– О! – радуется Ливень. – Я знал, что пара часов на велосипеде пойдет тебе на пользу.
Мы садимся за грубо сколоченный деревянный стол почти у самого обрыва, смахиваем с него песок, заказываем креветок, печеную картошку и целый кувшин сангрии. Ароматное вино с фруктами, горячая еда и морской воздух дарят мне ощущение абсолютного блаженства. Ливень смотрит на меня с обожанием, сам наливает мне напиток, легко касается моей руки. Предлагает:
– Давай заночуем здесь? Я поищу нам какой-нибудь номер, а утром еще погуляем по заповеднику.
– У тебя же завтра интервью для дипломного проекта.
– Ну и что? Оно вечером. Я уже все подготовил, и мы можем вернуться на поезде вместе с великами.
Предложение классное, и я соглашаюсь. Потом нахожу взглядом наши велосипеды, стоящие у ограды неподалеку. Спрашиваю:
– Мы что, их не замкнули? Я не помню, как вешала замок, я все еще иногда плохо соображаю…
– Зачем? – смеется Ливень. – Тут почти никого нет, какой смысл тратить десять секунд на возню с ключами? Десять секунд – это до фига времени…
Картинка складывается в моей голове, когда я допиваю второй бокал, но я ничего не говорю. Десять секунд – это и правда иногда очень много. Особенно если велосипед может понадобиться быстро и тебе еще нужно до него добежать. Тогда нет смысла вешать замок, особенно если заранее поставить велосипед так, что его никто не увидит…
Я молчу почти все время, пока мы едим, а потом снова гуляем по пляжу. Я подбираю слова для вопроса, а заодно пытаюсь понять, действительно ли я хочу знать ответ. После всего, что произошло за последние месяцы, я в этом совсем не уверена.
– Сэйнн, что-то ты грустная, – говорит Ливень и берет меня за руку. – Хочешь, возьмем кофе?
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Ветер треплет мои отросшие волосы, песок скрипит на зубах, солнце слепит глаза – я не надеваю очки, не хочу сейчас смотреть через фильтр.
– Мой отец… В смысле мой другой отец… Он в тот день пытался убить меня. И ты ему помешал.
Ливень не выдерживает моего взгляда, отводит глаза, смотрит на линию горизонта, размытую в полуденном мареве.
– Почему ты сейчас думаешь об этом? – спрашивает он.
– Потому что я вдруг поняла, почему он тогда не замкнул велик, хотя делал это всегда, если отходил от него хоть на минуту, – всегда, без исключений. Но в тот раз он рассчитывал, что столб с трансформатором упадет как раз в то время, когда я выйду во двор, а он будет уже в пути и его никто не заподозрит. Несчастный случай, а так как он отлично знал все оборудование и все конструкции в доме и вокруг него, ему не составило труда немного раскачать старый столб и рассчитать нужный момент – он знал, что когда я выйду из дома, то, как обычно, хлопну дверью, а это создаст вибрацию. И решил подождать, а потом быстро уехать, как будто он в этот момент уже был в дороге. Отличный план, вот только ты все испортил.
Ливень садится на песок, и я сажусь рядом с ним. Пару минут он молча зачерпывает горсти песка и сжимает его в кулаке, позволяя вытекать тонкой струйкой, как в песочных часах. Видимо, это его успокаивает – он уже несколько месяцев не принимает таблетки, с тех самых пор, когда не дал мне ускользнуть во тьму. Потом он говорит:
– Я видел, как он вышел из дома, вывел свой велосипед и поставил его в проходе между домами, а сам пошел за мастерскую. Я понял, что он что-то задумал, потому что он все время оглядывался по сторонам, но я не знал, что именно он собрался сделать. Я вспомнил тот разговор, который подслушал накануне, там было что-то о тебе, а потом увидел, как накренился столб с трансформатором, и понял, что он вот-вот может упасть. А ты должна была выйти с минуты на минуту. Я не осознавал тогда толком, что происходит, просто знал, что должен тебя предупредить, поднялся на крыльцо и хотел открыть дверь… Он увидел меня и, наверное, испугался ненужной жертвы, ведь он хорошо ко мне относился. Он втолкнул меня в дом, и это меня спасло, но уже было поздно – конструкция не выдержала, и он погиб у меня на глазах от удара током, по сути изжарился заживо. Я не сразу потом сопоставил все детали, долгое время просто не мог об этом думать, а когда понял, что должно было произойти, никому ничего не сказал – ни полиции, ни своему психотерапевту, ни родителям. Просто как-то знал, что не надо, да и что бы это изменило? По сути, он сам вынес себе приговор. И я долго не мог себе признаться в том, что радуюсь именно такому исходу. Потому что он больше не сможет причинить тебе зла.
Он говорит спокойно, а у меня из глаз текут слезы, горячие и горько-соленые, как море. Я вцепляюсь в его руку, прижимаюсь щекой к плечу, закрываю глаза – мне страшно отпустить его даже на секунду, страшно представить, что его могло бы сейчас не быть рядом.
– Ты мог тогда погибнуть.
Ливень обнимает меня, и в его голосе я чувствую грустную улыбку:
– Наверное. Но теперь я знаю, что это было бы не зря. И я мог бы даже успеть сделать тебя человеком.
– Но тогда сейчас тебя со мной не было бы.
– Ну был бы кто-то другой.
– Я не хочу никого другого. – Ложусь головой к нему на колени, и меня вдруг переполняет такая радость, как будто меня сейчас, только что, спасли от смерти. – Ливень, я хочу, чтобы ты всегда был рядом. Давай поженимся.
Ливень гладит мои волосы, и его пальцы не замирают ни на секунду.
– Хорошо, – отвечает он просто. – Так кофе брать?
