джек сделал еще пару шагов назад. В голове у него беспорядочно стучало, и он чувствовал, как хриплое дыхание вырывается через пересохшее горло. Теперь пришел в движение бык. Он стал перемещаться по кругу вправо, огибая фигуру кролика. Бык низко пригнул голову, наставив свои зеленые ветки-рога прямо на Джека. Проблема заключалась в том, что не было никакой возможности уследить за ними. По крайней мере за всеми сразу.
Джек начал тихо подвывать, сам не осознавая, что издает какие-то звуки. Его взгляд метался от одного животного к другому, когда он пытался застигнуть их в момент движения. От порывов ветра ветки кустов стучали друг о друга, как клацают зубы голодного хищника. Какой же шум здесь поднимется, если они сцапают его? Это нетрудно было вообразить: рев, крики боли, треск переломанных костей. Все будет…
(нет нет НЕТ НЕТ Я НИКОГДА В ЖИЗНИ НЕ ПОВЕРЮ ЧТО ТАКОЕ ВОЗМОЖНО!)
Он снова закрыл глаза ладонями, а пальцами вцепился себе в волосы, сдавил лоб, пульсирующие виски. И простоял так достаточно долго. Но страх нарастал, и когда он достиг запредельной черты и переносить его стало невозможно, Джек с громким криком оторвал ладони от глаз.
Рядом с площадкой для гольфа сидела на задних лапах собака, с умоляющим видом выпрашивая подачку. Бык с безразличным видом смотрел на роке-корт, как и до прихода Джека. Кролик снова принял вертикальное положение, навострив ухоженные уши, будто ловя каждый звук, и выставив вперед брюшко. Львы приросли к прежним местам рядом с тропинкой.
Джек еще не скоро решился пошевелиться и стоял, как замороженный, пока хрип в горле не унялся, а дыхание не успокоилось. Потом достал пачку сигарет, но первые четыре уронил на землю. Наклонился, чтобы подобрать, но шарил руками вслепую, потому что ни на секунду не мог отвести глаз от фигурных кустов, опасаясь снова заметить их движение. Наконец ему удалось собрать упавшее курево. Три сигареты он сунул обратно в пачку, а четвертую прикурил. Но уже после двух глубоких затяжек бросил и затоптал. Затем вернулся к машинке и поднял ее с земли.