теряла контроль над ситуацией. Никогда не забуду, что мне сказали ее подруги после того, как ее увезли в больницу, а я вернулась в общежитие и обо всем рассказала: «Сара, ты упустила свой шанс. Джессика бы свой не упустила». И они были правы. Я могла бы спрятаться и сделать вид, что ничего не видела, – что бы ни произошло дальше, от конкурентки я бы избавилась. Возможно, с этого началась бы моя карьера, кто знает. Но я даже не дождалась результатов проб – рано утром я собрала вещи, позвонила родителям и уехала. Я вдруг поняла, что могла бы быть на месте Джессики и мне бы никто не помог – она оставила бы меня на растерзание, чтобы получить роль. Но один этот случай не делает ее монстром, а меня святой – мы каждый раз заново выбираем, кем быть. Тьма всегда рядом. Человек с наполовину темным сердцем всегда может выбрать тьму, и даже лампирид может ее выбрать. Ты дискорд, и тьма в тебе безусловна, она подсказывает тебе выбор, заставляя действовать в ее пользу. Эликсир даст тебе больше выбора. Это нельзя в полной мере назвать душой, но это поможет тебе выживать и добиваться своего, не губя других.
Герцен замолчала и отпила воды из запотевшей рюмки. Слушая ее рассказ, я даже забыла про мороженое и теперь снова принялась за него, поэтому некоторое время мы молчали. Потом я спросила:
– Джессика получила ту роль?
Она кивнула:
– Да. Но сериал не имел особого успеха, она потом снялась еще в паре короткометражек, и больше я ничего о ней не слышала. Видимо, не везде можно пройти по головам. Хочешь шоколадный коктейль, Сэйнн?
Потом я еще несколько раз заговаривала с Герцен об эликсире, но она так ничего мне и не рассказала. После того как ее руки с безупречным маникюром ввели мне в вену иглу и по моей крови растеклась золотистая жидкость, я не сразу заметила, что моя жизнь изменилась. Поначалу только сердце билось ровнее, звуки вокруг были не такими резкими, а цвета стали менее яркими, но более приятными для глаз – странный эффект, похожий на фильтр в «Лайтруме». Я по-прежнему не понимала большинства человеческих чувств и училась распознавать их по книгам и видеолекциям, которые Герцен мне присылала. Я не скучала по Ливню, не искала дружбы с одноклассницами, и мне не хотелось, чтобы мать меня обняла и поцеловала, – меня вполне устраивало то, что она со мной почти не разговаривает. Но я стала внимательнее относиться к своим поступкам и сдерживаться, когда мне хотелось кого-нибудь наказать, не устраивала ссор просто чтобы развлечься. Как будто мое темное сердце оплели тонкие золотые нити и оно стало излучать пусть слабый, но все-таки свет. И этот свет не принадлежал мне, он был не моим, я чувствовала это – моя тьма поглощала его слишком быстро. Но все же он был, и он не давал мне переступить грань. Я не переставала гадать, откуда же он берется, но на мои вопросы Герцен не отвечала, а другие дискорды сами ничего не знали.
После завтрака я снова попыталась выспросить что-нибудь про эликсир, теперь уже у Асиано, но он, как и Герцен, каждый раз менял тему, а один раз даже сказал прямо:
– Не пытайся меня продавить, Сэйнн. Я понимаю, что тебе любопытно. Но мы не имеем права раскрывать тайну Ритуала. Это не просто запрет – тайна защищает всех участников, без нее баланс сил может быть нарушен.
Тут уж я открыто возмутилась:
– Баланс сил? Черт побери, мне каждый год вливают в вены какую-то гадость, от которой, вероятно, у меня есть все шансы подохнуть, если вдруг что-то пойдет не так. И я даже не имею права знать, что в этом препарате? Это вообще законно?
– Да. До тех пор, пока помогает избежать других нарушений закона, куда более страшных.
– А если кто-нибудь из дискордов умрет после инъекции?
В ответ он посмотрел на меня как на маленького ребенка, задавшего дурацкий вопрос. И ответил:
– Это исключено.
– Почему?
– Потому что эликсир не убивает. Скорее… наоборот. Но больше я ничего не могу тебе сказать.
– Ну тогда все просто, – обрадовалась я, игнорируя его желание прекратить разговор. – Всем, кого коснулись проводники звартхартов, можно вколоть такую же ампулу. Беспорядки прекратятся, а обычные люди, не дискорды, могут даже прийти в себя полностью. Проблема решена.
Асиано выслушал этот план, внимательно склонив голову, и я даже думала, что он похвалит меня за идею. Но потом он сказал:
– Нет, Сэйнн. К сожалению, не все так просто.
– Почему?
– Потому что эликсир невозможно получить в таком объеме. Даже для одного дискорда он обходится очень дорого.
– Разве нельзя найти спонсора для такого случая?
– Дело не в деньгах.
– А в чем? Да что такого в этой ампуле, что это великая тайна и это так трудно достать? Молоко из грудей русалок? Кровь единорогов? О, или – только не это! – неужели слезы Девы Марии?
Я театрально сложила руки в молитве и закатила глаза, потом рассмеялась. Асиано усмехнулся, но взгляд у него был мрачный.
– Да уж, со святыми реликвиями туговато стало в последние лет пятьсот, – сказал он. – Спасибо Лютеру [28]. До него тут хлебом от Тайной вечери можно было бы накормить половину Рима.
