– Сейчас это уже не важно, Джек. Главное…
– Нет, это важно! – выкрикнул он и обрушил кулак на барную стойку с такой силой, что пустая вазочка для орешков подпрыгнула. – Это важно! Это чертовски важно!
– Джек, нам необходимо вывезти его отсюда. Он сейчас…
Дэнни вдруг начал беспокойно крутиться у нее на руках. Апатичное, отсутствующее выражение на его лице вдруг сломалось, как трескается слой льда, сковывавший прежде живую материю. Его губы брезгливо скривились, словно он попробовал на вкус что-то очень неприятное. Зрачки расширились. Руки взлетели вверх, будто пытаясь закрыть глаза, потом вновь бессильно упали.
Внезапно он обмер на руках у Уэнди, а потом выгнул спину, заставив ее пошатнуться. И начал кричать: безумный визг вырывался из его горла. Эти звуки, казалось, заполнили собой все пространство, волнами возвращаясь назад, как плач баньши. Впечатление было такое, что визгом исходил не один Дэнни, а сотни ему подобных одновременно.
– Джек! – в ужасе воскликнула Уэнди. – Боже мой, Джек! Что с ним происходит?
Джек сорвался со стула, чувствуя онемение во всей нижней части тела, испуганный, как никогда прежде в своей жизни. В какую же черную дыру заглянул его сын? В какое зловещее гнездо? И кто его там так больно ужалил?
– Дэнни! – взревел он. – Дэнни!
И Дэнни увидел его. Он вырвался из материнских объятий с такой неожиданной и яростной силой, что Уэнди не смогла удержать его. Она качнулась назад и чуть не упала в одну из кабинок.
– Папочка! – закричал он, бросаясь к Джеку с глазами, полными ужаса. – О, папа, папочка! Это была она! Она! Она! О, папочка-а-а!
Он врезался в Джека, и тот тоже едва устоял на ногах. Мальчик сначала вцепился в отца, словно собираясь поколотить его, потом ухватился за брючный ремень и разрыдался ему в рубашку, сквозь ткань которой Джек кожей чувствовал разгоряченное лицо сына и его непрерывно шевелившиеся губы.
Папочка, это была она.
Джек медленно поднял взгляд на Уэнди. Его глаза блестели, как две мелкие серебряные монеты.
– Уэнди? – Его голос звучал негромко, даже вкрадчиво. – Что ты с ним сделала, Уэнди?
Ошеломленная жена уставилась на него, не веря своим ушам, ее лицо побледнело.
– Джек, неужели ты всерьез?..
За окном снова повалил густой снег.
Глава 29Разговор на кухне
Джек отнес Дэнни, которого по-прежнему сотрясали рыдания и который отказывался оторвать лицо от рубашки отца, на кухню, где передал на руки Уэнди. Она казалась растерянной и обескураженной.
– Джек, я не знаю, о чем он говорит. Пожалуйста, поверь мне!
– Я верю, – отозвался он, хотя в глубине души не мог не признаться, что столь внезапный поворот сюжета доставил ему некоторое удовольствие. Но его вспышка подозрительности в отношении Уэнди была наигранной. Ведь он прекрасно знал, что она скорее обольет себя бензином и чиркнет спичкой, чем обидит Дэнни, не говоря уже о том, чтобы причинить ему боль.
На плите забулькал чайник. Джек бросил в большую керамическую кружку пакетик с заваркой и до половины залил кипятком.
– У тебя ведь есть кулинарный херес, верно? – спросил он Уэнди.
– Что?.. Ах да, конечно. Есть две или три бутылки.
– В каком шкафу?
Она показала, и Джек снял с полки початую бутылку. Отмерив полную чайную ложку хереса, он добавил его в чай, поставил бутылку на место, а потом дополнил кружку до краев молоком. Туда же он насыпал три столовых ложки сахарного песка и тщательно размешал. После чего протянул кружку Дэнни, чьи рыдания постепенно перешли в тихие всхлипы, хотя он продолжал дрожать всем телом, а в его глазах сквозил ужас.
– Хочу, чтобы ты это выпил, док, – сказал Джек. – На вкус оно покажется тебе редкостной гадостью, но зато ты сразу почувствуешь себя лучше. Можешь выпить за папу?
Дэнни с готовностью взял кружку. Отпил немного, скорчил рожицу и вопросительно посмотрел на отца. Джек кивнул, и мальчик сделал еще глоток. Где-то в глубине души Уэнди почувствовала знакомый укол ревности, зная, что сын не стал бы так мучить себя ради нее.
И тут же последовала неприятная, даже тревожная мысль: неужели ей хотелось, чтобы во всем оказался виноват Джек? Неужели ее ревность была так сильна? Такое желание непременно возникло бы у ее матери. Ей вспомнилось одно воскресенье, когда отец повел ее гулять в парк, а она сорвалась с каната на игровой площадке и расцарапала себе обе коленки. И сцена, которую закатила ему мать по возвращении домой: Ты только посмотри, что ты натворил! Почему ты не присматривал за ней как положено? Какой же ты после этого отец?
(Своими бесконечными придирками она довела его до могилы; он развелся с ней, но сделал это слишком поздно.)
Вот и она тоже ни на секунду не позволила себе усомниться в виновности Джека. Ни на мгновение. От подобных мыслей лицо Уэнди слегка зарделось, но при этом она с какой-то безнадежностью поняла, что если бы все повторилось заново, она бы и думала, и поступала точно так же. Частица характера матери засела в ней навсегда, и здесь уж ничего не поделаешь.
