Она облизнула губы.
– Джек!
Ей никто не ответил.
Нащупав рукоятку ножа, Уэнди начала спускаться. В прошлом она много раз представляла себе, как ее замужество заканчивается разводом, гибелью Джека в пьяной автокатастрофе (такое видение особенно часто посещало ее во время предрассветных бдений в Стовингтоне), а иной раз в грезах наяву ее жизнь менялась с появлением другого мужчины – принца на белом коне, каких показывают в «мыльных операх», который подхватит их с Дэнни в седло и умчит на своем волшебном скакуне в таинственную даль. Но никогда прежде она ни на секунду не смогла бы вообразить, что будет однажды красться по коридорам и лестницам, как нервная уголовница, держа в руке нож, готовая убить Джека.
От этой мысли на нее накатила волна безмерного отчаяния. Ей пришлось остановиться посреди лестницы и крепче вцепиться в перила.
(Признай же! Признай, что дело не только в Джеке. Он попросту оказался единственным реальным персонажем, на которого ты можешь повесить ответственность за все остальные вещи – вещи совершенно неправдоподобные, но происходившие у тебя на глазах: эту живую изгородь, эти следы вечеринки в лифте, эту маску)
Она пыталась остановить мысль, но было уже поздно.
(и эти голоса.)
Потому что время от времени той ночью ей вовсе не казалось, что внизу бродит в одиночестве умалишенный, который поет, кричит и ведет разговоры с фантомами, существующими лишь в его собственном воспаленном мозгу. Иногда, то появляясь, то исчезая, словно радиосигнал, до нее доносились (или она только думала, что доносились) другие голоса, музыка и смех. В какой-то момент она слышала, как Джек вел беседу с каким-то Грейди (фамилия казалась знакомой, но ей не удалось сразу вспомнить, кто это), причем он вроде бы говорил в пустоту, однако на повышенных тонах, словно перекрывая шум. А затем странным образом возникали те, другие звуки – мелодии танцевального оркестра, аплодисменты публики, крики мужчины, который то ли шутя, то ли всерьез требовал от кого-то, чтобы тот подал голос. Все это она слышала не более минуты, но едва не лишалась чувств от ужаса, а потом воцарялась тишина, в которой звучал лишь одинокий голос Джека – очень уверенный в себе, однако слегка невнятный. Так он обычно говорил, когда был сильно пьян. Да, но во всем отеле нет ни капли спиртного, кроме ее кулинарного хереса. Впрочем, так ли это? Если ей мерещилось, что отель полнился голосами и музыкой, разве не мог Джек вообразить себя пьяным?
Эта мысль ей не понравилась. Очень не понравилась.
Уэнди спустилась в вестибюль и огляделась по сторонам. Бархатная лента, перегораживавшая проход в бальный зал, была снята, одна из стальных стоек, к которым она крепилась, валялась на полу, словно кто-то по пути задел ее и даже не заметил этого. Через открытую дверь на ковер вестибюля падал проникавший сквозь высокие узкие окна бального зала приглушенный белый свет. С колотящимся сердцем она подошла к двери и заглянула внутрь. Там было пусто и тихо, только гуляло странное внутреннее эхо, свойственное любым просторным помещениям, от огромных кафедральных соборов до бинго-холлов в маленьких городках.
Уэнди вернулась к стойке регистрации и задержалась в нерешительности, вслушиваясь в завывания ветра снаружи. Несомненно, это была самая сильная буря из всех пережитых ими здесь, и, казалось, она еще только набирала мощь. Где-то на западной стороне сломался запор ставен, и их створки бились друг о друга, время от времени громко хлопая, словно там располагался тир, где упражнялся сейчас всего один стрелок.
(Тебе лучше починить замок как можно скорее, Джек. Пока ветер не наделал бед.)
«Что делать, если он нападет прямо сейчас?» – подумала Уэнди. Если поднимется из-за темной полированной поверхности стойки с ее серебристым звоночком и кипой бланков? Если выскочит как чертик из табакерки, как этакий «Джек из коробочки»? Да, вот именно, как Джек из коробочки с топором в руке и окончательно утратившими все признаки разума глазами? Останется ли она стоять как парализованная, или ее первобытного материнского инстинкта хватит, чтобы вступить с ним в борьбу за себя и за сына, не на жизнь, а на смерть? При одной этой мысли ей стало дурно – появилось ощущение, что до этого момента она спала и видела долгий беззаботный сон, но теперь очнулась посреди кошмара. Она всегда была мягкотелой. Когда наступали трудные времена, она, как правило, спешила закрыть на проблемы глаза. В прошлом за ней не числилось ни одного истинно храброго поступка. Ей не пришлось проходить испытания огнем. И вот теперь испытание ожидало ее. Не огнем, а леденящим душу холодом. На этот раз она уже никак не могла просто закрыть на все глаза. Наверху ждал сын.
Крепче вцепившись в рукоятку разделочного ножа, она перегнулась через стойку.
Там никого не было.
Испытав неимоверное облегчение, Уэнди прерывисто вздохнула.