Я бросила на него быстрый взгляд, ожидая увидеть в расстегнутом вороте рубашки золотой крестик. Но его не было, и мне показалось, что я вижу тонкие линии шрамов на смуглой коже – правда, это могла быть и просто игра теней.
– Вы католик?
Снова усмешка – он проследил за моим взглядом и небрежно запахнул воротник.
– Тебе нужно название моей религии, как в документах? Я верю в свет, Сэйнн. Верю, что добро если и не побеждает всегда, то хотя бы не должно стоять в стороне – нередко самое большое зло кроется в бездействии. С эликсиром или нет, я не буду просто смотреть, как тьма заполняет мир. Ее в нем и так достаточно.
Вот кто умеет объяснять, ничего не объясняя. Я решила больше не спрашивать. Бесполезно ждать ответа – придется искать его самой.
Не в то время, не в том месте
За окном вот уже третий час тянутся идиллические пейзажи – зеленые поля, виноградники и ряды деревьев c кронами в виде правильных конусов, перемежаясь с поселками и маленькими городками, в которых каждый камень полуразрушенных крепостных стен хранит какую-нибудь историю. Ливень занял переднее пассажирское место и смотрит вокруг с детским восторгом, иногда делая быстрые наброски в своем скетчбуке. Он и Асиано болтают о нидерландском футболе, музыке и медицинской достоверности некоторых особенно диких моментов из «Игры престолов» (мне на секунду становится интересно, откуда у доктора такие познания в области пыток). Я полулежу на заднем сиденье, удобно заняв все место, и некоторое время наслаждаюсь покоем – наконец-то я не в центре внимания этих двоих. Потом начинаю скучать.
Я легко справляюсь с ездой на длинные дистанции. Если в пути выпью приличный кофе, то могу хоть сутки сидеть за рулем, не засыпая и не отвлекаясь. А вот просто ехать с кем-то в машине, часами находиться в тесном замкнутом пространстве, где особенно нечем заняться, для меня мучение. И если говорят, что праздный мозг – мастерская дьявола, то в этот раз он поработал на славу. Пока Ливень и Асиано были заняты друг другом, я обдумала свой план.
Асиано явно взял с собой ампулы. После всех событий последних дней и учитывая, что я рядом, они могут ему пригодиться. Конечно, я не рассчитываю найти их в автомобильной аптечке или в другом легкодоступном месте. Еще на первой остановке в Орте я заметила, что доктор повсюду, даже в туалет, берет с собой рюкзак. Вряд ли он не доверяет нам рюкзак из-за лэптопа или материалов для конференции. Чтобы проверить, там ли ампулы, мне нужно отвлечь Асиано от рюкзака, причем так, чтобы он потом на несколько часов о нем забыл. А что может отвлечь врача лучше, чем пострадавший, которому срочно нужна помощь?
Перед выездом мы договорились, что в Люцерне я сменю Асиано за рулем. На Ливня мы не рассчитываем – он не умеет водить.
– Док, а какого, собственно, мы вообще едем на машине? – интересуюсь я, когда мы подъезжаем к Милану. – Это же долго, утомительно и неэкономно. Летели бы самолетом, уже бы по домам разошлись. Или вы дорожный романтик?
Асиано смеется:
– Романтик, который не любит летать. Приходится, конечно, но, если есть выбор, откажусь.
– Боитесь?
– Нет. Просто ненавижу звенеть на рамке в аэропорту. У меня… э-э-э… кусочек металла в правой ключице, приходится каждый раз объясняться с секьюрити.
Мне не хочется слушать про то, как он сломал ключицу или что-то в этом роде, и, к счастью, он не вдается в подробности, а предлагает:
– Может, заедем куда-нибудь поесть?
Он уже выглядит усталым – идет восьмой час нашего путешествия. Сейчас самый подходящий момент. Осталось найти кафе или какое-нибудь другое людное место и выбрать жертву.
Старательно обходя туристические заведения, Асиано выбирает небольшой ресторан в южной части города. Он же рекомендует нам блюда, я решаю положиться на его выбор и не ошибаюсь – знаменитое миланское ризотто с шафраном восхитительно, не знаю, как из обычного риса можно такое приготовить. После того как с едой покончено, мы пьем кофе, и я решаю, что надо действовать.
Посетителей в ресторане тем временем прибавляется. Я замечаю девушку-официантку, несущую на подносе супницу с крышкой. Наверняка под ней скрывается горячий ароматный минестроне [29], да и девушка симпатичная, моего возраста – не хочется испортить ей личную жизнь. Все же Герцен была права – эликсир меняет нас, без него я бы не мучилась сомнениями… Но он не лишает меня силы. Что ж. Постараюсь обойтись малой кровью.
Пользуясь тем, что Ливень и Асиано опять болтают, я прикрываю глаза и вспоминаю мать. По словам тети, она когда-то почти все летние каникулы проводила в Италии у родственников и подрабатывала официанткой. У нее такая же короткая стрижка и острые скулы, и ее наверняка часто выбирали сотрудницей месяца – так усердно она всегда трудилась, так старалась соблюдать правила. Она так ненавидела меня за то, что я оказалась намного сильнее. Я никогда не стала бы прозябать на низкооплачиваемой работе. Не вышла бы замуж за такого слабака и неудачника, каким был мой отец, – его только и хватало на то, чтобы срывать на мне злость. Ненавижу. Ненавижу родителей. Вообще ненавижу людей – мелких, трусливых посредственностей. Хотела бы стереть их всех с лица земли…