Неожиданно красное пятно расплылось на стеклянном куполе изнутри.
За ним – другое. Еще два растеклись рядом.
А потом красная жидкость полилась на внутреннюю поверхность стекла подобием жуткого кровавого ливня, скрывая все, что там происходило, и в алый цвет стали вкрапливаться крошечные фрагменты, которые могли быть только кусочками человеческой плоти, кости, мозга. Но молоток продолжал подниматься и опускаться, потому что часовой механизм не останавливался – шестеренки, колесики и пружинки этого хитроумного прибора продолжали безотказно работать.
– Снимайте маски! Снимайте! – кричал Дервент где-то сзади, а где-то по-человечески тоскливо завыла собака.
(Но часы не могут кровоточить не могут кровоточить)
Купол был весь покрыт кровью. Он мог видеть в кровавом месиве клочья волос, но ничего больше, слава Богу, он не мог видеть ничего больше и все равно ожидал, что его сейчас стошнит, потому что удары молотка продолжались, они слышались сквозь стекло, как и мелодия «Голубого Дуная». Однако молоток падал теперь не с игрушечным треском механического орудия, стучавшего по игрушечной механической головке. Это были сочные, мягкие удары настоящего молотка, сминавшего податливую, губчатую плоть. Врезавшегося в останки тела, которое когда-то было…
– МАСКИ ПРОЧЬ!
(…Красная смерть властвовала повсюду!)
С отчаянным пронзительным воплем он отвернулся от часов, вытянув перед собой руки, заплетаясь в собственных деревянных ногах, умоляя их остановиться, забрать его самого, Дэнни, Уэнди, завладеть всем миром, но только остановиться, оставить ему последнюю каплю разума, последний лучик света…
Бальный зал был абсолютно пуст.
Стулья с паучьими ножками лежали перевернутыми на столах, покрытых защитной полиэтиленовой пленкой. Красный ковер с вкраплениями золотистых нитей снова укрывал танцпол, предохраняя полированную поверхность из дорогих сортов дерева. На эстраде для оркестра не было ничего, кроме разобранной микрофонной стойки и старой пыльной гитары без струн, небрежно прислоненной к стене. Холодный утренний свет – зимний свет – тускло пробивался через высокие окна.
У него все еще шла кругом голова, он чувствовал себя пьяным, но стоило ему взглянуть на каминную полку, как опьянение улетучилось. Там по-прежнему стояли статуэтки из слоновой кости и… часы. Через холодный полутемный холл он дошаркал до ресторана. Ступней зацепился за ножку стола и растянулся во весь рост, с шумом опрокинув стол набок. При этом больно ударился носом об пол, и началось кровотечение. Он поднялся, хлюпая кровью в носу и пытаясь утереть ее тыльной стороной ладони. Через зал ресторана прошел ко входу в «Колорадо-холл» и с такой силой распахнул дверцы в форме крыльев летучей мыши, что они с треском врезались в стены.
Здесь тоже не было ни души… однако бар полнился бутылками. Все-таки есть Бог на свете! Стекло и серебристые края этикеток мягко отсвечивали в полумраке.
Ему вспомнилось, как однажды (теперь уже очень давно) его рассердило, что за барными полками не было зеркал. А теперь он этому радовался. Была охота смотреть на очередного развязавшего алкаша! Расквашенный нос, выпростанная рубашка, растрепанные волосы, заросшие щетиной щеки.
(Вот что бывает, когда суешь в осиное гнездо всю руку.)
Им вдруг овладело чувство безнадежного, отчаянного одиночества. Он вскрикнул от жалости к самому себе, и ему искренне захотелось умереть. Жена и сын сидели наверху, запершись от него на замок. Остальные куда-то подевались. Веселье закончилось.
Он рванулся к барной стойке.
– Ллойд! Где тебя черти носят? – заорал он.
Ответа не последовало. В этой
(камере)
тесной комнате не получалось даже эха, чтобы возникла иллюзия другого голоса.
– Грейди!
Тишина. Только ряды бутылок по стойке «смирно».
(Апорт. Притворись мертвым. Голос. Притворись мертвым. Сидеть. Притворись мертвым.)
– А ну вас к дьяволу! Сам справлюсь.
Почти перебравшись через стойку бара, он потерял равновесие и упал, ударившись головой об пол. С трудом сумел ненадолго встать на четвереньки, повел округлившимися глазами, исторгая изо рта нечто нечленораздельное, а потом повалился навзничь, повернув голову набок, и заснул, дыша хрипло и тяжело.
За стенами отеля ветер стонал еще яростнее, наметая все более и более высокие сугробы. Было 8.30 утра…
Глава 45Аэропорт Стейплтон, Денвер
В 8.31 по стандартному горному времени женщина на борту рейса номер 196 авиакомпании «Ти-дабл-ю-эй» ударилась в слезы, громко высказывая вслух мнение, которое, вероятно, разделяли многие пассажиры (а быть может, и члены экипажа), что их самолет непременно разобьется.
Востролицая дама, сидевшая рядом с Холлораном, оторвалась от своей книжки, чтобы дать краткую характеристику:
– Истеричка.
После чего вернулась к чтению. За время полета она выпила две порции «отвертки», но спиртное, казалось, никак на нее не подействовало.
– Мы потерпим крушение! – визгливо вещала истеричная женщина. – О, я знаю, что так и будет!
