нулись
(Господи Иисусе, Эл, мы все-таки его переехали)
к той, другой ночи. Потом он перевел взгляд на Джорджа; на Джорджа, который, изумленно хлопая глазами, лежал на асфальте. Дискуссионная группа Джека высыпала наружу, они сгрудились у двери, уставившись на Джорджа. Из ранки на голове по лицу текла кровь, ранка казалась небольшой, но кровь текла еще и из уха — вероятно, это означало сотрясение мозга. Когда Джордж попытался встать, Джек, стряхнув руки мисс Стронг, направился к нему. Тот съежился от страха.
Джек положил руки Джорджу на грудь и уложил его обратно.
— Лежи, не двигайся! — сказал он. — Не пытайся ходить.
Он повернулся к мисс Стронг, которая в ужасе не сводила с них глаз, и попросил:
— Пожалуйста, мисс Стронг, сходите за школьным врачом.
Тогда она развернулась и помчалась в здание. Он посмотрел на свою дискуссионную команду, посмотрел им прямо в глаза, потому что снова почувствовал себя при исполнении, снова — до конца самим собой, а когда он бывал самим собой, во всем штате Вермонт не было парня симпатичнее. Конечно, они это понимали.
— Сейчас можете идти домой, — спокойно сказал Джек. — Завтра встретимся снова.
Но к концу недели из команды ушли шесть человек, двое — довольно демонстративно, однако это не имело большого значения: ведь к тому времени Джеку уже сообщили, что ему самому придется уйти.
Тем не менее ему как-то удавалось не притрагиваться к бутылке, а это уже кое-что, считал Джек.
И ненависти к Джорджу Хэтфилду он не испытывал. Совершенно точно. Действовал не сам Джек — над ним произвели действие.
Вы ненавидите меня потому, что знаете…
Но он не знал ничего. Он готов был поклясться в этом даже перед ликом Господним, как клялся бы, что перевел таймер вперед не больше, чем на минуту.
По крыше, рядом с дырой в черепице, вяло ползали две осы.
Он наблюдал за ними, пока те не расправили крылья — неправильные с точки зрения аэродинамики, но необъяснимо сильные — и не унеслись с жужжанием прочь, в сияние октябрьского солнца, возможно, чтобы ужалить еще кого-нибудь.
Сколько он уже сидит тут, с неприятным удивлением глядя на эту дыру, выговаривая себе за прошлые грехи? Он посмотрел на часы. Почти полчаса.
Джек спустился к краю крыши, перекинул ногу вниз и прямо под навесом нащупал верхнюю ступеньку лестницы. Он пойдет в сарай, где высоко на полке, чтоб не достал Дэнни, хранится дымовая шашка. Он возьмет ее, вернется наверх, и тогда придет их черед удивляться. Джек искренне верил в это. Тебя могут ужалить — и ты можешь ужалить в ответ. Через два часа гнездо станет жеваной бумагой, и Дэнни, если захочет, сможет забрать его к себе в комнату — когда Джек был совсем маленьким, у него было такое гнездо, от которого всегда слабо пахло дымком и бензином. Дэнни сможет повесить его прямо над изголовьем. Ничего страшного не случится.
— Мне становится лучше.
В полуденной тишине слова Джека прозвучали уверенно, и звук собственного голоса успокоил его, хоть он и не собирался говорить это вслух. Ему действительно становилось лучше. Существовала возможность постепенно перейти от пассивности к активным действиям и заново оценить то, что однажды чуть не лишило Джека рассудка, как нечто нейтральное, представляющее лишь академический интерес, да и то при случае. Если место, где это можно было сделать, существовало — несомненно, оно находилось здесь.
Он спустился по лестнице за дымовой шашкой. Они заплатят. Заплатят ему за укус.
15. Внизу. Двор перед отелем
Две недели назад на заднем дворе Джек нашел массивное, выкрашенное белой краской плетеное кресло и вопреки возражениям Венди, что, честное слово, уродливей она ничего сроду не видала, перетащил на крыльцо. Теперь, устроившись в этом кресле, он решил скоротать часок-другой за «Добро пожаловать в трудные времена» Э. Л. Доктороу, и тут по подъездной дороге в гостиничном грузовичке протарахтели жена с сыном.
Развернув машину, Венди лихо поставила ее, сперва дав полный газ, а потом тут же вырубив его. Единственная задняя фара грузовичка погасла. После того как зажигание выключили, мотор еще сварливо поурчал и наконец замер. Джек поднялся со стула и легкой походкой направился им навстречу.
— Привет, пап! — крикнул Дэнни и помчался вверх по склону. В руке у него была коробка. — Смотри, что мне мама купила!
Джек подхватил сына на руки, прокружился с ним два круга и от души чмокнул малыша в губы.
— Джек Торранс, Юджин О’Нил своего поколения, американский Шекспир! — сказала с улыбкой Венди. — Странно встретить вас здесь, так высоко в горах.
— Милая дама, я более не мог выносить простолюдинов, — ответил он и обнял ее. Они поцеловались. — Как съездили?
— Отлично. Дэнни жалуется, что я все время дергала машину, но один раз я ее не поставила и… ой, Джек, ты закончил?
Она смотрела на крышу, и Дэнни посмотрел туда же. Когда он увидел на крыше западного крыла широкую заплату новой черепицы, зеленеющую ярче, чем остальная, лицо мальчика прорезала неглубокая морщина. Потом он опустил глаза к коробке, которую держал в руках, и лицо снова прояснилось. Картинки, которые ему показал тогда Тони, по ночам возвращались, преследуя его во всей своей первоначальной ясности, но солнечным днем отмахнуться от них было легче.
