– Чего ты от него добиваешься, Джек? – спросила она. – Признания в убийстве? Да что с тобой такое?
Его глаза перестали быть чужими.
– Я пытаюсь помочь ему научиться различать то, что происходит в действительности, от галлюцинаций, вот и все.
Он присел рядом с Дэнни на корточки, а потом крепко обнял его.
– На самом деле ничего подобного не случилось, Дэнни. Понимаешь? Это просто был один из трансов, в которые ты порой впадаешь, и не более того.
– Папа…
– Что, Дэнни?
– Я не мог поцарапать ногу о наст. Потому что нет никакого наста. Там только рыхлый снег. Из него даже снежка не слепишь нормального. Помнишь, мы пытались играть с тобой в снежки, и у нас ничего не вышло?
Он почувствовал, как отец снова напрягся.
– Значит, о ступеньку террасы.
Дэнни резко отстранился от него. Внезапно ему все стало ясно. Его сознание озарилось, как это порой с ним случалось, как было, например, с мыслями той женщины о мужских штанах. Округлившимися глазами он смотрел на отца.
– Ты ведь знаешь, что я говорю правду, – прошептал он в шоке.
– Дэнни… – Лицо Джека стало еще напряженнее.
– Знаешь, потому что сам видел…
Раздался звук пощечины, которую Джек влепил Дэнни открытой ладонью. Совсем негромкий звук, лишенный какого-либо драматического эффекта. Голова мальчика откинулась назад, отметина от удара красным пятном выступила у него на щеке.
Уэнди издала стон.
На мгновение все трое замерли, а потом Джек попытался снова прижать сына к себе.
– Прости меня, Дэнни. Прости меня. Хорошо, док?
– Ты ударил его, мразь! – закричала Уэнди. – Ты! Грязный ублюдок!
Она схватила Дэнни за руку, и какое-то время они тянули его каждый в свою сторону.
– Пожалуйста, перестаньте рвать меня на части! – завопил он, и в его голосе слышалось столько боли, что оба разом отпустили мальчика. Потом слезы потекли у него по щекам, и он рухнул, рыдая, между диваном и окном, а его родители беспомощно смотрели на сына, как дети смотрят на игрушку, которую сломали, пока яростно боролись за обладание ею. В камине с оглушительным треском лопнул еще один сук, заставив их всех вздрогнуть.
Уэнди дала ему детский аспирин, а Джек уложил его, покорного, на раскладушку и укрыл одеялом. Дэнни мгновенно заснул, сунув в рот большой палец.
– Мне все это очень не нравится, – сказала Уэнди. – Ему явно становится хуже.
Джек промолчал.
Она посмотрела на него без злости, но и без улыбки.
– Хочешь, чтобы я извинилась за то, что назвала тебя ублюдком? Хорошо. Прости меня. Я виновата. Но и тебе не следовало распускать руки.
– Знаю, – пробормотал он. – Даже сам не пойму, что вдруг на меня нашло.
– Ты же обещал, что никогда больше пальцем его не тронешь.
Он вскинул на нее полыхающие яростью глаза, а потом ярость вдруг погасла. Внезапно, с ужасом и состраданием, Уэнди увидела, как будет выглядеть Джек в старости. Никогда прежде он не представал перед ней таким.
(?каким же?)
Потерпевшим поражение, мысленно ответила она себе. Сломленным и побежденным.
– Я всегда считал, что умею держать слово, – сказал он.
Она подошла к нему и положила ладони ему на руку.
– Ладно. Теперь все позади. Но когда рейнджер приедет нас проведать, мы непременно скажем ему, что хотим все уехать отсюда. Договорились?
– Договорились, – ответил Джек, и в тот момент он действительно был с ней согласен. Но точно так же в прошлом он каждое похмельное утро смотрел в зеркало ванной на свое опухшее лицо. Я покончу с этим. Я прекращу это навсегда. Однако утро сменялось днем, а днем он уже чувствовал себя лучше. День сменялся вечером. А если верить одному из величайших мыслителей XX века, ночью все становится иным.
Он с удивлением обнаружил, что был бы только рад, если бы Уэнди начала задавать ему вопросы об изгороди, о том, что имел в виду Дэнни, говоря: «Ты знаешь, потому что сам видел…» Пристань она к нему с расспросами, он бы рассказал ей все. Все. О животных в ограде, о женщине в номере, даже о пожарном шланге, который сам по себе сменил положение. Да, но на чем-то ему все-таки пришлось бы оборвать исповедь. Не мог же он признаться ей, что намеренно выбросил магнето, иначе все трое были бы уже в Сайдуайндере?
Но она лишь спросила:
– Хочешь чая?
– Да. Чай сейчас будет в самый раз.
Она подошла к двери и задержалась, потирая предплечья сквозь свитер.
– Я виновата в этом не меньше тебя, – сказала она. – Чем мы с тобой занимались, пока он проходил через этот… сон, если его можно так назвать?
– Уэнди…
– Мы дрыхли, как два удовлетворенных недоросля.
– Прекрати. Сама сказала, что все позади.
– Нет, – возразила Уэнди, странно улыбнувшись. – Конец еще далеко.
И отправилась заваривать чай, оставив мужа присматривать за спящим сыном.
Глава 36Лифт
Джек очнулся от легкого тревожного сна, в котором огромные бесформенные существа преследовали его через бескрайние снежные поля, загнав его, как ему сперва показалось, в еще один сон: там царила тьма, полнившаяся механическими звуками – стуками, клацаньями, тресками, гулом, завыванием и скрипом.