К ее креслу подбежала стюардесса и присела рядом на корточки. Холлоран же подумал про себя, что только бортпроводницы и очень молодые домохозяйки умели изящно сидеть на корточках – это был редкий и потому вдвойне изумительный талант. Пока он размышлял об этом, стюардесса вовлекла пассажирку в мягкий, успокаивающий разговор, который постепенно отвлек ее от черных мыслей.
Холлоран не мог знать, чувствовали ли то же самое и остальные люди на борту рейса 196, но сам перетрухнул изрядно. За иллюминаторами невозможно было различить ничего, кроме плотной белой пелены. Лайнер постоянно рыскал носом из стороны в сторону под порывами ветра, налетавшими отовсюду. Двигатели то по левому, то по правому борту периодически начинали подвывать, выравнивая самолет, и потому пол под ногами мощно вибрировал. Из экономического класса сзади доносились громкие стоны, и одна из стюардесс поспешила туда с толстой пачкой плотных бумажных пакетов. А мужчину, сидевшего в трех рядах впереди Холлорана, внезапно вырвало прямо в свежий номер газеты «Нэшнл обсервер», и он с виноватой улыбкой смотрел на девушку, пришедшую, чтобы прибрать за ним.
– Ничего страшного, – сказала она ему с ободряющей улыбкой. – Я точно так же реагирую на «Ридерз дайджест».
Холлоран был достаточно опытным авиапассажиром, чтобы в общих чертах представлять себе ситуацию. Большую часть времени их полет проходил против сильных воздушных потоков, а погода в самом Денвере ухудшилась так внезапно, что самолет уже невозможно было увести на посадку в какое-то более спокойное место. Что ж, будем надеяться на удачу. Вывози, кривая!
(При такой болтанке, брат, одной слепой удачи может и не хватить. Никакая кривая не вывезет.)
Между тем стюардессе удалось справиться с истеричной женщиной и отчасти привести ее в чувство. Теперь та непрестанно хлюпала носом в кружевной платок, но по крайней мере перестала громогласно делиться своими мрачными предчувствиями по поводу судьбы их рейса с остальными пассажирами. В последний раз погладив ее по плечу, бортпроводница поднялась, и как раз в этот момент «боинг» тряхнуло особенно сильно. Девушку отбросило назад, и она приземлилась на колени к читавшему газету мужчине, продемонстрировав ту часть своих прелестных нейлоновых колготок, которая не предназначалась для всеобщего обозрения. Мужчина сначала испуганно вздрогнул, но потом вполне добродушно потрепал стюардессу по спине. Она в ответ улыбнулась, однако Холлоран видел, до какой степени все напряжены. Людям, как правило, нечасто приходится попадать в столь экстремальные условия во время обычного авиарейса.
С коротким звяканьем снова включилась надпись «НЕ КУРИТЬ».
– Говорит командир воздушного судна, – сообщил бархатистый баритон с едва заметным южным акцентом. – Мы готовы приступить к снижению в международном аэропорту Стейплтон. К сожалению, полет получился не слишком гладким, за что я приношу вам свои извинения. Посадка также может пройти в не совсем благоприятных условиях, хотя особых трудностей возникнуть не должно. Пожалуйста, обратите внимание, что предупреждения «ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ» и «НЕ КУРИТЬ» снова включены. Желаю вам приятно провести время в Денвере и его окрестностях. Надеюсь уже скоро…
Лайнер провалился в очередную воздушную яму, куда падал несколько секунд со скоростью лифта. У Холлорана в желудке творилось нечто неописуемое. Сразу несколько пассажиров – причем не только женщины – завопили от страха.
– …уже скоро увидеть вас на борту очередного рейса авиакомпании «Ти-дабл-ю-эй».
– А вот это вряд ли, – произнес кто-то за спиной Холлорана.
– Какая нелепость, – сказала вдруг сидевшая рядом с Холлораном дама, вложила в свою книжку верхнюю часть упаковки спичек вместо закладки и закрыла ее. – Для того, кто, как вы, был свидетелем грязных маленьких войн или, подобно мне, вникал в чудовищную аморальность долларовой дипломатии ЦРУ… жесткая посадка самолета представляется событием, вообще не заслуживающим внимания. Я права, мистер Холлоран?
– На все сто, мэм, – выдавил он из себя, глядя на снежные завихрения за иллюминатором.
– Позвольте поинтересоваться, как ваша стальная пластина реагирует на все это?
– О, как раз с головой сейчас все в полном порядке, – ответил Холлоран. – Зато желудок творит чудеса.
– Мне, право, жаль. – И она вернулась к чтению.
Их самолет снижался сквозь непроглядную белоснежную мглу, и Холлорану невольно вспомнилась катастрофа, которая несколькими годами ранее произошла в бостонском аэропорту Логан. Условия были примерно такие же, только в Бостоне причиной нулевой видимости стал не снег, а густой туман. Лайнер задел выпущенными шасси подпорную стену в конце взлетно-посадочной полосы. И от восьмидесяти пяти человек, находившихся на борту, осталось лишь кровавое месиво.
Он бы не так боялся, если бы речь сейчас шла о его индивидуальной судьбе. В этом мире он остался практически один, и на его похороны явится горстка людей, с которыми он вместе работал, да старый плут Мастертон, который по крайней мере выпьет за упокой его души. Но мальчик… От него зависел мальчик. Вероятно, он был единствен