[17] нашелся, – обозвал он себя вслух.
Джек подошел к снегоходу сзади и отвинтил крышку бензобака. На одной из полок, висевших примерно на уровне груди, он нашел щуп и опустил его внутрь. Щуп вернулся намокшим лишь на восьмую часть дюйма. Немного, но хватит, чтобы проверить, как работает этот хренов агрегат. Позже он дольет топлива из «жука» или пикапа.
Завинтив крышку, Джек открыл моторный отсек. Ни свечей, ни аккумулятора. Вернулся к полке и принялся рыться на ней, откладывая в сторону отвертки, разводные ключи, однокамерный карбюратор, снятый, видимо, с одной из газонокосилок, коробочки с винтами, шурупами, гвоздями и гайками всех размеров. Толстое дерево за долгие годы потемнело и буквально пропиталось грязной смазкой в смеси с пылью. К полке не хотелось прикасаться.
И все же Джек нашел покрытую жирными пятнами коробку с лаконичной карандашной надписью «Скид». Потряс, и внутри что-то загремело. Свечи. Достав одну, он попытался оценить зазор на глаз. А потом подумал: Ну и черт с ним! – и бросил свечу обратно в коробку. Если зазор неправильный, значит, такова судьба.
Рядом с дверью он обнаружил стул. Уселся на него и ввернул все четыре свечи на место, подсоединив затем к каждой провод с резиновым колпачком. Покончив с этим, пальцами быстро пробежался по поверхности магнето. «Как же они смеялись, когда я садился за пианино!»
Потом вернулся к полкам и стеллажам. Но на этот раз нужное никак не отыскивалось – небольшой аккумулятор. Обнаружились накидные гаечные ключи, целый ящик сверл и насадок к дрели, несколько мешков химических удобрений для кустарников и клумб. Но аккумулятора для снегохода здесь не было. Джека это нисколько не обеспокоило. Скорее обрадовало. Он даже испытал облегчение. «Я сделал все, что было в моих силах, командир, но противник слишком силен. – Молодцом, сынок! Я представлю тебя к награждению медалью «Серебряная звезда» и пурпурным снегоходом. Такие, как ты, делают честь вашему полку. – Служу отечеству, сэр! Я старался как мог».
Проверяя последние полки, он даже начал насвистывать «Долину красной реки». Звуки вырывались изо рта мелкими облачками белого пара. Да, теперь он мог с чистой совестью утверждать, что полностью обыскал сарай, но самого необходимого не обнаружил. Аккумулятора. Его запросто могли украсть. Его мог свистнуть тот же Уотсон. Джек даже рассмеялся в голос. Кто не сталкивался с такими вещами на работе? Унести домой коробку скрепок, пару пачек бумаги, и, само собой, никто не хватится одной из нескольких сотен скатертей… А этот аккумулятор для снегохода? Он вообще никому и никогда не понадобится. Надо просто незаметно сунуть его себе в рюкзачок. Невинное мелкое воровство. Несуны есть везде, детка. Каждый что-нибудь да присвоил в свое время. В детстве, таская мелочевку из магазинов, мы называли это скидкой на ловкость рук.
Проходя мимо снегохода, он от всей души пнул его в полированный бок. Что ж, вот и сказочке конец. Осталось только сообщить Уэнди: прости, милая, но…
Коробка стояла прямо рядом с дверью, и прежде ее скрывал стул. На крышке была такая же карандашная надпись: «Скид».
Он смотрел на нее, и довольная улыбка постепенно сходила с его губ. «Смотрите, сэр! Кажется, нам в помощь спешит кавалерия. Похоже, они увидели наконец дымовые сигналы, которые вы распорядились подать».
Как же это несправедливо!
Это так дьявольски несправедливо!
Что-то необъяснимое – удача, фортуна, провидение – делало сегодня все, чтобы спасти его. Какая-то магия, но на этот раз белая магия. И вот в самый последний момент извечное невезение Джека Торранса вновь вмешалось и спутало все карты, которые ложились так удачно.
Обида, чудовищная обида, захлестнула его, комком подкатив к горлу. Руки снова сжались в кулаки.
(Несправедливость, какая-то фатальная несправедливость!)
Почему его взгляд не мог упасть в другой угол сарая? В любое другое место! Почему ему внезапно не свело шею, не зачесался нос, не попала соринка в глаз? Любой мелочи было бы достаточно. И он бы его не заметил.
А быть может, он его и не заметил? Это же так просто. Снова галлюцинация, подобная той, что посетила его вчера в номере на третьем этаже, или странным видениям на игровой площадке. Перенапряжение все-таки сказывается. «Представляете, мне померещилось, что я увидел в углу аккумулятор. Но на самом деле там ничего не было. Да, накопилась усталость в боях! Это единственное возможное объяснение, сэр. Прошу меня извинить. – Ничего, сынок. Держи хвост пистолетом. Может случиться с каждым из нас».
Он распахнул дверь сарая с такой злобной силой, что ее чуть не сорвало с петель, и втащил внутрь свои снегоступы. Их решетчатые поверхности были плотно забиты снегом, и он принялся молотить ими об пол, очищая от лишнего груза. Потом прикрепил один к левой ноге… И замер.
