. Он нас любит и не хочет, чтоб мы чувствовали себя одинокими… или грустили… но считает, что, даже если сейчас это так, в ПЕРСПЕКТИВЕ все будет о’кей. Знаешь, что такое ПЕРСПЕКТИВА?
Она кивнула:
— Да, милый. Знаю.
— Он беспокоится, что, если мы уедем, он не найдет другую работу. Что нам придется побираться… или что-то в этом роде.
— Это все?
— Нет, но остальное все перепутано. Потому что теперь папа другой.
— Да, — сказала Венди чуть ли не со вздохом. Спуск стал чуть более пологим, и она осторожно переключила на третью передачу.
— Я не выдумываю, мам. Честное слово.
— Знаю, — с улыбкой откликнулась она. — Это Тони тебе рассказал.
— Нет, — сказал он. — Просто я знаю. Доктор не поверил в Тони, да?
— Забудь про доктора, — сказала Венди. — Я верю в Тони. Не знаю, кто или что он такое — то ли особая частичка тебя самого, то ли приходит из… откуда-то извне, — но я в него верю, Дэнни. И если ты… он… думает, что нам следует уехать, мы уедем. Мы уедем вдвоем, а к папе вернемся весной.
Он посмотрел на нее с затаенной надеждой:
— Куда уедем? В мотель?
— Милый, мотель нам не по карману. Придется пожить у моей мамы.
Надежда в лице Дэнни умерла.
— Я знаю… — сказал он и замолчал.
— Что?
— Ничего, — пробормотал мальчик.
Она снова переключила передачу на вторую, подъем опять стал круче.
— Нет, док, пожалуйста, не говори так. Наверное, поговорить об этом нужно было давным-давно. Так что прошу тебя. Что ты знаешь? Я не рассержусь. Нельзя сердиться, дело слишком важное. Говори со мной честно.
— Я знаю, как ты к ней относишься, — сказал Дэнни и вздохнул.
— Как?
— Плохо, — объявил Дэнни, а потом затянул нараспев, рифмуя, пугая Венди: — Гнусно — грустно — чтоб ей было пусто… Как будто она вовсе не твоя мама. Как будто она хочет тебя съесть. — Он испуганно взглянул на Венди. — И потом мне там не нравится. Она всегда думает, что справилась бы со мной лучше, чем ты, и о том, как бы отобрать меня у тебя. Мам, я не хочу туда. Лучше уж жить в «Оверлуке», чем там.
Венди была потрясена. Неужели у них с матерью дела обстоят настолько плохо? О Господи, если так оно и есть, а малыш действительно может читать, что они думают друг о дружке… какой же это ад для него! Она вдруг почувствовала себя голее голого, словно ее застукали за чем-то непристойным.
— Ладно, — сказала она. — Ладно, Дэнни.
— Ты на меня сердишься, — произнес он тоненьким голоском, готовый в любой момент расплакаться.
— Нет, честное слово. Я просто… ну… потрясена.
Они миновали указатель САЙДВИНДЕР — 15 МИЛЬ, и Венди немного расслабилась. Отсюда дорога была лучше.
— Хочу задать тебе еще один вопрос, Дэнни. И хочу, чтобы ты ответил мне так честно, как только можешь. Сделаешь?
— Да, мам, — почти прошептал он.
— Папа снова пьет?
— Нет, — сказал он и подавил слова, поднявшиеся к губам вслед за этим простым отрицанием: пока нет.
Венди еще чуть-чуть расслабилась. Она положила ладонь на обтянутую джинсами коленку Дэнни и сжала ее.
— Папа очень старался, — мягко сказала она. — Потому что любит нас. А мы любим его, разве не так?
Он серьезно кивнул.
Она продолжала, будто для себя самой:
— Он не идеальный человек, но он старался… Дэнни, он так старался! Когда он… перестал… то словно в аду очутился. И все еще идет по этому аду. Думаю, если бы не мы, он бы просто сдался. Я хочу поступить правильно. Но не знаю как. Надо уехать? Остаться? Все равно, как если б я выбирала из двух зол.
— Я знаю.
— Сделаешь для меня кое-что, док?
— Что?
— Постарайся заставить Тони прийти. Прямо сейчас. Спроси его, в «Оверлуке» мы в безопасности?
— Я уже пробовал, — медленно произнес Дэнни. — Сегодня утром.
— И что же?
— Он не пришел, — сказал Дэнни. — Тони не пришел.
И вдруг разразился слезами.
— Дэнни, — встревоженно сказала она. — Милый, не надо. Пожалуйста.
Грузовичок вынесло за двойную желтую линию, и, перепугавшись, Венди вернула его обратно.
— Не отвози меня к бабушке, — попросил Дэнни сквозь слезы. — Пожалуйста, ма. Я не хочу туда, я хочу с папой…
— Ладно, — мягко сказала она. — Ладно, так мы и сделаем. — Венди вытащила из кармана рубашки в стиле «вестерн» бумажный носовой платок и протянула Дэнни. — Останемся. И все будет отлично.
23. На детской площадке
Джек вышел на крыльцо и подтянул язычок «молнии» до самого подбородка, моргая на ярком свету. В левой руке он держал работающие от батареек садовые ножницы. Правой вытащил из бокового кармана носовой платок, промокнул губы и сунул его обратно. Снег, сказали по радио. В это верилось с трудом, хоть видно было, как на далеком горизонте собираются тучи.