К вечеру и правда начинается шторм. Мы лежим на кровати в номере под самой крышей, небо бушует над нами, сливаясь с морем, ночь за маленьким окном сверкает разрядами молний. Вокруг темно, но тьма больше меня не пугает. Я знаю, что ее можно не бояться, когда внутри тебя горит свет.
То самое лето
Сезоны сменяют друг друга, хотя из-за дождей это едва заметно. В конце осени, незадолго до нашей свадьбы, я наконец завершаю дело, которое обдумывала последние пару месяцев, для которого собирала информацию, вела переговоры и оформляла нужные документы. Из тех денег, которые я получала все эти годы за свое темное сердце, с привлечением еще нескольких влиятельных людей я открываю стипендию имени моей сестры. Теперь ее могут получить одаренные студенты в области медицины, чтобы спокойно учиться и не думать о кошмарных счетах и кредитах на учебу. Возможно, кто-нибудь из них в будущем изобретет важное лекарство. Но даже если нет, то все равно их помощь этому миру будет бесценна.
Когда о стипендии пишут в газетах, мать звонит мне и впервые за всю жизнь благодарит меня. А потом быстро кладет трубку. Я перезваниваю и приглашаю ее приехать на открытие фонда. Она соглашается и целый вечер беседует с ребятами и девушками, которые первые получили стипендию, время от времени вытирая слезы. А потом устраивается в фонд администратором – обрабатывать заявки студентов из других стран и искать в выпускных классах новые таланты.
В декабре мы расписываемся с Ливнем в городской ратуше – без гостей и свидетелей, только мы вдвоем. Амстердам сияет рождественскими огнями, и, хотя каналы не замерзнут еще долго, каток уже открыт, поэтому на собственную свадьбу мы приходим с коньками, а потом проводим совершенно великолепный день, который заканчивается сборами в дорогу – на Рождество Асиано пригласил нас в свою семью. И, когда мы выходим из машины напротив большого дома в пригороде Рима и я вижу табличку с адресом, я понимаю, что у меня остался один, последний вопрос.
На табличке написано Rossi. И хотя это одна из самых распространенных в Италии фамилий, если верить статистике, я не верю, что это совпадение.
Я ничего не спрашиваю ни в тот день, ни за семейным ужином. А утром двадцать пятого декабря просыпаюсь раньше всех, натягиваю кенгурушку (в этот раз не свою, а Ливня), джинсы и подаренные мне вчера вязаные носки-тапки с елочками и спускаюсь по лестнице с чердачного этажа, на котором хозяева устроили очень уютную спальню для гостей. В доме тишина, та самая тишина, какая наступает только после праздника, на котором все много говорили, ели, смеялись, поднимали тосты и рассказывали истории. И в этой тишине слышно, как заканчивается этот сложный, страшный, сумасшедший и такой важный год, от которого остается всего ничего. Еще немного, и время вновь понесется с бешеной скоростью, а пока впереди очень медленный, ленивый день с долгим поздним завтраком и неспешными прогулками. Отличный день для того, чтобы наконец выяснить все, что не дает покоя.
Асиано я нахожу на террасе, примыкающей одной стеклянной стеной к зимней оранжерее. Он курит у открытого окна, в руке дымится чашка кофе – совсем как в то утро в Риме, когда он пугал соседей призраком покойного деда, если те не оставят в покое его машину. Холодное зимнее солнце горит в волосах, в которых, кажется, прибавилось седины, в густых ресницах, на перламутровых пуговицах рубашки. Дым обволакивает его, поднимаясь к потолку и растворяясь в солнечных лучах, – в нем доктор похож на сотканного из света полубога. Я замираю на пороге, переминаюсь с ноги на ногу на холодном полу и жду, пока Асиано меня заметит. Он, конечно, замечает, улыбается, медленно выдыхая дым.
– Чего тебе не спится в такую рань? После праздников положено отсыпаться, это делает их еще более приятными.
Я подхожу ближе, становлюсь прямо перед ним, и, кажется, он угадывает вопрос еще до того, как я спрашиваю:
– Кто такая Мария Росси? Она из вашей семьи? Это кто-то из ваших сестер? Я не верю, что вы ее не знаете, иначе вы бы не уходили от ответа каждый раз. Что, и теперь не скажете?
Он отпивает кофе, смотрит на меня сквозь дым, зимнее солнце плавится золотом в темных глазах.
– Нет, Сэйнн, – отвечает он. – Мария Росси не моя сестра. Это я сам.
На секунду я сомневаюсь в своем знании итальянского – он несет полную чушь, такого просто не может быть.
– В смысле? Вы что…
– О нет, я не сменил пол. Но я действительно единственный, кто выжил после встречи членов организации «Рассвет» четвертого августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Я тогда проходил последний год интернатуры, а эту работу – по сопровождению встречи – у нас в группе никто не хотел брать, потому что она считалась дьявольски скучной. Ну правда, что особенного может случиться на слете благотворительной организации? Ни побоищ, как на городских праздниках, ни больших попоек, ни экстремальных развлечений – ничего, на чем можно как следует попрактиковаться и заработать опыт, о котором стоит написать в отчете. Разве что кто-нибудь порежет палец бумагой или попросит таблеток от желудка, а так просто сиди все дежурство и ничего не делай. Так что туда собирались изначально только два моих одногруппника – парень и девушка, которым надо было просто добрать часы для отчета, чтобы им засчитали курс, но в итоге я в последний момент заменил девушку, потому что ей срочно пришлось уехать к семье. На нас уже рассчитывали, кто-то должен поехать, так как вилла была в удаленном от города месте, туда быстро не доберешься, если что. В общем, мы думали просто отдохнуть перед экзаменами, погулять по побережью. А получилось…