У площадки для доставки молока он увидел Дэнни. Как ему показалось, мальчик пытался скатать снеговика, но у него ничего не получалось. В мороз снег был слишком сухим и не хотел слипаться. Однако Дэнни не оставлял попыток, прилежно занимаясь этим напрасным трудом при свете утреннего солнца. Маленький, плотно укутанный в зимние одежды мальчик на отливающем бриллиантовыми отблесками снегу, под ослепительно синим небом. Свою шапку он натянул козырьком назад, как делали многие знаменитые бейсболисты.
(О чем, Господи, ты только думал?)
Ответ пришел мгновенно.
(О себе. Я думал только о себе самом.)
Ему вдруг вспомнилось, как ночью его посетили страшные мысли об убийстве жены.
И в этот момент, стоя на коленях в сарае, он все понял с предельной ясностью. «Оверлук» пытался воздействовать не только на Дэнни. Он подвергал испытанию и его самого. И слабым звеном был не Дэнни. Слабым звеном сейчас стал именно он, Джек Торранс. Получалось, что из них троих он самый уязвимый, тот, кого можно крутить и сгибать, пока что-то в нем не надломится.
(как только я расслабляюсь и засыпаю… и когда я это делаю… если я это делаю…)
Он посмотрел на ряды окон отеля. В их многочисленных стеклах отражалось ослепительное солнце, но он все равно вглядывался в них. И впервые заметил, до какой степени они напоминали человеческие глаза. Они отражали лишь внешний свет, но внутри хранили тайну своей собственной темноты. И устремлены они были не на Дэнни. Они всматривались в него.
В эти несколько секунд он успел понять очень многое. Он вспомнил черно-белую картинку, которую ребенком видел на уроке богословия. Монахиня, проводившая урок, поставила рисунок на мольберт и провозгласила Чудом Божьим. Дети сначала смотрели на лист в недоумении, видя перед собой лишь хаос из черных и белых линий – бессистемных и внешне бессмысленных. Затем один мальчик, сидевший в третьем ряду, громко охнул и воскликнул: «Да это же Иисус!» – после чего сразу же был отправлен домой, награжденный не только новеньким экземпляром Писания, но и церковным календарем, потому что увидел это первым. Остальные стали всматриваться пристальнее, и Джеки Торранс в том числе. Один за другим ученики начали издавать похожие звуки, а одна маленькая девочка изобразила нечто вроде религиозного экстаза, громко выкрикивая: «Я Его вижу! Я вижу Его!» Ей достался томик Нового Завета. Наконец настал момент, когда уже все разглядели божественный лик, кроме маленького Джеки. Он все сильнее напрягал зрение, уже немного напуганный, потому что циник в нем был уверен: одноклассники просто притворились, чтобы понравиться сестре Беатрисе, – но где-то в глубине души все же засел страх, что Бог не хочет явить ему свое лицо, потому что считает его самым большим грешником. «Неужели ты не видишь его, Джеки?» – спрашивала сестра Беатриса своим печально-медоточивым голоском. Я вижу только твои сиськи, думал он в злобном отчаянии. Джеки долго качал головой, но потом разыграл спектакль и с фальшивым восторгом сказал: «Да, теперь вижу! Ну ни фига себе, это же Христос!» Все засмеялись, начали ему аплодировать, отчего он почувствовал приятное волнение, стыд и страх одновременно. Позже, когда все поднялись из подвального помещения церкви на улицу, он один задержался и вновь вгляделся в черно-белую бессмысленную картинку, оставленную сестрой Беатрисой на мольберте. Он ненавидел ее и общее лицемерие. Они точно так же притворились, как и он сам. Даже сестра Беатриса была жалкой притворщицей. Это большой обман, только и всего. «Дерьмо он, этот ваш адский огонь, полная чушь», – чуть слышно прошептал он, стал поворачиваться, чтобы уйти, и в этот момент краем глаза увидел лик Иисуса, печальный и мудрый. Джеки застыл. Сердце от испуга ушло в пятки. Внезапно все линии обрели свои места, и он не мог оторвать глаз от бумаги, теперь уже в трепете перед чудом, сам не понимая, как мог не разглядеть этого раньше. Глаза, зигзагообразная тень, пролегшая над усталыми веками, тонкий правильный нос, линия полных сочувствия губ. И Он смотрел на Джеки Торранса. То, что еще минуту назад казалось бессмыслицей штрихов, внезапно трансформировалось в четкое изображение Иисуса-Господа-Нашего. И священный трепет перерос в панический ужас. Он ведь богохульствовал, стоя перед образом Бога. Быть ему проклятым навеки! Гореть ему в адском пламени с другими грешниками. Ведь лик Христов присутствовал на этом листе с самого начала. С самого начала!
И теперь, стоя на коленях в круге солнечного света и наблюдая, как сын играет в тени отеля, он начал прозревать правду. Отелю нужен был Дэнни. Быть может, и они тоже, но Дэнни в первую очередь. И звери в живой изгороди действительно двигались. А в номере 217 обитала мертвая женщина, которая, возможно, при обычных обстоятельствах оставалась бы безвредным призраком, но теперь стала реально опасной. Она была подобием некой зловещей заводной игрушки, чей механизм привел в движение странным образом устроенный внутренний мир Дэнни… и его собственный. Кто рассказал ему о том, как мужчина внезапно скончался от инсульта прямо на роке-корте, Уотсон? Или Уллман? Это не имело значения. На четвертом этаже было совершено убийст