– Джек… – начала она, сама не зная, собирается ли извиняться или оправдывать его. И то и другое, как она понимала, было бесполезно.
– Не сейчас! – отрезал он.
Дэнни потребовалось пятнадцать минут, чтобы справиться с половиной содержимого большой кружки, и за это время он заметно успокоился. Дрожь почти полностью унялась.
Джек с очень серьезным видом положил руки на плечи сыну.
– Дэнни, как считаешь, ты теперь можешь в точности рассказать нам, что с тобой произошло? Это крайне важно.
Дэнни перевел взгляд с Джека на Уэнди и обратно. В наступившей ненадолго тишине их положение ощущалось особенно отчетливо: завывание ветра за стенами, наносившего с северо-запада новый снег, поскрипывания и стоны старого отеля, готовившегося встретить еще одну бурю. Словно удар под сердце, Уэнди снова с неожиданной силой ощутила их полнейшую изоляцию.
– Я хочу… рассказать вам обо всем, – сказал Дэнни. – Мне надо было сделать это уже давно.
Он зажал кружку между ладонями, словно ее тепло придавало ему дополнительные силы.
– Почему же не рассказал, сынок? – Джек нежным движением убрал влажную от пота прядь волос, упавшую Дэнни на глаза.
– Потому что дядя Эл нашел для тебя эту работу. И я не мог понять, как тебе может быть здесь хорошо и плохо одновременно. Это стало… – Он поднял взгляд, ища у них помощи, не в состоянии сам подобрать нужное слово.
– Дилеммой? – мягко спросила Уэнди. – Оба варианта казались тебе не слишком подходящими?
– Да, точно, – кивнул он с облегчением.
Уэнди сказала:
– В тот день, когда ты стриг живую изгородь, мы с Дэнни серьезно поговорили в пикапе. Это был день первого большого снегопада. Помнишь?
Джек кивнул. Тот день, когда он подрезал живую изгородь, четко врезался ему в память.
Уэнди вздохнула.
– Но мы тогда не все сказали друг другу. Верно, док?
Дэнни горестно помотал головой.
– О чем же именно вы тогда разговаривали? – спросил Джек. – Не уверен, что мне по душе ситуация, когда мои жена и сын…
– …говорят друг с другом о том, как они тебя любят?
– О чем бы ни шла речь, мне это странно. Я чувствую себя человеком, пришедшим в кино посреди сеанса.
– Мы обсуждали тебя, – спокойно объяснила Уэнди. – И хотя, быть может, не все выразили в словах, оба поняли главное. Ведь я твоя жена, а Дэнни… он вообще очень многое понимает.
Джек молчал.
– Дэнни все сказал правильно. Это место казалось очень подходящим для тебя. Тебе удалось вырваться из-под того давления, которое приносило тебе столько огорчений в Стовингтоне. Ты стал сам себе начальником, и работать тебе предстояло в основном руками, чтобы приберечь мозги – всю свою умственную энергию – для вечернего творчества. А потом… Не могу сказать в точности, с какого момента… Это место стало для тебя неподходящим. Ты начал проводить слишком много времени в подвале, перебирая те старые бумаги, копаясь в забытой истории. И разговаривать во сне…
– Разговаривать во сне? – спросил Джек, причем его лицо приобрело не только удивленное, но и слегка обеспокоенное выражение. – Я разговариваю во сне?
– В основном это что-то неразборчивое. Но однажды ночью я встала в туалет и услышала, как ты сказал: «Пошли они все к черту. Привезите хотя бы игровые автоматы. Никто об этом не узнает. Никому не будет дела». А в другой раз ты просто разбудил меня, потому что практически кричал во весь голос: «Снимите маски, маски долой, маски долой!»
– Боже праведный! – сказал он, потирая лицо ладонью. Вид у него был больной.
– И все твои прежние привычки с тех времен, когда ты пил, тоже вернулись. Ты жуешь экседрин. Постоянно вытираешь губы. Бываешь раздражительным по утрам. И ты ведь так и не закончил работу над пьесой, или я ошибаюсь?
– Нет. Еще не закончил. Но это лишь вопрос времени. Я много думал о других вещах… О новом проекте…
– Книга об отеле. По поводу этого проекта тебе и звонил Эл Шокли. Он хочет, чтобы ты навсегда забыл об этой идее.
– Откуда тебе это известно? – буквально взревел Джек. – Ты подслушивала наш разговор? Ты…
– Нет, – сказала она. – Я не могла вас подслушать, даже если бы хотела, и ты бы сразу это понял, если бы рассуждал сейчас логически и здраво. Мы с Дэнни тем вечером сидели внизу. Коммутатор отключен. Аппарат в нашей квартире оставался единственным работающим телефоном во всем отеле, потому что подключен к внешней линии напрямую. Ты сам мне об этом говорил.
– Тогда откуда ты знаешь, о чем был разговор с Элом?
– Дэнни рассказал мне. Дэнни знал. Точно так же, как он порой знает, где искать потерянные вещи, или знает, что кое-кто думает о разводе.
– Доктор считает…
Она с раздражением покачала головой:
– Тот доктор ни черта не понимает, и мы оба это знаем. Нам это стало ясно с самого начала. Мы же давно заметили. Вспомни хотя бы случай, когда Дэнни сказал, что хочет увидеть пожарные машины. Это не было случайной догадкой.