Подняв крышку стойки, она прошла за нее. Осторожно заглянула в главный кабинет, прежде чем войти самой. Потом открыла следующую дверь и просунула руку, чтобы нашарить кухонные выключатели, уже вполне готовая к тому, что в любой момент поверх ее пальцев могут лечь чужие. Затем включился флюоресцентный свет, чуть загудели лампы, и она увидела перед собой кухню мистера Холлорана – сейчас ее собственную кухню, хотела она того или нет, – с зеленым кафелем, пластиковой отделкой, фарфором без единого пятнышка, блестящим хромированным металлом. Она обещала поддерживать здесь идеальный порядок и справлялась с этим. В кухне она чувствовала себя в безопасности. Здесь словно незримо витал дух Холлорана, который согревал и успокаивал. Дэнни вызвал мистера Холлорана, но, сидя наверху и вслушиваясь в безумства, которые творил этажом ниже ее муж, она восприняла это как заведомо обреченную на неудачу затею. Однако сейчас, в мире, где правил Холлоран, это вовсе не казалось столь глупым. Возможно, он уже был в пути, несмотря на непогоду. Возможно, это действительно было так.
Она подошла к кладовке и отодвинула засов. Взяла с полки банку томатного супа, вышла и снова закрыла задвижку. Дверь плотно прилегала к полу, и если держать ее закрытой, можно было не опасаться, что найдешь в рисе, сахаре или муке помет грызунов.
Она открыла консервную банку и вывалила ее густое содержимое в кастрюльку: плюх! Достала из холодильника молоко и яйца для омлета. Потом ей потребовалось заглянуть в гигантскую морозилку за сыром. Все эти привычные манипуляции, которые были частью ее повседневной жизни задолго до того, как в нее вошел «Оверлук», помогли Уэнди почти полностью успокоиться.
Она растопила на сковородке масло, разбавила суп небольшим количеством молока, а потом разбила яйца, смешала белки с желтками и вылила смесь в сковороду.
И внезапно с ужасом ощутила, что кто-то стоит у нее за спиной и тянется руками к шее.
Резко развернулась, сжимая рукоятку ножа.
Никого.
(!Учись держать себя в руках, девочка!)
Она натерла горку сыра, высыпала в омлет и перевернула его, а потом убавила огонь под сковородкой до чуть заметного голубого кольца. Суп уже разогрелся. Она поставила кастрюльку на большой поднос вместе с двумя мисками, двумя тарелками, столовыми приборами, солонкой, перечницей и салфетками. Когда омлет немного поднялся, она переложила его на одну из тарелок и накрыла.
(А теперь возвращайся тем же путем. Выключи свет в кухне. Пройди через кабинет, потом через стойку регистрации. И получишь большую вкусную конфету в подарок.)
Однако, уже оказавшись по другую сторону стойки, Уэнди остановилась и опустила поднос рядом с серебристым звонком. Где-то здесь заканчивалась обычная реальность и начиналась сюрреалистическая игра в прятки.
Она стояла в полутемном холле, хмурилась и размышляла.
(В этот раз тебе никуда не деться от фактов, девочка! Ты встала перед лицом некой житейской ситуации, причем именно житейской, хотя со стороны она может показаться совершенно абсурдной. Первый из фактов состоит в том, что ты, по всей вероятности, являешься здесь единственным здравомыслящим человеком. Ты отвечаешь за сына, которому нет еще шести. И есть твой муж… В каком бы состоянии он ни находился и как бы опасен ни был… За него ты, вероятно, тоже в ответе. Но даже если это не так, давай рассмотрим положение с другой точки зрения: сегодня у нас только 2 декабря. Тебе, по всей видимости, торчать здесь еще четыре месяца, если только сюда случайно не решит наведаться какой-нибудь рейнджер. Даже если они там уже обнаружили, что вы не откликаетесь на вызовы по рации, никто не явится сюда сегодня или даже завтра… или хотя бы через несколько недель. Ты что же, так и собираешься месяцами тайком пробираться в кухню за едой, пряча в кармане нож и пугаясь собственной тени? Ты действительно думаешь, что тебе хотя бы месяц удастся избегать встречи с Джеком? Или ты полагаешь, что он не сумеет проникнуть в квартиру, если очень захочет? У него есть универсальный ключ, а хлипкую задвижку можно вышибить одним ударом ноги.)
Оставив поднос на стойке, она медленно подошла к дверям ресторана и заглянула внутрь. Там не было ни души. Только вокруг одного из столов были расставлены стулья – вокруг того самого, за которым какое-то время ели они, пока пустота огромного зала не начала действовать им на нервы.
– Джек? – нерешительно позвала она.
Именно в этот момент в ставни ударил порыв ветра, швырнув в них щедрую порцию свежих снежинок, но ей показалось, будто она услышала кое-что еще. Сдавленный стон.
– Джек!
На этот раз ответа не последовало, но ей в глаза бросился какой-то предмет, лежавший под створками дверей «Колорадо-холла». Нечто смутно отражавшее сумрачный свет. Зажигалка Джека.
Набравшись смелости, Уэнди подошла к барным дверцам и распахнула их. Запах джина ударил ей в нос с такой силой, что она задохнулась. Это даже нельзя было назвать запахом. Зловоние – вот более точное слово. Но полки были пусты. Где же, во имя всего святого, он нашел его? В бутылке, спрятанной в одном из буфетов? Где?