Перехватив ножницы другой рукой, Джек отправился по дорожке к искусно подстриженным кустам. «Работы немного, — подумал он, — чуть-чуть пройтись, и хватит». Несомненно, ночные холода остановили рост кустов. У кролика вроде бы немного заросли уши, да у собаки на двух лапах появились пушистые зеленые шпоры. Но львы и буйвол выглядели отлично. Легкая стрижка — и дело в шляпе, а потом пусть выпадает снег.
Бетонная дорожка оборвалась внезапно, как трамплин. Джек сошел с нее и прошагал мимо пересохшего бассейна к засыпанной гравием тропинке, которая вилась между садовыми скульптурами до самой детской площадки. Шагнув к кролику, он нажал кнопку ножниц. Они ожили с тихим гудением.
— Здорово, Братец Кролик, — сказал Джек. — Как делишки нынче? Чуточку снимем с макушки и удалим лишнее с ушей? Отлично. А скажи-ка, слышал ты анекдот про коммивояжера и старушку с пуделем?
Звук собственного голоса показался неестественным и глупым, и Джек замолчал. Ему пришло в голову, что звери-кусты не слишком его заботят. Резать и мучить старую добрую живую изгородь, чтобы сделать из нее нечто совершенно другое, Джеку всегда казалось неким извращением. Изгородь вдоль одного из вермонтских шоссе на крутом склоне превратили в рекламный щит, расхваливающий какой-то сорт мороженого. Заставлять природу торговать вразнос мороженым совершенно неправильно. Нелепо.
(Торранс, вас наняли не философствовать!)
Что да, то да. Чистая правда. Джек подстриг кролику уши, смахнув на траву немного сора: веточек и прутиков. Садовые ножницы гудели на низкой, металлической, отвратительной ноте, которая, кажется, присуща всему, что работает от батареек. Солнце сияло, но не грело, и поверить в надвигающийся снегопад было не так уж трудно. Джек работал быстро, зная, что в таком деле прерваться и начать раздумывать означает напортачить. Он прошелся по мордочке кролика (вблизи она вовсе не была похожа на морду, но Джек знал, что, стоит отойти шагов на двадцать, как свет и тени создадут некое ее подобие — свет и тени вкупе с воображением наблюдателя), а потом защелкал лезвиями по его брюху.
Закончив, он выключил ножницы, отошел к детской площадке и резко обернулся, чтобы увидеть кролика целиком. Да, вид у того был достойный. Ну, теперь он примется за собаку.
— Но, будь отель моим, — сказал Джек, — я вырубил бы всю вашу команду, чтоб ей пусто было.
Да, именно так бы он и сделал. Просто срубил бы эти кусты, а газон, который они некогда украшали, засеял бы заново и расставил бы по нему полдюжины столиков под яркими зонтиками. Постояльцы могли бы пить коктейли, нежась в лучах летнего солнышка на лужайке перед «Оверлуком». Шипучку с джином, «маргариту», «розовую леди» и прочие сладкие напитки для туристов. Может быть, еще ром и тоник. Вытащив из заднего кармана носовой платок, Джек медленно обтер губы.
— Ладно, ладно, — тихо сказал он. Тут думать было нечего.
Он собрался было пойти обратно, как вдруг, повинуясь некоему импульсу, передумал и вместо этого отправился на детскую площадку. «Забавно, как с детьми никогда не угадаешь», — подумал Джек. Они с Венди ожидали, что Дэнни просто влюбится в площадку, где было все, чего только можно пожелать. Но, как казалось Джеку, мальчик приходил туда от силы пять-шесть раз. Будь здесь другой малыш, с которым можно было бы играть, считал Джек, все было бы иначе.
Когда Джек зашел на площадку, калитка слабо скрипнула, а потом под ногами захрустел дробленый гравий. Сперва он подошел к домику — превосходной уменьшенной копии «Оверлука». Дом доходил Джеку до бедер, то есть был высотой с выпрямившегося во весь рост Дэнни. Джек пригнулся и заглянул в окна четвертого этажа.
— Вот идет великан, он всех вас съест, пока вы спите, — дурачась, сказал он. — Ну-ка, деликатесы, поцелуйтесь на прощанье!
Но смеяться не хотелось. Домик можно было просто разобрать на части — он открывался потайной пружиной. Интерьер разочаровывал. «Но, конечно, так и должно быть, — сказал он себе, — иначе как дети забирались бы внутрь?» Несмотря на покрашенные стены, в доме царила почти полная пустота. Мебели, которая летом, возможно, заполняла домик, не было — вероятно, ее убрали в сарай. Джек закрыл домик и, когда замок захлопнулся, услышал тихий щелчок.
Джек отошел к горке, положил ножницы на землю и оглянулся на дорогу, чтобы удостовериться: Венди и Дэнни не возвращались. После этого он взобрался на горку и уселся там. Горку делали в расчете на больших ребят, но его взрослой заднице все равно было неудобно и тесно. Сколько лет назад он последний раз катался с горки? Лет двадцать? Казалось невероятным, чтобы прошло столько времени, Джек не чувствовал этого — но иначе быть не могло; не исключено, что он ошибался в меньшую сторону. Он не забыл, как его старик ходил с ним в Берлине в парк (Джеку тогда было столько, сколько сейчас Дэнни) — вот там-то он испробовал все-все: и горку, и качели, и перекидную доску. На ленч они с папашей съели по сосиске, а потом купили у человека с тележкой арахиса. Они сидели на скамейке, ели орехи, а у них под ногами темным облаком сгрудились голуби.
— Проклятые помойные птицы, — сказал папаша, — не вздумай кормить их, Джек.