Потом Уэнди села рядом с ним на кровати, и он понял, что не спит.
– Что это такое? – Ее холодные, как камень, пальцы ухватились за его запястье. Ему пришлось сдержать порыв стряхнуть их с себя: откуда, черт возьми, мог он знать, что это было? Часы с подсветкой на прикроватном столике показывали без пяти двенадцать.
Снова донесся гул. Громкий и равномерный, немного менявшийся в тональности. Потом раздался скрежет, и гудение прекратилось. Треск и удар. Еще глухой удар. Гул возобновился.
Это был лифт.
Дэнни тоже сел на своей раскладушке.
– Папа? Папочка? – спросил он перепуганным сонным голосом.
– Я здесь, док, – отозвался Джек. – Иди сюда и запрыгивай к нам. Мама тоже не спит.
Зашуршали простыни, и Дэнни протиснулся в постель между ними.
– Это лифт, – прошептал он.
– Верно, – сказал Джек. – Всего лишь лифт.
– Что значит – «всего лишь»? – вскинулась на него Уэнди. В ее голосе прыгали истеричные нотки. – Сейчас ночь. Кто может ездить на нем?
У-у-у-у-у. Клинк. Бам. Теперь где-то у них над головами. Треск внутренней дверцы-гармошки, стук открывающейся и закрывающейся двери. Затем снова завывание мотора и шуршание кабелей.
Дэнни захныкал.
Джек решительно повернулся и свесил ноги с кровати.
– Вероятно, систему закоротило. Я проверю.
– Даже думать не смей!
– Не глупи, – сказал он, влезая в рукава халата. – Это моя работа.
Уэнди тут же выбралась из постели и вытащила с собой Дэнни.
– Тогда мы тоже пойдем.
– Но, Уэнди…
– Что случилось? – спросил Дэнни хмуро. – Что произошло, папа?
Ничего не ответив, он отвернулся с искаженным злостью лицом. У порога завязал пояс халата, открыл дверь и шагнул в темноту коридора. Уэнди все еще колебалась, и первым вслед за отцом двинулся Дэнни. Она поспешила догнать сына, и дальше они пошли вместе.
Джек не потрудился включить свет, и Уэнди сама щелкнула выключателем четырех ламп под потолком короткого прохода, который выводил в основной коридор. Чуть впереди Джек уже сворачивал за угол. В следующий раз выключатель нащупал Дэнни и поднял все три тумблера. Яркий свет залил коридор, ведущий к главной лестнице и к шахте лифта.
Джек стоял перед дверью лифта, рядом с которой располагались диванчики и урны. Он не шевелился. В застиранном клетчатом халате, в коричневых кожаных тапочках на босу ногу, с всклокоченными со сна волосами, он вдруг показался Уэнди неким абсурдным современным Гамлетом, столь же зачарованным неотвратимостью трагедии, сколь и бессильным ее предотвратить.
(господи оставь эти безумные аналогии…)
Пальцы Дэнни стиснули ее руку. Он пристально смотрел на мать снизу вверх, охваченный тревогой и смятением. Сын улавливал ее мысли, поняла Уэнди. Она не знала, что именно он подслушал, однако покраснела, словно ее застали врасплох во время мастурбации.
– Пойдем, – сказала она резко, и оба двинулись к Джеку.
Гул, стук и клацанье металла звучали здесь значительно громче, еще больше пугая и завораживая своей необъяснимостью. Джек уставился в закрытую дверь с какой-то лихорадочной сосредоточенностью. Через ромбовидное стекло в двери Уэнди видела гудящие тросы и кабели. Лифт со скрежетом остановился под ними на уровне вестибюля. Они услышали, как открылась дверь. И…
(вечеринка)
Почему у нее появилась мысль о вечеринке? Слово как будто само пришло на ум безо всяких на то причин. Если не считать странных шумов, издаваемых лифтом, в «Оверлуке» стояла полная, гнетущая тишина.
(вечеринка удалась на славу)
(???КАКАЯ ЕЩЕ ВЕЧЕРИНКА???)
На несколько кратких мгновений ее сознание наполнилось образами, причем настолько реальными, что это могли быть только настоящие воспоминания… и не простые воспоминания, а из числа тех, что ты бережно хранишь в памяти и к которым редко обращаешься, не говоря уже о том, чтобы распространяться о них вслух. Огни… Сотни, быть может, тысячи огней. Пестрая игра света и цвета, хлопки пробок шампанского, оркестр из сорока музыкантов наигрывает мелодию Глена Миллера «В настроении». Но Глен Миллер разбился на самолете еще до ее рождения. Откуда у нее воспоминания о нем?
Уэнди посмотрела на Дэнни и заметила, как странно он склонил голову набок, словно слышал нечто, чего она не слышала. Его лицо было очень бледным.
Бум. Трах.
Внизу закрылись двери. Завыл мотор, и лифт пополз вверх. Сначала сквозь стекло Уэнди увидела крепежные детали тросов на крыше, потом внутренности кабины, когда внешний стеклянный ромб совпал с ромбами во внутренних латунных дверях. Кабину заливал теплый желтый свет. Она была пуста. Сейчас совершенно пуста, но
(в тот вечер они набивались в нее десятками, презрев все правила безопасности и ограничения веса, но, конечно, тогда он был еще совсем новым, а лица всех пассажиров скрывали маски)