– Мы знаем, что иногда он погружается в… скажем так, в трансы, хотя мне это слово не совсем по душе. И тогда он порой видит… или думает, что видит… вещи, которые ему непонятны. Если прекогнитивные трансы действительно возможны, то они скорее всего являются плодами деятельности подсознания. А если верить Фрейду, подсознание никогда не общается с нами прямо. Только символами. К примеру, если тебе снится, что ты оказалась в булочной, где никто не говорит по-английски, то это может отражать твою неуверенность в способности содержать семью. Или же просто ощущение, что тебя в этой жизни никто не понимает. Я читал, что сны с падениями – это наиболее распространенное подсознательное выражение неуверенности в себе или в будущем. Игры. Это такие небольшие игры. Сознание на одной стороне разделенной сеткой площадки, подсознание – на другой. И они перебрасывают туда и обратно самые сумасбродные образы. То же самое относится к душевным расстройствам и предчувствиям. И скорее всего к прекогниции. Быть может, Дэнни действительно увидел кровь на стене президентского люкса. Для ребенка его возраста образ крови и концепция смерти легко подменяют друг друга. Для детей образ вообще воспринимается легче, чем концепция или понятие. Уильям Карлос Уильямс понимал это лучше всех, потому что был не только поэтом, но и врачом-педиатром. Когда мы подрастаем, концепции, наоборот, становятся нам ближе и понятнее, и мы оставляем образы поэтам… Прости, я, наверное, очень сбивчиво объясняю.
– Мне нравится слушать твои объяснения. Даже сбивчивые.
– Она это сказала! Призываю всех в свидетели. Она признала мою мудрость!
– Но следы на шее, Джек. Это же не из области подсознательного. Они реальны.
– Верно.
На какое-то время Джек замолчал. Уэнди уже решила, что он задремал, и сама начала постепенно погружаться в сон, когда он вдруг продолжил:
– Мне в голову приходят только два возможных объяснения. И ни одно из них не связано с присутствием в отеле кого-то еще.
– Каких же? – Она приподнялась на локте.
– Быть может, это стигматы, – сказал Джек.
– Стигматы? Это когда у некоторых людей выступает кровь в Страстную пятницу, или я путаю?
– Да. Иногда у людей, глубоко верующих в божественное происхождение Христа и его распятие, в Страстную седмицу появляются кровавые отметины на руках и на ногах. Хотя это явление было более характерным для Средневековья. И по-моему, католическая церковь не спешила объявлять каждый такой случай чудом из чудес. Стигматы лишь немногим отличаются от тех вещей, которые умеют делать с собой те же йоги. И сейчас природа таких явлений стала более понятна, вот и все. Люди, занимающиеся изучением взаимосвязей и взаимовлияний сознания и тела – хотя никто не претендует на полное понимание этого, – полагают, что мы в гораздо большей степени способны сознательно контролировать свои физиологические процессы, чем думаем. Ты, например, можешь уменьшить частоту своего сердцебиения, если сосредоточишь на этом мысли. Можешь ускорить собственный обмен веществ. Заставить себя обильно потеть. Или даже кровоточить.
– Ты считаешь, что Дэнни придумал себе синяки по всей шее? Прости, Джек, но я не могу в это поверить.
– А я все же считаю это возможным, хотя и маловероятным. Гораздо более правдоподобным выглядит объяснение, что он сделал это с собой сам.
– Сам?!
– Он впадал в трансы и наносил себе мелкие повреждения и раньше. Помнишь случай за ужином? Примерно два года назад? Мы тогда с тобой разругались вдрызг. За столом никто не разговаривал друг с другом. А потом у него вдруг закатились глаза, и он упал лицом в тарелку. После чего и вовсе повалился на пол. Вспоминаешь?
– Конечно, – ответила она. – Такое не забывается. Я тогда подумала, что у него конвульсии.
– А еще был случай в парке, – продолжал Джек. – Мы пошли туда вдвоем в субботу после обеда. Он сидел на качелях, раскачивался туда-сюда. Потом повалился на землю. Словно его подстрелили. Я подбежал, поднял его, и он почти сразу пришел в себя. Моргает и говорит: «Я животиком ударился. Скажи маме, чтобы закрыла окна в спальне, потому что будет дождь». И точно – той ночью лило как из ведра.
– Да, но…
– И он вечно ходит то в порезах, то с разбитыми локтями. А ноги у него – как пейзаж после битвы. Спрашиваешь, откуда у тебя эта ссадина или синяк, и слышишь только: «Это получилось случайно, я просто играл».
– Джек, но так бывает со всеми детьми. Маленькие мальчики ходят в синяках и шишках с того момента, как встают на ноги, и пока им не исполнится лет двенадцать-тринадцать.
– И я уверен, что это относится и к Дэнни, – согласился Джек. – Он очень подвижный ребенок. Но у меня не идут из головы те случаи за ужином и в парке. И мне кажется, что некоторые ссадины и синяки нашего парня имеют другое происхождение – являются следствием его сумеречных состояний, в которые он сам умеет себя вводить. Да что говорить, если, по словам Эдмондса, он проделал этот трюк прямо в его кабинете.
– Допустим. Но нынешние синяки оставлены пальцами. Это невозможно отрицать. Он не мог получить их в результате обычного падения.