— Вот, смотри, смотри!
Джек взял у сына коробку. В ней оказалась игрушечная машина, сделанная по одной из карикатур Папаши Рота, которыми в прошлом Дэнни не раз восхищался. Лихой Лиловый Лимузин, а на коробке был нарисован огромный фиолетовый автомобиль, его грязный след высвечивали фары длинного «кадиллака» «купе-де-вилль» 1959 года. Сквозь крышу лимузина, ухватившись когтистыми лапами за руль, высовывался монстр — огромный, весь в бородавках, налитые кровью глаза вылезали из орбит, ухмылка была ухмылкой маньяка. Сзади из-за поворота выезжала громадная английская гоночная машина.
Венди улыбалась, и Джек подмигнул в ответ.
— Вот чем ты мне нравишься, док, — сказал Джек, протягивая коробку обратно. — Тебе по вкусу все спокойное, трезвое, самоуглубленное. Решительно, ты сын моих чресл.
— Мама сказала, ты поможешь мне его собрать, как только я смогу прочесть всего первого «Дика и Джейн».
— Тогда это должно случиться в конце недели, — сказал Джек. — Что у вас еще в этом симпатичном фургончике, мэм?
— Не-а. — Она схватила его за руку и потянула назад. — Не заглядывать. Кое-что из этого барахла для тебя. Мы с Дэнни отнесем все в дом, а ты можешь забрать молоко. Оно в кабине на полу.
— Вот что я для тебя такое, — вскричал Джек, шлепнув себя ладонью по лбу. — Просто вьючная лошадь, обычная деревенская скотина. Тащи туда, тащи сюда, тащи не знаю куда…
— Тащите-ка это молоко на кухню, мистер.
— Это уж слишком! — выкрикнув это, Джек бухнулся на землю, а Дэнни стоял над ним и хихикал.
— Вставай, вставай, бугай здоровый, — сказала Венди и ткнула Джека носком кроссовки.
— Видишь? — спросил он Дэнни. — Она обозвала меня бугаем. Ты свидетель.
— Свидетель, свидетель! — ликуя, подхватил Дэнни и перескочил через распростертого на земле отца.
Джек сел:
— Кстати, ты мне напомнил, приятель, — у меня для тебя тоже кое-что есть. На крыльце, возле пепельницы.
— Что?
— Забыл. Сходи посмотри.
Джек поднялся. Они стояли вдвоем с Венди, глядя, как Дэнни промчался по лужайке и взлетел на крыльцо, прыгая через две ступеньки. Он обнял жену за талию.
— Ты счастлива, детка?
Она серьезно посмотрела на него:
— Такой счастливой я не была с тех пор, как мы поженились.
— Правда?
— Честное слово.
Он крепко прижал ее к себе:
— Я тебя люблю.
Растроганная, Венди в ответ крепко прильнула к нему. Такие слова Джек Торранс не произносил всуе; можно было пересчитать по пальцам, сколько раз она их слышала — и до, и после свадьбы.
— Я тоже люблю тебя.
— Мам! Мам! — Дэнни на крыльце уже визжал от восторга. — Иди посмотри! Ух ты! Ну и штука!
— Что это? — спросила Венди, когда, держась за руки, они шагали от стоянки к крыльцу.
— Забыл, — сказал Джек.
— Ну, ты свое получишь, — пообещала она и ткнула его локтем. — Вот увидишь.
— Я-то надеялся, получу сегодня ночью, — заметил он, а Венди рассмеялась. Он тут же спросил:
— Как ты думаешь, Дэнни счастлив?
— Тебе лучше знать. Вы же с ним каждый вечер перед сном долго болтаете.
— Ну, обычно о том, кем он хочет стать, когда вырастет, или настоящий ли на самом деле Санта-Клаус. С ним становится очень интересно. Думаю, тут приложил руку его старый приятель, Скотт. Нет, про «Оверлук» он ничего не говорил.
— Мне тоже, — сказала она. Теперь они взбирались по ступенькам крыльца. — Но почти все время он такой тихий… И, по-моему, он худеет, Джек, честное слово, мне так кажется.
— Просто парень растет.
Дэнни стоял к ним спиной. Он рассматривал что-то на столике возле стула Джека, но что — Венди не видела.
— Да он и есть стал хуже. Он же был настоящей прорвой. Помнишь, в прошлом году?
— Они вытягиваются и худеют, — туманно объявил Джек. — Это я вычитал, кажется, у Спока. Вот стукнет ему семь, и начнет уписывать за обе щеки. — На верхней ступеньке они остановились.
— А еще он ужасно много сил тратит на чтение, — сказала Венди. — Я знаю, он хочет научиться, порадовать нас… тебя, — неохотно прибавила она.
— Себя самого главным образом, — сказал Джек, — я вовсе не подталкиваю его. В общем, мне не хотелось бы, чтоб он так напрягался.
— Как думаешь, это глупо, что я договорилась, чтобы его осмотрел врач? В Сайдвиндере есть терапевт, судя по тому, что говорила контролер в супермаркете, молодой…
— Немножко нервничаешь из-за того, что скоро пойдет снег, правда?
Она пожала плечами:
— Наверное. Если ты думаешь, что я сглупила…
— Нет. Честно говоря, можешь записать нас всех. Убедимся, что здоровье у нас — лучше некуда, и будем спокойно спать по ночам.