– Представь, он вводит себя в состояние транса, – настаивал Джек. – И быть может, действительно видит нечто, произошедшее в том номере. Ссору. Или даже самоубийство. Место бурлит негативными эмоциями. И это вовсе не то же самое, что смотреть страшное кино. В такие моменты он особенно легко поддается самовнушению. Он как бы становится участником событий, будь они прокляты! Его подсознание превращает прошлую действительность в символы… Создает образы мертвой женщины, которая оживает, зомбированная, призрачная – любой термин подойдет, выбирай сама.
– У меня от твоих слов мурашки по коже, – сказала она мрачно.
– Ты думаешь, мне не страшно? Я не психиатр, но, как мне кажется, здесь все сходится. Восставшая из мертвых женщина представляется символом смертельных эмоций, загубленной жизни, от которого не так просто избавиться, невозможно отогнать от себя… Но поскольку она рождена его подсознанием, то он отождествляет себя с ней. В состоянии транса сознание Дэнни не работает. Подсознание руководит всеми его действиями. И тогда Дэнни кладет пальцы себе на горло и…
– Прекрати! – оборвала его Уэнди. – Я поняла, что ты нарисовал в своем воображении. И мне это кажется даже более пугающим, чем некий злодей, крадущийся по коридорам отеля. От незнакомца можно сбежать. Но от себя самого не убежишь. То, что ты описываешь, называется шизофренией.
– Если и так, то в очень легкой форме, – сказал он, однако тоже заметно помрачнел. – И она приобретает весьма специфические проявления. Потому что Дэнни действительно доказал, что умеет читать чужие мысли и время от времени у него случаются вспышки предвидений. И я не могу считать это психическим заболеванием, хотя проще всего списать все на душевную болезнь. Как известно, в каждом из нас изначально заложена некоторая шизоидность, но с годами мы учимся контролировать ее. Думаю, с Дэнни произойдет то же самое.
– Что ж, если ты прав, то тем настоятельнее необходимость вывезти его отсюда. От чего бы он ни страдал, этот отель лишь усугубляет его состояние.
– Не будь столь категоричной, – возразил Джек. – Если бы он слушался родителей, то вообще никогда не стал бы заходить в тот номер. И ничего бы не случилось.
– Господь с тобой, Джек! Неужели ты думаешь, что быть полузадушенным – это адекватное наказание за непослушание?
– Нет. Конечно, нет. Но…
– Никаких «но», – оборвала она, яростно помотав головой. – Мы знаем только, что ничего не знаем. Все это одни безосновательные догадки. А между тем мы понятия не имеем, когда он в следующий раз повернет за угол и окажется в одном из этих… провалов сознания… или в бесконечном фильме ужасов. Нам нужно увезти его отсюда! – Она сдавленно усмехнулась. – Иначе у нас самих начнутся видения.
– Не городи чепухи, – сказал он, но во мраке спальни снова вспомнил львов из живой изгороди, которые больше не стояли вдоль тропы, а блокировали ее: злые от голода ноябрьские львы. Холодный пот выступил у него на лбу.
– Ты ведь действительно ничего не видел? Я имею в виду, когда сам был в том номере? Совсем ничего?
Львы исчезли. Теперь ему виделась розовая занавеска с притаившимся за ней темным силуэтом. Закрытая дверь. И слышались приглушенные звуки, так похожие на шлепанье мокрых ступней по полу. Вспомнился лихорадочный, сбивчивый ритм собственного сердцебиения, когда он сражался с непослушным ключом.
– Нет, ничего, – ответил он, и это было правдой. Он действительно так и не понял, что с ним тогда произошло. И, если честно, не успел даже задуматься над реальной причиной появления синяков на шее сына. Оказалось, что он сам легко внушаем, а галлюцинации – заразны.
– И ты не передумал? Я имею в виду, по поводу снегохода?
От внезапно охватившей Джека злости его пальцы сжались в плотные кулаки
(Не надо давить на меня!)
по обе стороны тела.
– Я же обещал, что все сделаю, так? И сдержу слово. А теперь давай спать. У нас был длинный, трудный день.
– Еще какой! – сказала Уэнди. Слегка зашуршали простыни, когда она повернулась и поцеловала его в плечо. – Я люблю тебя, Джек.
– Я тоже люблю тебя, – машинально ответил он. Его пальцы все еще сжимались в кулаки, казавшиеся тяжелыми камнями на концах рук. На лбу пульсировала жилка. Она ведь не обмолвилась ни словом о том, что произойдет с ними после того, как они спустятся с гор, когда все будет кончено. Ни словечком. Только сплошные «Дэнни то», «Дэнни это» и «Джек, мне так страшно». О да, она и в самом деле была смертельно напугана всякими скелетами в шкафах, темными тенями за углом и прочей чертовщиной. Но у них существовали куда более реальные причины для страха. Когда они окажутся в Сайдуайндере, вся их собственность будет состоять из шестидесяти долларов наличными и одежды, в которой они туда явятся. Даже машину придется бросить здесь. А если в Сайдуайндере и найдется ломбард, что представлялось сомнительным, заложить им все равно нечего, кроме обручального кольца Уэнди, купленного за девяносто баксов, да портативного радиоприемника «Сони». Старьевщик даст им долларов двадцать в лучшем случае. Но только